И за семь лет страсть Доброслава не остыла.
– Да неужели тебе Боряша нехороша? – ответила Семислава. – Она и моложе меня, и вон как многочадна…
– И ты – сестра моей жены! – Доброслав кивнул и улыбнулся, будто приводил самый главный довод.
И это тоже была правда: по старинному родовому праву, где взята одна невеста, там можно брать и другую, а стало быть, сестра жены – почти то же, что жена.
Судьба в четыре руки подталкивала Семиславу в объятия Доброслава, но она медлила. Он молча ждал, лишь ноздри его тонкого носа с горбинкой трепетали от волнения. Доброслав был хорош собой, хотя совсем не походил на Святомера или Ярко, которые оба были невысоки, коренасты и круглолицы. Он удался в материнскую родню: и ростом, и сложением, и продолговатым лицом с правильными чертами. Портил его только тонкогубый рот и скошенные клыки, будто другие зубы их невзлюбили и норовили вытолкнуть из ряда вон. Но улыбался он редко, и это не бросалось в глаза.
И не сказать чтобы он был плохим мужем – сестра не жаловалась, и, по наблюдениям самой Семиславы, жили они неплохо. Добрята был справедлив к жене дома и почтителен с ней на людях.
– Сейчас рано говорить об этом, – тихо вымолвила Семислава, стараясь никак не показать, нравится ли ей мысль об этом замужестве. – Крада моего мужа еще не остыла, а он ведь твой отец!
– Сколько же ждать?
– Год.
– Год? – Доброслав даже подскочил. – Да что ты говоришь? Да за год…
Его прервал новый стук в дверь. Оба они обернулись. На лице Доброслава отразилась досада, а у Семиславы мелькнула мысль: уж теперь это точно покойный муж пришел, дабы осадить сынка, слишком спешащего залезть в неостывшую отцову постель.
Челядинка поспешила к двери и вернулась с испуганным лицом.
– Там… хазары пришли! – шепотом выговорила она, вернувшись, с таким испуганным лицом, будто хазары явились не иначе как убить всех.
– Что еще за хазары? – Доброслав возмущенно вскочил, хотя хазары в Гостилове сейчас были только одни.
– Пусть войдут! – повелительно крикнула ему вслед Семислава, понимавшая, что он гораздо больше расположен выпроводить незваных гостей.
Отворив дверь, Доброслав увидел за порогом Гацыра с тремя сопровождающими.
– Рад увидеть тебя снова, Доброслав, но мне указали на этот дом как на жилье покойного князя и его жены. Неужели я ошибся?
– Нет, – подавляя досаду, ответил княжич.
Как бы там ни было, а ссориться с Гацыром ему было не с руки.
– Я привез ей подарки ради нашей дружбы, и печальная потеря не должна помешать мне вручить их. Но если обычай запрещает ей видеть меня в это время…
– Пусть гости войдут! – повторила Семислава. – Проводи их ко мне, сыне.
И Доброслав был вынужден пригласить хазар, проглотив горькое звание ее сына.
– Благодарю твою почтенную матушку за то, что пожаловала меня милостью в час своего горя… – начал Гацыр, входя впереди своих людей. – О! – Увидев вставшую ему навстречу княгиню, он застыл в недоумении и даже огляделся, будто искал кого‑то другого.
– Это – вдова моего отца! – так же досадливо пояснил Доброслав. – Но она – не моя мать!
– Я не знал этого. Но никто и не принял бы эту молодую женщину за мать столь взрослого сына! – Гацыр улыбнулся и отвесил поклон, с явным удовольствием оглядев стройный стан Семиславы и ее свежее лицо, пусть и несколько истомленное, с еще заметной краснотой век после трехдневных причитаний. – Но я рад заверить ее в моей дружбе. Я с готовностью окажу ей любую поддержку, в которой она, быть может, будет нуждаться теперь.
Семислава лишь молча поклонилась, придерживая край белого платка возле щеки и будто желая заслонить лицо. Ревнивый взор Доброслава не упустил того, с каким восхищением смотрел на нее гость. И так пялить глаза на женщину, которая всего три дня как овдовела, – просто наглость! Любого другого, не будь тот посланником самого кагана, он просто вышвырнул бы вон!
* * *
– Ты обманул меня! – Лютомер смотрел на Ярко с такой яростью, что тот лишь с трудом сохранял невозмутимость. Сейчас молодой угрянский князь был так похож на волка, что даже его собственным родичам было не по себе. – Я думал, что отдаю сестру за князя вятичей, а тебе, выходит, еще только предстоит им стать, если ты справишься с Добрятой!
– Я справлюсь, если привезу жену! Теперь ты понимаешь, что мне нужна твоя старшая сестра?
– Эй, малец, потише! – Красовит поднялся и шагнул к нему – будто гора с места двинулась. – Про старшую забудь, она моя!
– О Лютаве и речи быть не может! – Лютомер мотнул головой. – И другую‑то дам ли тебе – теперь не знаю.
– Ты обещал! При своих родичах и при моих!
– Обещал, пока думал, что ты князь! Короче, вот что! – Лютомер хлопнул по бедру. – Мое условие. Ты отдаешь мне Святкину вдову, Семиславу. И тогда я выдам за тебя младшую сестру.
– Семиславу? – Ярко был поражен. – Тебе‑то она зачем? Я тебе свою сестру привез!
– Твоя сестра для меня молода. – Лютомер наконец улыбнулся слегка. – Я ей дам помоложе жениха. У меня брат есть, Борослав. Как раз нынче весной из стаи вернулся, вот и пусть женится.
– Но зачем тебе Святкина вдова? И ты на его стол метишь? – С этой стороны Ярко уж никак не ожидал соперничества.
– Нет. Я поклянусь, что отказываюсь от прав наследования как ее муж. А тебе это тоже выгодно – если ее получу я, то не получит Добрята. А у тебя будет жена, и ты сядешь на стол своего отца. Идет уговор?
Мысль о Семиславе была первой, что пришла, когда он узнал о смерти Святомера. И сразу все встало на свои места. Раньше Лютомер не мог приблизиться к ней: он, лесной волк‑оборотень, и она, замужняя женщина и княгиня, жили в разных мирах. Свести их могла ненадолго лишь Купальская ночь, когда боги света подают руки богам тьмы. И с тех пор вот уже год образ молодой Святкиной княгини жил где‑то в тайнике его памяти – женщина‑лебедь, будто светлый блик на воде. Если он и думал мельком, что когда‑то придется жениться, то жену свою воображал именно такой.
Последние месяцы все изменили для них обоих. Лютомер занял свое законное место в роду, а Семислава обрела свободу. Сама судьба отдавала ему эту женщину; в его мыслях она была уже где‑то рядом, казалось, осталось лишь протянуть к ней руки! Она стояла перед ним, как наяву: рослая и тонкая, будто березка, окутанная волнами светлых волос. Он видел ее лицо с тонкими чертами, светлыми бровями, видел даже несколько золотых веснушек на точеном носу. А когда она улыбается, то изливает сияние, будто солнышко… Если ходит по земле живая богиня Лада, то это она!
Но на лице Ярко отражался лишь упрямый вызов.
– Вот что я тебе скажу! – отрезал тот. – Мне больше в отроках ходить невместно, и нынче осенью, на Дожинки, будет моя свадьба. Пришлешь мне сестру твою Лютаву – тогда Семиславу забирай. А не пришлешь – Семиславу я сам за себя возьму. И это мое последнее слово!
* * *
Наутро после совета в обчине к Лютаве заглянула Новица:
– Там этот… смолянин отрока прислал. Хочет к тебе зайти в гости, спрашивает дозволения.
– Пусть идет, – усмехнулась Лютава, а сама вновь ощутила эту странную смесь радости и смущения.
Чего ему надо? Свататься, что ли?
Красовит явился такой нарядный в синем хазарском шелковом кафтане с красной шелковой же тесьмой на груди, так тщательно причесанный, будто и правда собирался свататься. Лютаве было отчасти приятно, что ради нее он так расстарался, но ее разбирал смех, и она с трудом сохраняла невозмутимость, сидя под окошком между Гордяной и Милодарой.
С собой воевода привел пятерых отроков, самых старших в его дружине, таких же нарядных и причесанных. И едва они уселись на лавке напротив Лютавы, как в дверь стали просовываться любопытные девичьи головы: сестры считали своим долгом выяснить, что тут происходит. И посчитав, что их сторона имеет численный недостаток, Золотава, Светлава и Русавка проскользнули внутрь и тоже уселись по сторонам Лютавы, приняв гордый вид.
– Пришел я к тебе по велению дружины моей! – объявил Красовит, ради подтверждения оглянувшись на своих людей по бокам, и те важно закивали. – И рекла дружина моя вот что. Побились мы с братом твоим об заклад. Если я проиграю, колечко твое. Если ты проиграешь – даешь каждому отроку моему по невесте. Кольцо мое – вот оно перед тобой! – Он поднял руку. – А невесты наши где?
– Ну, где же я вам так сразу их возьму? – удивилась Лютава. – У тебя отроков сколько?
– Три десятка.
– Что же я вам, из утиных яиц три десятка невест высижу?
– А это не наша забота! – ухмыльнулся Красовит, и парни вокруг него тоже принялись ухмыляться. При этом они не сводили выразительных глаз с девушек вокруг Лютавы, и те от смущения не знали куда деваться. – Желаем мы, чтобы ты девичью свою дружину собрала и против нашей поставила. Иначе нехорош будет наш заклад. А если что, утиные яйца мы собрать поможем…
И он устремил такой взгляд на саму Лютаву, что она отвернулась. Тот поцелуй перед костром Красовит в глубине души засчитал себе за подвиг, и с тех пор Лютава казалась ему не то добычей, не то наградой, однако его несомненной собственностью. Оттого притязания на нее Ярко безмерно его возмущали, и он хотел, чтобы его права на княжью сестру были признаны всеми.
– Кольца моего ты не заслужила пока, – продолжал он, – но коли твой брат мне тебя назначил, я тебе его принес.
С этими словами Красовит встал и шагнул к Лютаве; она невольно поднялась на ноги, потому что смотреть на него сидя, снизу, было страшновато – он казался горой, заслоняющей свет. Подойдя, он стащил с мизинца небольшое колечко – мельком глянув, Лютава убедилась, что оно золотое, по‑видимому хазарской работы.
Красовит хотел взять ее руку, но Лютава невольно попятилась – точно как там, на поляне перед костром. Ей вдруг снова стало тревожно, она даже оглянулась на дверь: где Лютомер? Хотелось позвать брата на помощь, хотя вроде бы никакая опасность ей не грозила. Наоборот – подарочек дорогой принесли. Но она вдруг ощутила себя стоящей на перекрестке: возьми она это колечко – и судьба ее будет решена. И она испугалась мысли, что так и выйдет. Красовит будто припер ее к стене, лишил выбора, и ей хотелось извернуться и убежать.
Но как она могла отказаться принять его кольцо, если сам ее брат при всей старейшине почти пообещал отдать в жены смолянину? Он не сказал «отдам», он сказал «подумываю отдать», но такие вещи не говорят на ветер.
Все эти чувства стайкой теней пролетели по ее лицу, и Красовит их заметил. Его лицо посуровело: он и не ждал, что эту волчицу легко будет поймать и взять на привязь. Он невольно сделал движение, будто готовился ловить убегающую добычу; Лютава вздрогнула, но заставила себя рассмеяться. Что они, в самом деле, будто звери в лесу.
– Спасибо, воевода… – произнесла она, опустив глаза, и позволила Красовиту взять ее руку.
От его прикосновения ее пробрала дрожь; она ощутила себя пойманной, хотя держал он ее руку совсем легонько. Просто стоя рядом с ним, она чувствовала себя покоренной, послушной чужой силе, и это было так непривычно и странно, что она растерялась. Можно подумать, это первый жених в ее жизни…
Красовит осторожно надел ей колечко; оно оказалось чуть велико, и она сжала пальцы, чтобы оно не соскочило как‑нибудь.
– Только я… не приготовилась, не знала, что брат мне жениха из похода привезет, – сказала она. – Нету у меня колечка для тебя, воевода. Но ведь и ты… заклад еще не выиграл.
Она метнула на него вызывающий взгляд и отняла руку. Пока она не дала ему своего кольца взамен, пусть он не думает, что уже уловил эту лебедь.
Он молча смотрел на нее, и у нее возникло чувство, будто он опять хочет ее поцеловать. Но позволить ему делать это когда вздумается означало дать слишком много прав. Лютава ловко сошла с места и вернулась на скамью. Красовиту ничего не оставалось, кроме как тоже сесть где сидел.
Младшие сестры таращили глаза на Лютаву и ее кольцо, и ей было неловко перед ними.
– Дружину девичью мне собрать недолго, – заговорила она, стараясь собраться с мыслями. – В девках бойких у нас недостатка нет. Ну а вы‑то… – Она наконец овладела собой и глянула на Красовитову дружину почти с обычной уверенностью. – Готовы ли? Куда девок денете? Им ведь избы теплые надо, печки, лавки.
– А вот как на место приедем, так и начнем избы рубить да печки класть! – заверил Божаня, парень лет двадцати, сидевший возле правого плеча воеводы. – За нами не заржавеет.
– Нам бы только место хорошее выбрать, – поддержал его товарищ. Этот был помоложе на пару лет, но изо всех сил старался держаться важно перед молоденькими смешливыми девками.
– Может, знаете, девушки, на нижней Угре место хорошее, где бы вам жить понравилось?
– Там уже есть место, где когда‑то девушки жили, – улыбнулась Лютава. – Есть у нас предание одно. Моя матушка рассказывала. Только это не на нижней Угре, а на Оке, еще переходах в двух от устья Угры. Там в давние времена голяди жило много. Она и сейчас там живет, а тогда голядь всеми землями владела. И правил ею князь Голяга. Нравом голядь была немирна, и часто они похищали девушек кривичских. И тогда решили девушки построить крепость, жить там все вместе и от голяди обороняться. Набралось ровно тридцать девиц, названых сестриц. Построили они крепость и княгиней над собой выбрали княжескую дочь по имени Любочада. Она их обучала разным премудростям, волховным хитростям и оружному бою. Называлась их крепость Девин‑городок. И сколько раз ни приходила голядь к нему, взять его ни разу не удавалось. Даже подступы к Девин‑городку охранялись девушками‑перевозчицами, которые губили всех молодцев, желавших проникнуть в девичий край.
Предание было длинным и повествовало о множестве попыток мужчин проникнуть в Девин‑городок. В конце концов войско Голяги все же вторглось в пределы княгини Любочи, и девичье войско вышло ему навстречу. Там погибла сама княгиня, и из кровавых ран ее потекла речка Любоча, впадающая в Оку.
– А давайте и мы себе крепость построим и будем там жить! – загоревшись, воскликнула Милодара. – Ты у нас княгиней будешь и обучишь нас всяким хитростям!
– Вот кто нам крепость построит! – Лютава кивнула на Красовита. – Воевода для этого и прибыл. К слову сказать, потомки Голяги и посейчас в тех местах живут и чужих не жалуют.
– Это я их не пожалую, – заверил Красовит. – Я‑то не девица, меня так просто не возьмешь.
* * *
Вскоре вятичи уехали. А вслед за ними и Лютомер собрался в путь. Его не оставляли мысли о Семиславе, но прежде чем отправляться за ней, нужно было устроить дела со смолянами: выбрать подходящее место для будущего городка и уладить отношения пришлого воеводы с местными жителями.
Впрочем, у Лютомера уже было на примете подходящее место. Он хорошо знал земли нижней Угры, как и населявшие их роды. Дело облегчалось тем, что содержание дружины брал на себя князь Зимобор, поэтому возле городка не требовалось полевых наделов. Нужно было только место, откуда удобно наблюдать за речным путем и обороняться в случае надобности.
От Ратиславля собрались в путь двумя дружинами. Среди угрян ехала и Лютава. Ей нужно было как раз туда, и она сочла знаком богов, что и Лютомер, и воевода собираются на нижнюю Угру.
Перед отъездом они с братом сходили на Волчий остров – попрощаться с бабкой и отцом.
– Хочу бабу Твердому в Щедроводье повидать, – объявила Лютава родне.
– Это хорошее дело! – одобрила Темяна. – Мне‑то уж не приведется сестру навестить, куда в такую даль со старыми костями! А ты съезди, поклонись от меня…
Потом они с Лютомером долго сидели вдвоем на давно знакомом месте – на толстой ветке ивы над водой. Им не нужно было обсуждать происходящие перемены. Привыкнув думать обо всем одинаково, они оба понимали: судьба уже потихоньку разводит их, доселе общая тропа раздваивается, ее ветви уходят все дальше друг от друга. Как бежит эта рыжая вода, колышет стебли осоки, так убегает прочь их прежняя жизнь – и не поймать ее, не задержать. Волчий остров за спиной остался тем же – они по‑прежнему помнили в нем каждый куст, но это уже не были их угодья. Растет новое поколение волчат, сейчас там уже главный – брат Славята, а Лютомер – лишь гость. И когда‑нибудь там будут жить их собственные дети…
Лютава привыкла идти за вожаком – след в след, и теперь у нее было странное чувство: именно эта необходимость следовать за ним требовала, чтобы она начала прокладывать свою собственную тропу. Всякая молодая волчица рано или поздно уходит из родной стаи, чтобы стать матерью новой семьи. Раньше Лютава, даже разлучаясь с Лютомером, соотносила с ним все свои поступки и желания, но теперь этого уже не нужно было делать. Она будто выглянула из‑за широкой спины брата и вышла на простор, в мир, который был ее, и только ее, владением. К этому требовалось привыкнуть. Было страшновато, но возврата к прошлому нет. Река не течет от устья к верховьям, и жизнь человеческая стремится только вперед.
Следуя этому течению, мысли ее брата сейчас устремлены к другой женщине. Так повелела ему новая покровительница – Мать, средняя из хозяек источника судеб. А путь Лютавы еще только лежит к этому колодцу, и туда Лютомер с ней не пойдет. Свою судьбу каждый ищет сам. Даже самый близкий может помочь, но не может пройти с тобой эту дорогу: всякий иной на ней слеп, как мертвец в мире живых.
Лютава не сомневалась, что брат справится со своим делом еще до исхода лета, а выходит, и ей нужно будет ждать его с готовым женихом – хочешь не хочешь. Откладывать некуда: она должна найти его не позднее того срока, когда Лютомер привезет домой свою будущую жену.
– Я отложу свадьбу до тех пор, пока ты не выберешь себе кого‑нибудь, – сказал вдруг Лютомер. – Даже если надо будет ждать еще три года.