— Это не милостыня, мистер Мэкинсон. Это была награда за доброе дело, заслуженная награда. Миссис Мэкинсон, мистер Лайтфут по-прежнему в любой момент в вашем распоряжении. В вашем доме ничего не нет для починки?
— Нет, благодарю вас. Кажется, все работает исправно.
— Ну что ж, — вздохнула Леди и взглянула на моего отца. — Ваши дела идут не слишком хорошо, верно, мистер Мэкинсон? По-моему, вы близки к нервному срыву.
— Я очень благодарен вам за внимание, миссис.., гм… Леди. — Отец взял маму под локоть. — Извините, но нам пора домой.
— Мистер Мэкинсон, нам с вами есть о чем поговорить, — тихо сказала Леди отцу вслед. — Нам стоит встретиться. Дело касается жизни и смерти, надеюсь, вы понимаете меня? Вы понимаете, что я имею в виду?
Отец остановился. Я заметил, как перекатываются на его щеках желваки. Он не хотел оборачиваться, но Леди заставила его это сделать. Может быть, он тоже почувствовал ее жизненную силу — чистую, исконную силу жизни, — которая может прожечь человека насквозь, как когда-то это показалось мне. Было видно, что он хочет идти дальше, но не может сделать ни шага.
— Вы верите в Иисуса Христа, мистер Мэкинсон? — спросила отца Леди.
Вопрос разрушил последнюю линию обороны отца. Он повернулся и снова взглянул на Леди.
— Да, я верю в Христа, — мрачно ответил он.
— Я тоже, мистер Мэкинсон, тоже верю в Христа. Иисус Христос был самым совершенным из людей, насколько это вообще возможно, и тем не менее он тоже из последних сил боролся и страдал. В иной день ему казалось, что больше он не сможет сделать и шага. Как тогда, когда прокаженные и калеки хватали Христа за ноги и почти свалили его на землю, умоляя о чуде, и не отступались от него до тех пор, пока он все-таки не явил им чудо. Я хочу сказать, мистер Мэкинсон, что даже Иисусу Христу иногда нужна была помощь; и он не был слишком горд и просил о помощи, когда другого выхода не было.
— Но мне не нужна… — Отец замолчал.
— Вы сами все понимаете, — продолжила Леди. — Я знаю, что видения бывают у всех: время от времени, чаще или реже. По-моему, это свойство осталась в человеке от животного. К нам приходят видения — небольшие кусочки огромного лоскутного одеяла; часто мы не в силах понять, что означает вся картина. Чаще всего видения навещают нас в снах, это обычное дело. Но иногда нам доводится грезить и наяву. Это тоже случается почти со всеми, вот только мало кому удается разобраться в смысле того, что он видит. Вы понимаете меня?
— Нет, — ответил отец.
— Не правда, мистер Мэкинсон, вы понимаете меня. Леди подняла свой палец-указку.
— Мир и жизнь, протекающая в нем, похожи на липкую пленку, которая залепляет наши глаза и уши, притупляет чувства, не давая различить того, что происходит на другой стороне.
— На другой стороне?
— На другой стороне реки, на другом ее берегу, — объяснила Леди. — Откуда взывает к вам человек, утонувший в озере Саксон.
— Я не хочу больше этого слышать, — сказал отец. Но он не сдвинулся с места.
— С другой стороны реки, с другого ее берега, — еще раз повторила Леди. — Я тоже слышу его крик, он не дает мне спать, Боже мои, а я ведь уже немолода и нуждаюсь в регулярном отдыхе.
Леди шагнула к отцу и взглянула ему прямо в глаза.
— Этот человек желает сказать нам о том, кто убил его, прежде чем безвозвратно кануть в вечность на том берегу реки. Он силится докричаться до нас с вами, мистер Мэкинсон, старается изо всех сил, но не может сообщить нам имя или показать лицо. Все, на что способен утопленник, это показать нам несколько фрагментов огромного лоскутного одеяла жизни. Вот почему если вы заглянете ко мне и мы вместе поразмыслим, то общих фрагментов станет больше и, может быть, что-то проглянет. И вы снова сможете спать, я обещаю вам это, не говоря уже о том, что и я смогу вернуть себе сон, а человек со дна озера Саксон сможет уйти туда, где ему надлежит быть. Более того: мы сможем изловить убийцу, если, конечно, это еще в силах живых людей.
— Я не.., верю.., в такую чу…
— Можете верить или не верить, это ваше дело, — перебила отца Леди. — Но когда к вам ночью снова явится мертвец и будет звать вас, у вас не останется выбора: вам придется снова слушать его. Мой вам совет, мистер Мэкинсон, слушайте внимательно то, что мертвец хочет вам сообщить.
Отец хотел что-то сказать. Его рот приоткрылся, губы зашевелились, но отец не смог произнести ни звука.
— Прошу прощения, — обратился тогда я к Леди. — Я просто хотел спросить вас.., как это сказать.., в общем, вам снятся другие сны?
— Да, как правило, по ночам мне снятся сны, — ответила мне Леди. — Однако в моем возрасте главная беда в том, что сны зачастую повторяются.
— Я хотел спросить.., конечно, скорее всего это просто ерунда, но все-таки.., может, вы когда-нибудь видели сон о четырех девочках-негритянках?
— О четырех девочках-негритянках? — удивленно переспросила Леди.
— Да, мэм. О четырех девочках. Именно о четырех. И все они негритянки. Они одеты очень красиво и чисто, как будто это воскресенье и они собрались в церковь.
— Нет, — ответила Леди. — Кажется, ничего такого я никогда не видела. Ни разу.
— А вот мне они снятся. Не то чтобы каждую ночь, но уже несколько раз. Что бы это значило, вы не можете сказать?
— Это тоже лоскутки одеяла, — сказала Леди. — Скорее всего суть кроется в том, что ты хорошо знаешь или знал, но теперь забыл или не можешь точно вспомнить.
— Простите?
— Возможно, причина не в духах умерших, — объяснила Леди. — Возможно, дело в тебе самом, в чем-то, о чем ты постоянно думаешь. Подсознательно — есть такое умное слово.
— А-а, — проговорил я.
Вот почему Леди видит сны моего отца, а не мои сны; мои сны связаны не с духами прошлого, а с тенями будущего.
— Скоро у нас в Братоне откроется музей местной истории — приходите на открытие, — сказала Леди маме. — Мы собрали по подписке деньги на восстановление Центра досуга и отдыха. Строительство закончится через пару месяцев. Там и будет наш музей, в нескольких залах Центра.
— Я слышала об этом, — ответила мама. — Желаю вам всяческих успехов.
— Спасибо. Я особо сообщу вам о дне открытия. А вам, мистер Мэкинсон, советую хорошенько подумать о том, что я сказала.
Леди протянула отцу свою руку в фиолетовой перчатке, и тот осторожно ее пожал. Может быть, он и боялся Леди, но в первую очередь он был джентльменом.
— И заходите, если почувствуете необходимость, вы ведь знаете, где я живу?
Леди вернулась к своему мужу и мистеру Дамаронду, и они втроем вышли в душный вечер. Мы вышли следом за ними, и я увидел, как уехали Леди и ее спутники — и не на роскошном “понтиаке”, а на простом, довольно-таки уже подержанном “шевроле”. Несколько человек, присутствовавших на церемонии, все еще стояли на тротуаре и разговаривали. Все они воспользовались возможностью, чтобы сказать мне, как им понравился мой рассказ и как отлично я его прочитал.
— Продолжай, парень, в том же духе, у тебя отлично получается! — весело бросил мне мистер Доллар. Через минуту я услышал, как он говорит кому-то:
— Я стригу этого парня и его отца. Да, сэр, я стриг этого парня столько лет и понятия не имел, что из него выйдет такой талант!
Мы отправились домой. Свою грамоту я держал на коленях, стискивая ее обеими руками.
— Мама, — спросил я, — что за музей должен открыться в Братоне? Там будут показывать кости динозавров и все такое, как обычно?
— Нет, — ответил мой отец. — Это будет музей гражданских прав. И главное место в нем, если я правильно понял, займут старинные бумаги и разные фотографии.
— А также всякие предметы времен рабовладения, — вставила мама. — Кандалы и цепи, как я понимаю. Элизабет Сирс рассказывала, что Леди специально для этого продала свой “понтиак” и вложила огромную сумму в восстановление Центра досуга и строительство и организацию музея.
— Уверен, что парни, которые жгли во дворе Леди крест, без передыху насвистывают “Дикси”, — подал голос отец. — Клан еще обязательно скажет тут свое слово, я уверен.
— Я думаю, музей в Братоне нужен, это хорошее дело, люди должны знать свою историю, — сказала мама. — Для того чтобы четко представлять, что ждет тебя впереди, нужно знать, откуда ты пришел.
— Да, я могу себе представить, какое будущее готовит Клан обитателям Братона, — заметил отец, притормаживая перед поворотом на Хиллтоп-стрит.
Сквозь ветви деревьев я увидел огни в окнах Такстеров.
— А у нее сильные руки, — сказал отец, преимущественно обращаясь к самому себе. — У этой Леди. Мы знали, о чем он говорит.
— Сильная рука. И крепкая хватка. Мне показалось, что она смотрит прямо в душу, заглядывает в самую глубь и я ничего не могу от нее скрыть…
Внезапно отец замолчал; видимо, он осознал, что говорит вслух, выдавая себя.
Внезапно отец замолчал; видимо, он осознал, что говорит вслух, выдавая себя.
— Я могу сходить вместе с тобой, — предложила мама. — Если ты вдруг соберешься поговорить с Леди, только скажи. Я буду рядом с тобой все время. Она просто хочет тебе помочь. Думаю, тебе стоит согласиться.
Отец молчал. Мы уже почти добрались до дома.
— Хорошо, я подумаю, — сказал он; в переводе это означало, что он больше ни слова не желает слышать о Леди.
Отец знал, где живет Леди, и, возможно, собирался попросить негритянку о помощи в изгнании духа, взывавшего к нему со дня озера Саксон, но был пока не готов к этому. Будет ли он когда-нибудь готов, согласится ли пойти к Леди, я не знал. Первый шаг должен был сделать он сам: никто не мог ни просить, ни принуждать его. Меня же с недавних пор заботило другое: изводящий сон о четырех девушках-негритянках, втрескавшаяся в меня Демон и предстоящая борьба с Луженой Глоткой. И потом: я собирался писать, но в голову ничего не шло.
И, конечно, зеленое перо. Везде и всюду: зеленое перышко с опушки леса, лежавшее в одном из моих волшебных ящичков, к которому меня невыносимо тянуло.
Тем же вечером отец повесил грамоту на стену в моей комнате, прямо над волшебными ящичками. Грамота отлично смотрелась между фоткой здоровенного детины с болтами в шее и портретом непонятного существа с выступающими зубами и скрытым под черным капюшоном лицом.
Я чувствовал, что во мне бурлят творческие силы, а жизнь впереди светла и удивительна. Я сделал первый шаг по дороге, по которой собирался идти, ничего, что этот шаг вышел немного неуклюжим. Под неустанным течением дней и напором времени восторг и возбуждение стираются и воспоминания вянут, но память об этом вечере, второго такого не будет никогда, я пронесу через всю жизнь.
Глава 3
Oбeд у Вернона
Сказать, что в дни, остававшиеся до дня рождения Демона, она охаживала меня, было все равно что сказать, что кот подружился с мышью. Меж двух огней — между страстными шепотками Демона и ревом Луженой Глотки, от которого дребезжали стекла, — я превратился в комок нервов, но по-прежнему не понимал, как делить числа столбиком.
Вечером в среду после ужина я мыл тарелки. Неожиданно отец поднял голову от газеты и спросил:
— Перед домом остановилась машина: мы кого-нибудь ждем?
— Нет, насколько я знаю, — отозвалась мама. Скрипнув креслом, отец поднялся. Он собрался выйти на крыльцо, открыл дверь, но остановился и удивленно присвистнул.
— Вам стоит взглянуть на это, — сказал отец и вышел за дверь.
Само собой, после таких слов мы просто не могли не выбежать на крыльцо вслед за отцом. У тротуара перед нашим домом стоял роскошный лимузин, черный лак которого блестел будто темная ртуть. У лимузина были колеса на спицах, блестящая хромированная решетка радиатора, а лобовое стекло его было не меньше мили в ширину. То был самый длинный и прекрасный автомобиль из всех, которые я видел в своей жизни. Стоящий рядом с ним наш старый пикапчик казался ржавой жестянкой. Дверца водителя открылась, и наружу выбрался мужчина в темном форменном костюме.
Войдя в нашу калитку, он остановился на лужайке прямо перед крыльцом и поздоровался:
— Добрый вечер.
Судя по акценту, он был явно нездешний. Мы тоже поздоровались. Поднявшись по ступенькам на крыльцо, человек в темном форменном костюме встал в круг света под фонарем; я увидел, что он сед и седобород и что его ботинки под темными брючинами начищены до невероятного блеска и сверкают так же сильно, как и лак лимузина.
— Чем могу помочь? — спросил незнакомца отец.
— Вы мистер Томас Мэкинсон? — спросил мужчина.
— Да, я Том. Так меня зовут.
— Очень хорошо, сэр.
Мужчина взглянул на занавески на наших окнах.
— Миссис Мэкинсон, — вежливо кивнул он моей маме, потом обратился ко мне:
— А вы, стало быть, Кори?
— Э-э-э.., да, я Кори.., сэр, — ответил я.
— Превосходно. — Человек улыбнулся, потом аккуратно засунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда длинный конверт.
— Прошу, это для вас.
Он протянул мне конверт.
Я оглянулся на отца. Кивком головы он позволил мне взять конверт. Я так и сделал; пока я распечатывал конверт, седовласый мужчина в темном костюме следил за мной, заложив руки за спину. Конверт был запечатан красным воском с выдавленной на нем буквой “Т”. Я достал из конверта маленькую белоснежную карточку, на которой было напечатано на машинке несколько строк.
— Что там такое? — спросила мама, заглядывая мне через плечо.
Я прочитал вслух:
— “Мистер Верной Такстер имеет честь пригласить вас на обед, который будет подан в доме Такстеров в воскресенье, 19 сентября 1964 года, в семь часов вечера. Вид одежды — повседневный”.
— К одежде никаких особых требований, — посчитал необходимым пояснить седобородый.
— О Господи, — прошептала мама, что означало, что она очень волнуется. Ее брови нахмурились.
— Могу я узнать, кто вы такой? — спросил незнакомца отец, принимая из моих рук белую карточку и разглядывая ее.
— Меня зовут Сирил Притчард, мистер Мэкинсон. Я работаю у мистера Такстера, веду в его доме хозяйство, если можно так выразиться. Моя жена и я служим у мистера Мурвуда и молодого мистера Вернона вот уже восемь лет.
— Вы мажордом.., или что-то такое?
— Моя жена и я служим у мистера Такстера, этим все сказано.
Отец хмыкнул и нахмурился, потому что тоже разволновался.
— Это приглашение пришло от Вернона, а не от его отца?
— Совершенно верно, сэр; именно мистер Верной хочет отобедать с вашим сыном, а отнюдь не старший мистер Такстер.
— Откуда мистер Верной Такстер знает моего сына? Не помню, чтобы они были знакомы.
— Молодой мистер Верной имел честь присутствовать на последней церемонии награждения победителей литературного конкурса в зале библиотеки Зефира. Талант вашего сына произвел на него очень большое впечатление. Видите ли, в свое время мистер Верной несколько лет также подвизался на писательской ниве.
— Он написал книгу, верно? — спросила мама.
— Совершенно верно. Эта книга называется “Луна — моя госпожа”. Книга издана Соннельтон Пресс в Нью-Йорке.
— Я читала эту книгу, брала в библиотеке, — сказала мама. — Сказать по правде, покупать эту книгу я бы не стала, в особенности из-за огромного окровавленного мясницкого ножа на обложке.
Знаете что, мне эта обложка показалась очень странной, потому что на поверку книга-то по большей части о жизни в маленьком городке, а о мяснике, который.., ну, в общем, вы, наверное, сами знаете.
— Да, я, конечно, знаю, — кивнул мистер Притчард. Я тогда понятия не имел, о чем шла речь. Как удалось мне выяснить позднее, мясник из романа Вернона Такстера имел привычку каждый раз во время полнолуния убивать какую-нибудь молодую леди и аккуратно ее расчленять. Все население вымышленного городка обожало деликатесы, которые мастерски готовил мясник: пироги с почками, острые и кровяные колбаски, рулеты и прочее.
— По-моему, для первого романа написано очень хорошо, — высказала свое мнение мама. — А почему он перестал писать дальше?
— К сожалению, получилось так, что по некоторым причинам книга не нашла широкого спроса у читателей. В результате, не чувствуя ответной реакции, мистер Верной, как бы это.., в общем, вдохновение и желание писать покинули его.
Взгляд мистера Притчарда снова обратился ко мне.
— Так что мне передать молодому мистеру Такстеру в ответ на приглашение на обед?
— Подождите, не гоните лошадей, — подал голос отец. — Не люблю говорить в глаза о том, что и без того очевидно, но ведь мистер Вернон Такстер не совсем.., в себе и, как бы это сказать, вряд ли в состоянии принимать гостей? Или, может быть, я ошибаюсь?
Взгляд мистера Притчарда сделался ледяным.
— Молодой мистер Такстер находится в достаточно хорошей форме для того, чтобы принять у себя в доме любого гостя, мистер Мэкинсон. Отвечая на ваш невысказанный вопрос, смею заверить, что в обществе мистера Вернона Такстера ваш сын Кори будет в полной безопасности.
— Я не хотел оскорбить вашего хозяина, мистер Притчард.
Но согласитесь, что если кого-то постоянно видят разгуливающим по улицам в голом виде, то само собой закрадывается подозрение, что у него с головой не совсем в порядке. Не понимаю, почему Мурвуд позволяет сыну появляться в городе в таком виде?
— Молодой мистер Такстер живет своей собственной, самостоятельной и независимой жизнью. Мистер Такстер предоставляет своему сыну возможность вести себя так, как тот считает необходимым.
— Что ж, это можно понять, — кивнул отец. — Но знаете что, мистер Притчард, вот уже много лет я не видел даже уголка шляпы мистера Мурвуда. Он и раньше был затворником, но последнее время он что же, вообще не выходит на воздух?