Только тут молчание закончилось, вокруг загомонили, к лежащему бросились сразу несколько человек. Но Илья Игнатьевич уже вставал. Его мохнатая шапка была разодрана в клочья, на плече был выдран кусок одежды до голого тела. Но, к удивлению окружающих, на нем не было ни царапины.
– Водки мне! – выдохнул он.
Моментально ему была налита стопка.
– И ему, – его палец показал на Николку.
Когда водка была налита, он звонко чокнулся со своим крепостным и единым глотком выпил до дна. Николка повторил действия хозяина. Но получилось у него плохо, жгучая жидкость пошла не в то горло, и он начал судорожно кашлять.
Тем временем Вершинин и остальные охотники осматривали медведя.
– Ну, парень и силен, однако, – сказал кто-то из гостей, – зверя сдвинул рогатиной, в первый раз такое чудо увидел. В этом медведе весу пудов двенадцать.
Между тем как дворяне, собравшись в кружок, пили, закусывали и похлопывали снисходительно по плечу Николку, медведя перегрузили на подъехавшие сани, и те поехали в сторону полей, откуда уже доносилось тявканье борзых, по-прежнему бывших на сворках у доезжачих. Медведь оказался не очень крупным, но лиха беда начало. Судя по словам, настроение Вершинина оставалось боевым. Он уже отошел от произошедшего и, сменив одежду, начал выбираться из бурелома, чтобы продолжить охоту. И вскоре вновь кавалькада охотников направилась к следующему лесному острову, чтобы кинуть туда стаю гончих.
К острову подъехали, когда солнце уже ярко светило и свежевыпавший снег слепил глаза своей белизной. Стая гончих была отпущена и молча исчезла в лесных зарослях. Охотники не теряли времени и, разъехавшись по лазам, продолжили прием горячительных напитков, в то время как егеря и доезжачие, с трудом удерживающие рвущихся борзых, с завистью смотрели на них.
Неожиданно из глубины леса донесся низкий голос выжлеца. И сразу за ним погнала волков вся стая, заливаясь на разные голоса.
– Ого, – сказал довольно главный выжлятник, – опять Будила первым начал.
Все побежали к коням и, уже сидя на них, пристально вглядывались в край леса.
Спустя пару минут там появилась первая черная точка, за ней вторая. Доезжачие отпустили свободные концы ремней свор, и борзые, почуяв свободу, рванули вперед. И вся охота устремилась за ними. Николка скакал опять последним, но все равно от быстрого бега коня, бьющего в лицо ветра и охотничьего азарта, хотелось кричать от счастья.
Вот борзые остановили первого волка, но боясь огромного черноспинного зверя, не брали его, и Илья Игнатьевич, подъехав первым и слегка наклонясь, ловко ударил его арапником, и вся стая борзых вмиг сомкнулась над серым хищником.
Охота с переменным успехом продолжалась почти сумерек, и только после этого все направились в сторону имения.
Илья Игнатьевич чувствовал себя не очень хорошо. Тот нервное возбуждение, которое поддерживало его после схватки с медведем, прошло. И он ехал и представлял, что бы могло случиться, и который раз поблагодарил Бога, что взял с собой Николку.
«А ведь, если бы не он, быть бы тебе, Илья, без головы», – в который раз подумал он, и его пробрала нервная дрожь. Когда они подъехали к усадьбе, там уже их ожидали, во дворе горели факелы, а из окон кухни доносились аппетитные запахи.
Сегодня уже всем было не танцев. Но гостям, сидевшим за столами, вполне хватило сегодняшнего происшествия, чтобы найти темы для разговоров. Илья Игнатьевич, после того как поел, немного отошел, и его уже так не потряхивало, как в дороге. А после второй рюмки его слегка развезло, и он с удовольствием поддерживал разговор за столом. Когда Фекла мимоходом сообщила ему, что княгиня Дубинская отъехала домой, он отошел с ней сторону.
– Хм, что же ее светлость ничего не сказала, по какой такой причине она так срочно собралась? – спросил он равнодушно.
– Не знаю, – пожала плечами Фекла, но тут же рассмеялась и на ухо ему рассказала про свою шутку. Илья Игнатьевич, услышав эту историю, заржал не хуже жеребца и пошел обратно к столу, представляя в голове, как к ожидающим невиданного красавца дамам входит Николай, самый здоровенный и страшный ликом конюх в имении.
«Ну что же, наверно, сегодня и Шеховскому всё расскажет, – подумал он, – так что придется срочно ехать к нему, иначе тот сам со своей подагрой притащится сюда».
Николка, еще ничего не знающий о том, что сегодня знали уже все, шел к себе и не понимал, почему все слуги расступаются и даже кланяются ему. Когда он зашел в свою каморку, его старая бабка грохнулась перед ним на колени и, непрестанно кланяясь, заговорила:
– Прости, князь, Христа ради бабку старую, не гневайся, не виноватая я ни в чем.
Николка от неожиданности шлепнулся на табуретку и спросил:
– Ты чего, бабуля? Может, заболела, с головой что случилось, чего это ты меня князем величаешь.
– Ох, Миколушка, кровиночка ты моя, не бабка я ведь тебе, и отец твой не мой сын Егор, а князь Шеховской! – всхлипнула старуха.
– Ты что говоришь? – шепотом спросил Николка, начиная понимать сейчас странности поведения слуг и Ильи Игнатьевича. – С ума сошла?
Он сидел и слушал монотонный голос Глафиры, которая практически повторяла то, что рассказала Вершинину. Когда она закончила, он сидел какое-то время, обдумывая все, что узнал, а потом обнял старуху и сказал:
– Бабушка, ну так что же, что я не родной тебе, ты же меня вынянчила, вырастила. Разве я могу такое забыть, так что считай, как и прежде, что внук я твой.
Бабка, задумчиво глядя на него, сказала:
– Так-то оно так, но ждет тебя дорога дальняя. Сердце мое вещун, всегда мне правду говорит. Придется нам расстаться вскоре.
Они еще долго беседовали, пока Николку не сморил сон. А бабка все сидела около него, шептала молитвы и тяжело вздыхала.
В этот вечер Катеньку мадам Боже не пустила никуда.
Когда прибыли охотники, она встала в дверях и сказала:
– Кати, я все понимаю, ты увлеклась этим молодым человеком. Он действительно красив и умен. Оказывается, ты первая догадалась, что в нем течет благородная кровь. Я теперь уже не так удивлена, что он выказал такие успехи в учебе.
Но подумай сама. Раньше твою возню, иначе это не назвать, с бывшим деревенским дурачком можно было списать на обычное любопытство, то сейчас ситуация совсем другая. Как я понимаю, Илья Игнатьевич собирается представить Николку его отцу, князю Андрею. Если тот признает его своим наследником, это хорошо, и тогда ты вполне сможешь с ним встречаться, точно так же, как и с другими молодыми людьми твоего круга. Но если князь откажется это сделать, то он останется крепостным твоего отца, что ставит между вами абсолютно глухую стену навсегда. Так что я сегодня тебя никуда не отпущу, чтобы ты своим поведением не скомпрометировала себя перед обществом. Сегодня ты ужинаешь здесь и не спускаешься к гостям, а завтра, когда все разъедутся, можешь вести свой обычный образ жизни. Но я буду внимательно следить за твоим поведением и беседами с этим бастардом, ради твоего же блага.
Но Катенька даже не особенно расстроилась из-за слов гувернантки. В ее сумбурных мыслях князь Андрей давно признал Николку своим сыном, и они уже стояли с ним чуть ли не под венцом.
И сегодня она засыпала с чувством, что завтрашний день подарит ей что-то очень хорошее.
Следующим днем, когда разъехались последние гости, Илья Игнатьевич вызвал Николку к себе.
Когда тот зашел в бильярдную, куда его позвали, Вершинин сосредоточенно пытался положить шар в лузу, выложив на бильярде довольно сложный карамболь. Но у него после вчерашних бурных возлияний слегка тряслись руки и ничего не получалось.
Он выругался и повернулся к скромно стоявшему у дверей Николке.
– Ну что встал, давай проходи сюда, спаситель, – последнее слово он проговорил с иронией, было видно, что у него хорошее настроение. – Вот видишь, – пожаловался он, – никак не могу ударить, как надо, я этот карамболь уже два дня разбираю, но никак не могу справиться. Хм, а может, у тебя получится, – внезапно оживился он, – за неделю прилично выучил французский язык, может, и в бильярд научишься играть за вечер? Ну-ка бери кий в руки.
Николка взял кий и вопросительно посмотрел на хозяина, тот понял этот взгляд и сказал:
– Вот смотри, видишь, ты должен кием ударить по этому шару, он должен удариться по этому и отправить его вот в эту дырку, лузой она называется. А первый шар должен изменить направление, покатиться, удариться о борт и стукнуть по этому шару, а потом еще по одному, и закатиться вот в эту лузу. Понял?
– Вроде понял, ваша милость, – пробормотал парень, – сейчас попробую.
Он наклонился над зеленым сукном, в колеблющемся свете свечной люстры видно было плоховато, всмотрелся, и вдруг как будто что-то произошло, свет стал ярче, а сам шар выглядел необыкновенно четко. И он сейчас понял, в какое место на шаре надо ударить и с какой силой, чтобы слегка подкрученный шар, ударившись об нужный ему, отправил тот в лузу, а сам продолжил свой путь в верном направлении, и он знал, что его руки смогут это сделать. Нужная точка на шаре сверкала яркой звездочкой в его воображении.
Он выругался и повернулся к скромно стоявшему у дверей Николке.
– Ну что встал, давай проходи сюда, спаситель, – последнее слово он проговорил с иронией, было видно, что у него хорошее настроение. – Вот видишь, – пожаловался он, – никак не могу ударить, как надо, я этот карамболь уже два дня разбираю, но никак не могу справиться. Хм, а может, у тебя получится, – внезапно оживился он, – за неделю прилично выучил французский язык, может, и в бильярд научишься играть за вечер? Ну-ка бери кий в руки.
Николка взял кий и вопросительно посмотрел на хозяина, тот понял этот взгляд и сказал:
– Вот смотри, видишь, ты должен кием ударить по этому шару, он должен удариться по этому и отправить его вот в эту дырку, лузой она называется. А первый шар должен изменить направление, покатиться, удариться о борт и стукнуть по этому шару, а потом еще по одному, и закатиться вот в эту лузу. Понял?
– Вроде понял, ваша милость, – пробормотал парень, – сейчас попробую.
Он наклонился над зеленым сукном, в колеблющемся свете свечной люстры видно было плоховато, всмотрелся, и вдруг как будто что-то произошло, свет стал ярче, а сам шар выглядел необыкновенно четко. И он сейчас понял, в какое место на шаре надо ударить и с какой силой, чтобы слегка подкрученный шар, ударившись об нужный ему, отправил тот в лузу, а сам продолжил свой путь в верном направлении, и он знал, что его руки смогут это сделать. Нужная точка на шаре сверкала яркой звездочкой в его воображении.
Вершинин с усмешкой смотрел на то, как неуклюже Николка держит кий.
«Похоже, ничего у него не получится, это не в карты играть, здесь годами нужно заниматься, чтобы хоть что-то изобразить», – подумал он. Неожиданно парень преобразился, он напрягся, его тело подобралось, как будто он был хищником, готовым к прыжку за жертвой. Удивленному помещику показалось даже, что даже его глаза засветились синим огнем. Николка наклонился еще ниже, подвел кончик кия к шару, потом отвел его назад, а затем резко ударил. Вершинин грязно выругался, глядя, как два шара мягко упали в лузы, а еще два встали так, что загнать их сейчас туда же не представляло никакого труда.
– Это просто невероятно! – воскликнул он. – Этого быть не может. Я тридцать пять лет играю, а тут раз и готово. Ну, Андрей, ты мне за такого наследника по гроб жизни будешь обязан!
Он уселся на диван и, вальяжно развалившись, сказал, обращаясь к Николке, который по-прежнему стоял у бильярда с кием в руках:
– Думаю, что тебе уже все известно, поэтому повторяться не буду, завтра едем в город, к его светлости князю Андрею Шеховскому, знаю в точности, что ты его внебрачный сын, и имею к тому серьезные доказательства. Но бывает всякое в жизни, может, Шеховской и видеть тебя не захочет. Тогда все останется, как есть, ты будешь работать вместе с Карлом Францевичем, помогать ему в управлении хозяйством. А что там дальше будет, пока ни я, ни ты не знаем, и гадать ни к чему.
После визита княгини Дубинской Андрей Григорьевич не находил себе места. Когда та наконец ушла, он не спал почти всю ночь, беспокойно крутился в постели. И все никак не мог решить, как следует ему поступить. С одной стороны, ему хотелось кинуть все, усесться в сани и срочно ехать к Вершинину. Тем более что до Покровского было всего двадцать верст. Но с другой стороны, благоразумие, которым он отличался, говорило: «Погоди, не суетись. Не зря ведь Вершинин спровоцировал Дубинскую на эту поездку, наверняка хотел, чтобы я все обдумал и пришел к определенному решению».
Так, собственно, ничего не решив, он все-таки заснул уже ближе к утру.
Утром, когда Степан, неслышно ступающий своими чунями, принес ему чашку с дымящимся кофеем, то был удивлен неожиданным событием: его хозяин в халате и ночном колпаке сидел и рылся среди кучи книг. На столе лежал девятый том свода законов Российской империи о сословиях, только что вышедший из печати и недавно купленный князем. На книге лежал деревянный ножик, которым князь разрезал страницы.
– Ваша светлость, что же вы так легко одеты и на полу холодном лазаете. Кликнули бы меня, я бы всё сделал, – с назидательным видом произнес камердинер.
– Пшел вон, – кратко ответствовал князь, – кофий только поставь на стол и уйди, пока я не разозлился.
Враз присмиревший Степан пожал плечами, поставил кофе и молча удалился.
После легкого завтрака Андрей Григорьевич куда-то засобирался. Он велел заложить дрожки, так как день обещал быть не особо холодным, а ехать ему было недалеко.
И вскоре он покинул особняк, велев кучеру ехать к дому самого известного стряпчего города Энска. Пробыв у стряпчего около двух часов, он вышел в прескверном настроении и отправился домой. За обедом он неожиданно для слуг потребовал на стол бутылку водки и, выкушав ее до дна, отправился на боковую. Встав часа через два, потребовал бумагу и чернила и уселся за стол, скрипел он пером долго, около него уже валялись несколько измятых листов, которые начинались одними и теми же словами:
Здравствуй, мой старый друг, Александр Христофорович…
Через три часа князь все же сочинил письмо, запечатал его и написал адрес, заканчивающийся словами: «его высокопревосходительству графу Бенкендорфу Александру Христофоровичу, лично в руки».
Утро наступило неожиданно быстро, Николка проснулся с тяжелым сердцем и лежал несколько мгновений, пытаясь понять, почему так тревожно на душе.
«Ах, да сегодня мы едем в Энск, и меня покажут князю. А если я сюда не вернусь, как же бабушка?»
И тут он вспомнил о Кате. Почему-то перспектива, что он никогда не увидит эту худенькую красивую девушку, опечалила его гораздо сильней, чем прощание с бабулей.
Он вскочил со своего лежака и стал торопливо одеваться.
Бабушка уже не спала, а стояла в углу перед иконами и неслышно молилась. Когда она посмотрела на внука, глаза ее были сухими.
– Иди, Николка, иди с богом, я уж не пойду тебя провожать, ежели Господь даст, свидимся мы еще. Нет, так вспоминай хоть иногда свою бабку, свечку в церкви поставь, когда помру.
Они обнялись, и Николка побежал на кухню, перекусить перед дорогой.
На дворе уже заканчивались сборы, Илья Игнатьевич малым отрядом не ездил, народу собиралась много. Николка, перекусив, забежал в вестибюль, чтобы оглядеть себя. Он был одет в поношенную одежду Вершинина, которая была коротковата, и выглядел он сейчас, как типичный бедноватый мелкопоместный дворянин.
В это время на втором этаже мадам Боже, встав цербером в дверях, тихо говорила Катеньке по-французски:
– Кати, я вас умоляю, пожалуйста, когда мы спустимся, ведите себя прилично и просто безразлично попрощайтесь, как это должна делать знатная дама с простолюдином.
Но Катя с мокрым от слез лицом шмыгала носом и только повторяла:
– Он уедет, и я его больше никогда не увижу, почему так несправедливо устроен мир, почему? Я никуда не пойду, не хочу, чтобы он увидел меня такой. Если он будет жить с князем в Энске, все сделаю, но упрошу папеньку, чтобы он купил там дом. Может, я там хоть иногда увижу Колю?
Мадам Боже оглянулась, не подслушивает ли кто их беседу, хотя она и велась на французском, и тяжело вздохнула.
«Ох уж эти девочки, самый плохой возраст, – подумала она, – еще год-другой и эта дурь вылетит из ее головы сама собой, нашла в кого влюбиться. Пусть мальчишка умен и красив, как бог, но в то же время нищий и безродный, и совсем не факт, что князь сможет сделать его своим наследником».
Мадам Боже была очень образованной женщиной для своего времени, и перед тем как отправиться в далекую северную страну, в какой-то мере пыталась изучить ее законы, и знала, что к незаконнорожденным детям в России относятся, скажем, не очень хорошо, и у князя не очень много шансов узаконить все, как положено.
Катенька так и не спустилась вниз, а просидела еще час у окошка, наблюдая в разрисованное морозом стекло, как уезжает, и возможно навсегда, ее первая любовь. Николка же такого чувства не испытывал. Он уже забыл обо всем, и сейчас все его мысли были там, впереди, как его встретит его истинный отец, что эта встреча ему принесет.
Санный поезд медленно двигался по занесенной снегом дороге, и Вершинин сразу понял, что они приедут в город только во второй половине дня. Поэтому он принял на грудь порцию вишневой наливки, спрятался в медвежью полость и задремал. Николке никто наливки не наливал, зимний кафтан у него был не особо теплый, поэтому, чтобы согреться, ему периодически приходилось спрыгивать с саней и идти рядом, через какое-то время ему становилось даже жарко, и он вновь плюхался на охапку сена в старых розвальнях, которые шли последними. Возница был неразговорчив и вообще старался не разговаривать с Николкой, у которого был очень неопределенный социальный статус, кое-кто его величал барчуком, а кто-то вообще никак, так что и возница старался лишнего не говорить. Поездка была неинтересной, вплоть до города тянулись поля, перемежаемые иногда лесом и кустарником. Ближе к Энску они проехали мимо постоялого двора. Но зря верховая охрана глядела на роскошные парные сани Вершинина, он так и не показал носа из-под медвежьей шкуры, и не приказал остановиться для отдыха.