Уже высыпали звезды на темно-фиолетовом небе, когда они въехали в Энск.
На въезде у заставы их проверил караул, и, отодвинув рогатки, пропустил в город. Когда обоз из шести саней и десятка охраны подъехал к тесовым воротам усадьбы князя Шеховского, уже совсем стемнело.
При первом же стуке в ворота, из-за них старческий голос посоветовал стучащим идти своей дорогой, а не то он спустит собак.
В ответ на это Вершинин рявкнул:
– Мишка, мать твою, быстро открывай, не видишь, что ли, кто приехал!
За воротами заскрипел засов, и они открылись. За ними стоял семидесятилетний привратник, которому было суждено оставаться Мишкой до самой смерти. Да он и сам, пожалуй, забыл свое отчество, которое никто никогда не произносил.
– Ваше благородие, Илья Игнатьевич, приехали! – заголосил он. – Вот радость-то какая, уж его светлость обрадуется до невозможности.
Обоз медленно въехал в обширный двор. Все принялись за привычное дело, а Вершинин, подозвав Николку, пошел вместе с ним к хозяйскому особняку.
Когда они подошли к парадному входу, его двери уже гостеприимно распахнулись, у дверей стоял камердинер князи с горящей свечой в подсвечнике.
Он степенно поклонился вошедшим гостям и сказал:
– Простите, ваши благородия, мы уже никого не ждали, и поэтому такой конфуз вышел.
Вершинин нетерпеливо махнул рукой.
– Хорошо, хорошо, пустое всё, скажи лучше, как его светлость Андрей Григорьевич поживает?
– Так неплохо поживает, – последовал ответ, – вашими молитвами, Илья Игнатьевич. Проходите, он вас в гостиной собирался ожидать.
– Так, Степан, вот этот молодой человек пусть пока поскучает, хоть в библиотеку его отведи, он книги любит читать, хе-хе. А я пока пойду с Андреем Григорьевичем посудачу, – распорядился Вершинин и пошел знакомой дорогой в гостиную, а Степан повел тенью следующего за ним Николку в библиотеку.
Они зашли в небольшую залу, и Николка увидел книги. От удивления и восторга он даже остановился и, открыв рот, оглядывал все это великолепие. Когда он впервые попал в библиотеку Вершинина, то ему показалось, что книг там бесконечное множество. Но сейчас, глядя на сотни книг, стоявших на полках, он понял, библиотека его хозяина крайне мала.
– Вот, извольте, сударь, присесть, – раздался голос камердинера, который вывел его из транса. – Пожалте, ежели хотите, роман какой почитайте, Здесь у печки тепло, вам в самый раз будет. Может, чего изволите перекусить, так я мигом.
Так с Николкой еще никто не разговаривал, он понимал, что Степан принял его за приехавшего с Вершининым дворянина, но в грязь лицом он не ударил и ответил соответственно:
– Благодарю, чаю, если можно, и пока всё, я займу время чтением. Вот только роман выберу.
Он подошел к полкам и выбрал первую попавшуюся книгу на французском языке, уселся в кресло и начал читать, сначала нехотя, но потом чтение его увлекло, и он даже не заметил, как неслышно вошел камердинер и поставил на стол поднос с горячим чаем, сливки и пирожки.
Он прочел уже почти треть книги, когда раздались громкие голоса и в библиотеку вошли князь Шеховской и Вершинин.
– Ну, а вот и он, смотри и думай, – громко воскликнул Илья Игнатьевич.
Князь прошел к вскочившему с кресла Николке, который низко поклонился и теперь стоял и смотрел на двух людей, от которых сейчас зависело его будущее.
Андрей Григорьевич взял в руки книгу, которую читал его предполагаемый сын, и его брови поднялись вверх.
– Ты посмотри, что юноша читал, – воскликнул он. – «Пелэм, или Приключения джентльмена»!
Илья Игнатьевич ничего не знал ни о Пелэме, ни об его авторе Бульвер-Литтоне, но сделал вид, что это для него не новость.
– Пст, – произнес он, – парень почти всю мою библиотеку прочитал, у него на чтение одной книги час уходил.
– Скажи, Коля, – неожиданно мягко обратился старик к Николке, – можешь мне пересказать, что ты прочитал?
– Да, конечно, ваша светлость, – торопливо заговорил тот, – даже могу вам начать с любого места до сто десятой страницы, я до этого места дочитал, только там есть слова, которых я еще не учил, конечно, по смыслу некоторые перевел, но иногда буду запинаться.
Князь с помещиком обменялись взглядами, и князь сказал:
– Ну давай, начинай с пятой страницы.
Николка закрыл глаза и начал по-французски пересказывать содержание.
– Погоди-погоди, – сказал князь, – ты по-русски говори, а то, может, память у тебя феноменальная, а как перевести, не знаешь.
Парень вздохнул и начал пересказывать содержание романа уже по-русски.
Князь долго не слушал, захлопнул книгу и положил ее на стол.
– Достаточно, – сказал он. После этого начал внимательно рассматривать юношу. Он подошел почти вплотную, и ему пришлось поднять вверх голову, чтобы посмотреть в глаза своего сына. Он стоял, смотрел на него, и по морщинистому, покрытому шрамами лицу текли слезы.
После непродолжительного молчания он повернулся к Вершинину и сказал:
– Илья, я всегда знал, что ты настоящий друг, еще тогда на редуте на Бородино, когда ты меня вытащил из-под огня. Но сегодня ты не просто сделал это, ты вернул мне цель в жизни. Бог мой! Не знаю, как выразить тебе мою благодарность.
От прочувствованной речи сам Вершинин зашмыгал носом.
– Да что ты, Андрей, ну чего я такого сделал, ну подумаешь, обнаружил парня и всё.
– Нет, Илья, ты знаешь, я ведь старше тебя, и стою уже на пороге вечности, и у меня отношение к высшим силам совсем другое. Я вижу здесь перст провидения, знак судьбы, не знаю, правда, к плохому или хорошему она нас отметила.
Илья Игнатьевич слушал внимательно речи друга, но, по правде говоря, его мистические настроения он не принимал. И сейчас бы предпочел усесться за стол и хорошо выпить, а потом перекинуться в картишки или сыграть партийку в бильярд.
Князь как будто угадал его мысли, позвонил в колокольчик и приказал появившемуся камердинеру:
– Степан, распорядись, пусть люди стол накроют на двоих.
Потом он обратился к Николке, было видно, что он еще не знает, как с ним говорить:
– Э-э-э, Николай, тут, значит, мы так решили, Илья Игнатьевич завтра вольную тебе подпишет. И ты у меня остаешься жить, то, что ты мой сын, через два дня уже весь город будет говорить, так что скрывать тут нечего. А вот официально вписать тебя в метрические книги пока не получается. Я тут предпринял некие шаги, так что будем ждать известий.
Шли дни, Андрей Григорьевич ждал известий из Петербурга, а Николка, или уже теперь Николенька для князя и ваше благородие Николай Андреевич для прислуги, был занят целый день.
Уже на следующий день после того, как Илья Игнатьевич оформил вольную грамоту и, похлопав Николку по плечу, отъехал к себе, князь взялся за его воспитание.
И теперь с утра для него наступило трудное время, учителя сменяли друг друга, оставляя только немного времени для еды и отдыха.
Но юноше нравилось учиться, тем более, все, что ему говорили, намертво впечатывалось в его память. Больше проблем было с танцами и фехтованием, хотя и здесь его успехи были очень необычны и ярки.
Князь на удивление быстро привык к этому и даже выказывал недовольство медленным прогрессом, хотя прекрасно понимал, что для юноши семнадцати лет это весьма и весьма необычно.
Преподаватель фехтования, у которого была небольшая школа в городе, когда князь пригласил его давать приватные уроки, недовольно сморщился, и только весьма щедрая плата явилась тем стимулом, из-за которого он согласился учить «смерда», – как он выразился в частной беседе.
Но Тадеуш Пшезинский уже после первых двух уроков заявил князю, что его сын талант, каких мало, и что он хотел бы, чтобы тот посещал его занятия на дому.
Андрей Григорьевич вмиг раскусил заносчивого поляка.
– Пан хочет похвалиться перед своими учениками, как умеет обучать, – сказал он, когда отставной ротмистр ушел.
Сам же князь также решил принять участие в образовании сына, и в один прекрасный день, когда тот предвкушал, что сейчас наконец отдохнет, он зашел к нему, держа в руках большую деревянную коробку. Поставил ее на стол, открыл, и взору Николки предстали два дуэльных пистолета. Князь вынул один из них и бережно передал ему.
– Сын, так получилось, что из-за неясности происхождения в будущем у тебя могут возникнуть проблемы. И многие из них нельзя будет решить, как только через дуэль. И я хочу, чтобы ты мог защитить себя и славную фамилию своих предков. Я наблюдал за тобой во время фехтования и ясно вижу, что у тебя есть кураж, и ты смело встречаешь противника. Но надо, чтобы именно ты оставался в живых после дуэли, а не твой противник. Так что мы начинаем учиться стрелять. Но для начала я расскажу тебе об огнестрельном оружии. Ты должен научиться ухаживать за ним сам. А то, что будешь хорошо стрелять – это факт. Достаточно посмотреть на твою игру в бильярд, – улыбаясь, добавил князь.
И несколько дней Николенька внимательно слушал отца, разбирал и собирал оружие, и в скором времени мог рассказать ему, в чем преимущество того или иного типа пистолетов. Но когда он легко и изящно обосновал, почему капсульному оружию в ближайшее время не будет альтернативы, князь только почесал затылок и воскликнул:
– Эх, слышали бы сейчас тебя наши генералы!
Но вот пришла пора стрельбы, и они в сопровождении слуг, которые несли все необходимое снаряжение, прошли в ту часть двора, которая издавна служила как стрельбище. Высокая, в две сажени двойная деревянная стена, засыпанная песком, служила достаточной преградой для пуль.
На стену была повешена коровья шкура с нарисованным от руки кругом.
Князь собственноручно зарядил оба пистолета и выстрелил. Когда клубы дыма рассеялись, стало видно, что в круге появилось отверстие. Последовал следующий выстрел, и в круге, ближе к его краю, появилась еще одна дырка.
Андрей Григорьевич гордо посмотрел на своего отпрыска.
– Понял, как надо, так что давай, заряжай.
Николка тщательно прочистил шомполом стволы пистолей и зарядил их.
Князь стоял сбоку и смотрел, как Николка уверенно поднимает руку, в которой не видно ни капли дрожи. Миг прицеливания – и последовал выстрел. Еще не разошелся дым, как последовал второй.
В круге появилось третье отверстие ровно в середине круга.
Князь разочарованно вздохнул и произнес:
– Для первого раза отлично, Николенька, пусть и мимо второй выстрел пустил, но зато первый прямо в яблочко.
– Андрей Григорьевич, – обратился к нему юноша, несмотря на неоднократные напоминания, он пока не никак не мог назвать князя отцом, – я ведь обе пули положил в круг.
– Ну что ты говоришь, – раздраженно сказал князь, – я же ясно вижу одно отверстие.
– Да, конечно, так и есть, только пули там, – сказал Николка.
Князь похромал к стене, одним движением сдернул шкуру и приказал одному из слуг вырезать пули из дерева. Когда после тягостного ожидания слуга, отложив долото, вытащил две исковерканные пули, Андрей Григорьевич задумался и потом сказал:
– Завтра поедем за город, есть у меня мысль одна. В этом году приобрел я новинку одну, штуцер из Льежа. Сам еще из него не стрелял. Вот поедем, опробуем. Может, ты меня опять, сынок, удивишь. Но вот стреляться с тобой, если слух о твоих способностях разойдется, мало кто рискнет.
Но на завтра ничего не получилось, потому что вечером сам почтмейстер счел долгом приехать к князю с визитом, чтобы передать ему письмо от начальника III отделения собственной канцелярии ЕИВ – графа Бенкендорфа Александра Христофоровича.
Прочитав письмо, Андрей Григорьевич пришел в необычайно хорошее расположение духа, что даже одарил деньгами, правда, в умеренных количествах, своих слуг. И велел готовиться к переезду на зиму в дом в Петербурге.
Илья Игнатьевич были в гневе, и не просто в гневе – Илья Игнатьевич разбушевался.
Поэтому в доме все ходили на цыпочках, старались лишний раз не показываться ему на глаза. Даже Фекла, которая могла его успокоить одним ласковым взглядом, на этот раз не могла ничем унять злость Вершинина.
А все было просто. После того как уехал Николка, его единственную любимую дочку как кто-то подменил. Из милой девочки, с удовольствием слушающей по утрам за чаем нравоучения папеньки, она превратилась в настоящую язву, не дающую ему покоя. Все их беседы протекали по одному и тому же сценарию. Катенька интересовалась, как спал папенька, как он себя чувствует, а потом начиналось одно и то же. Дочка жаловалась, что умирает от тоски в деревне, что ее сверстницы проводят время на балах, они выходят в свет, а она сидит затворницей, как будто на дворе не просвещенный девятнадцатый век, а допетровские времена.
И все заканчивалось одним:
– Ну, милый папенька, купи, пожалуйста, дом в Энске, мы там будем жить зимой, а я смогу еще и учиться.
Вершинин дураком не был и довольно быстро сообразил, что или, вернее, кто является причиной этого непрестанного нытья.
Он никогда не задумывался о будущем своей дочери, зная, что на богатую и красивую невесту всегда будут желающие, и он выберет ей в мужья того, кого сам захочет. А тут неожиданно проявившаяся самостоятельность Кати его просто пугала. Отчего он и злился, не зная, как бороться с ее желаниями. Он, кстати, не имел ничего против Николки как будущего зятя, потому как тот будет единственным наследником несметно богатого князя, который сам не помнил, сколько у него сел и душ. Но князю надо было сначала решить вопрос с официальным признанием своего сына, и только потом можно было думать о чем-то реальном.
«И к тому же совсем не обязательно, что этот паршивец захочет взять в жены мою дочь, – думал Вершинин. – Ведь если Андрей обстряпает это дело, то парень может в такие верха подняться, куда мне, как в калашный ряд со свиным рылом».
К тому же ему совсем не хотелось иметь дом в Энске, вполне хватало забот с недвижимостью в Петербурге, на которую уходило прорва денег.
Илья Игнатьевич, когда вышел в отставку и приехал в имение, можно сказать, познал изрядную нужду. И только вдумчивое отношение к хозяйству, изучение массы литературы агрономической, экономической и хороший грамотный управляющий позволили ему за прошедшие семнадцать лет на голову обойти своих соседей, наладить товарное производство зерна и на этом разбогатеть и стать известным в губернии. Немалую заслугу в этом сыграла и его способность не делать лишних трат. Вот и сейчас интуиция ему кричала: не надо покупать дом, когда у него есть жилье в столице, и вполне возможно, что скоро обстоятельства изменятся, и Катенька начнет ему капать на мозги, что надо срочно ехать в Петербург.
Но пока несколько слуг уже ходили по дому, сверкая фонарями под глазами, и даже Карл Францевич старался как можно реже советоваться с ним, боясь, что и ему тоже может прилететь в ухо.
Поэтому, когда Катенька пришла утром на завтрак и устремила на папеньку вопросительный взгляд, то несказанно удивилась, увидев на его лице довольную улыбку.
– Папенька, что случилось, ты так доволен, ты, наверно, купил домик в Энске?
– А-а-а-а-а, как ты надоела с этим домиком! – завопил Илья Игнатьевич. – Нет, Катенька, мы едем в Петербург, – уже значительно спокойней закончил он.
За две недели до выше описываемых событий в Петербурге, в большом кабинете на третьем этаже красивого особняка на Фонтанке стоял пожилой генерал и смотрел в окно на еще не замерзшую речку, на улице было пасмурно и серо, и такая погода навевала грусть. Его раздумья были прерваны осторожным стуком в дверь.
– Да-да, войдите, – крикнул генерал и посмотрел в сторону двери. В нее зашел его секретарь и, извинившись, положил на стол свежую корреспонденцию, ту, которую, по его мнению, должен был прочитать сам граф. После этого он посмотрел на своего начальника, ожидая его распоряжений.
– Благодарю вас, Михаил, можете быть свободны, – сказал Бенкендорф и, взглянув в последний раз в окно, уселся за стол и начал просматривать конверты. Он рассеянно перекладывал их из стопки в стопку, как вдруг его внимание привлекло одно из писем.
«Хм, неужели Андрей решил напомнить о себе, – подумал он с легким недоумением. – Ведь почти десять лет не писал, и вот вдруг вспомнил».
Он осторожно разрезал конверт и развернул лист бумаги, на котором четким кружевным почерком было написано:
Ваше сиятельство, Александр Христофорович, обращаюсь к вам с настоятельной просьбой, прошу поспособствовать мне в получении аудиенции у его императорского величества Николая Павловича.
Дорогой друг Саша! Прибегаю к твоей помощи, как последней надежде. Надеюсь, что в память о нашей боевой дружбе, ты сможешь мне помочь.
Бенкендорф внимательно прочитал все до последней строчки. Посидел, кое-что соображая, затем вновь начал изучать письмо, по ходу делая некоторые выписки.
Затем посмотрел на свой ежедневник, хотя он и без него знал дни и часы, когда должен был докладывать императору.
Немного погодя он вышел в приемную, где сидел адъютант.
– Михаил, будьте любезны, пусть мне составят небольшую справку по князю Шеховскому Андрею Григорьевичу. Ну, как обычно, где служил, звания, чем отличился, награды и прочее. Мне эта справка необходима к четвергу.
– Будет исполнено, ваше высокопревосходительство, – ответил поручик, поедая глазами начальство.
Через два дня Александр Христофорович прибыл на доклад в Зимний дворец. Его императорское величество был в неплохом настроении. У него сегодня прошли рези в животе, беспокоившие почти целую неделю. И поэтому начальника III отделения своей канцелярии, пришедшего на доклад, он встретил улыбкой.
– Как поживаете, Александр Христофорович, чем сегодня обрадуете?
Памятуя о своей нужде, Бенкендорф благоразумно отложил пару дел, которые могли вызвать неудовольствие государя, и поэтому довольно быстро сделал доклад. Затем они обсудили несколько проблем, и тут Александр Христофорович начал выкладывать свою просьбу.