– Помнишь язык? – спросила я.
– Почти все забыл, нет практики. Теперь буду армянский учить. – Он развел руками. – Ну, как? Нравиться тебе здесь?
Я смотрела на него и видела, что ему очень нравиться; и поэтому должно нравиться нам – его близким.
– По первым ощущениям очень похоже на Алжир. – Мне хотелось одобрения; но для него не существовало прошлого:
– Совсем не похоже! Ерунда! Ты на это все внимания не обращай, это временно. Здесь знаешь, какие перспективы!
Утром я обнаружила в квартире лоджию, куда и бегала потихоньку, курить. На лоджии я приседала на корточки, чтобы не было видно с улицы. Я сделала несколько коротких затяжек, затушила окурок и затолкала в угол, не бросать же вниз, на головы людей.
Наша квартира была на втором этаже, а внизу, на первом располагался магазин. Я поднялась с корточек и выглянула. Под магазином собралось человек тридцать мужчин всех возрастов, они стояли маленькими группками, по несколько человек, изредка негромко переговаривались, и почти все курили. Дымки от сигарет не рассеивались в морозном воздухе, а зависали тонкими струйками, словно замерзали. Быстрые взгляды и все. «Наверное, ждут открытия, – подумала я»; почувствовала, как мороз пробрался под мой халат, и щиплет голые ноги, поежилась и вернулась в комнату.
За нами приехал высокий худой армянин. Отец подрядил его возить нас по магазинам. Армянин называл себя «потомственным греком» и очень серьезно относился к своим обязанностям. Он нас сопровождал.
Одевать меня пришлось полностью: от сапог до шапки; для этой цели мы посетили Ереван, Раздан, а так же все поселочки, которые встречались нам по дороге. Выяснилось, что у Георгия, так звали нашего грека, везде есть связи и многочисленные родственники, буквально во всех попадавшихся нам магазинчиках и кафе.
В Армении работают мужчины.
Мужчины приносили коробки и свертки; усаживали, ухаживали, спорили с мамой, ловили выражение моего лица и снова уносили и приносили. А над всем этим застывший молчаливый Георгий, как скала. Он подгонял машину к самому входу в магазин, первым выходил из нее и распахивал двери перед нами, ждал, пока мы проскользнем внутрь. Походил он при этом на нахохлившегося орла.
– Мам, чего он так за нами сморит? – Ереван все-таки столица, с претензией на Европейскую, – Посмотри, женщины спокойно ходят, как и везде.
– Да я и сама мучаюсь. Это из-за тебя, конечно. Тут истории всякие рассказывают, про то, как девок русских воруют. Врут, естественно. Сами эти девки и виноваты; такие есть дуры! – мама была категорична.
– Слушай, – не унималась я, – не могу отделаться от ощущения, что мы снова в Алжире. Помнишь, шофера, что возил нас в Оран, в школу? Он ведь тоже нас сопровождал.
Мама удивленно посмотрела на меня и закивала.
– У тебя тоже? А у меня с самого начала, как приехали; не могу отделаться от мысли, что это со мной уже было. Папуле сказала, он смеется, он же у нас мечтатель, в облаках витает.
За окнами машины плыла улица Комитаса.
Ереван был строгим, серовато-розовым: цвет туфа, камня из которого выстроено большинство домов.
Алжир вспоминался жарко-белым, по-восточному роскошным и нищим одновременно. Нет, не похожи.
Мы продолжили сравнивать арабского шофера с Георгием.
– Он по-русски не говорил, – смеялась мама.
Георгий стал оборачиваться на наш смех.
Через некоторое время наш грек расслабился, начал улыбаться и даже пригласил нас в кофейню.
Вошли и сразу утонули в аромате свежепрожаренных кофейных зерен; мы уселись за круглый белый столик и с нетерпением стали ожидать, когда же наши порции кофе будут готовы.
Георгий направился к стойке бара.
Кофе здесь готовят не как-нибудь, а каждую порцию в турке на одну чашку. У бармена за спиной горит настоящий очаг, у очага жаровня, металлические подносы с песком, на очаге – чайник, чтобы всегда была горячая вода. Кофе размалывается вручную, затем засыпается в турки, вместе с сахаром, заливается кипятком, и вот, неуловимые руки бармена гоняют крохотные серебряные емкости, до тех пор, пока шапки пены не покроют черную жидкость.
Во время процесса наш грек и бармен вели неторопливую беседу. Мы наблюдали за ними и вспоминали арабскую кофейню, куда нас привозил алжирский шофер. Там тоже все было ослепительно белым, кроме чернейшего кофе, в белых же чашках. В кофейню можно ходить только мужчинам. Для нас сделали исключение, как для иностранцев. Но это еще не все: Леон, так звали шофера, шепнул кое-кому, что моя мать – его русская жена! Мы пили кофе в гробовом молчании. Мужчины оценивали выбор соотечественника. Неподвижные лица, застывшие позы. Леон потом всю дорогу в машине подсмеивался над тем, насколько он ошеломил своим заявлением завсегдатаев кофейни.
Когда наш бармен, тоже, видимо, родственник, спросил Георгия, кто мы, грек ответил: «жена и теща». Бармен выпятил губу и долго понимающе кивал, после чего Георгий вернулся за столик и окончательно развеселился. Он балагурил про трех жен, которых хотел бы иметь: русскую, армянку и азербайджанку. Русскую – для любви и на выход в гости. Армянку – чтобы готовила и растила детей, все-таки он привык к армянской кухне; а азербайджанку, – чтобы иногда, приходя с работы в плохом настроении было на ком сорвать зло.
– Они привычные, – оправдывался Георгий.
Мы пили чудесный кофе и весело болтали, со стороны – счастливое семейство.
Георгий нам рассказал о своем розыгрыше, как рассказывают анекдоты об армянском радио, причем сделал это уже в машине, чтобы мы его не выдали.
– Армянка может ходить одна, где хочет, особенно в городе; в селах там обычаи сохранились строгие, – наставлял нас Георгий, – а русской девушке нельзя, нет!
Дома, когда я нарядилась в обновки и крутилась перед мамой, она вздыхала и говорила:
– Как в журнале!
В разгар примерки зашла соседка, русская женщина. Я была ей представлена. Соседка оживилась и призналась:
– У нас тоже сыновья гостят, на каникулах. Они сами стесняются, так меня прислали, надо бы вам познакомится.
Я вспомнила, как утром, когда мы уезжали, какой-то парень смотрел на меня, свесившись через перила с верхней площадки. Он поздоровался с мамой, и она что-то говорила мне про русских соседей.
– Пойдем сейчас к нам, – предложила тетя Валя, – так звали соседку. Мне не хотелось. Тем более что утренний парень впечатления на меня не произвел. Но я пошла, неловко было отказать.
Квартира этажом выше была такая же, как наша, с тем же набором мебели. На кухне, куда меня заботливо втолкнула тетя Валя, кроме двух парней, почти одногодок, находилась еще и девушка, как мне ее представили – Таня, невеста младшего из братьев – Игоря.
Старшего, того, что я видела утром, звали Олегом. Он был крепким белобрысым парнем с очень короткой стрижкой; и еще у него была очень плохая кожа, все его лицо буквально бугрилось разного вида и размера прыщами.
Младший – пониже ростом, темноволосый, похожий на мать. А Таня казалась родной сестрой Игоря.
Отнеслись они ко мне просто и сразу же предложили пойти с ними на следующий день в горы; там якобы сохранилась постройка монастыря 12 века. Конечно, мне стало интересно, но я никогда не ходила в горы и снаряжения у меня не было. Мои новые знакомые убедили меня, что пройти там сможет и младенец, никаких особенных приспособлений не требуется, и вообще они меня проведут везде. Я согласилась.
На следующий день, утром, я экипировалась, как могла. Проблема возникла с обувью, я нашла старые отцовские сапоги и обула их на шерстяной носок, но они все равно болтались на ногах.
Ребята зашли за мной. Олег осмотрел мой «прикид», решил, что сойдет, только штаны посоветовал надеть спортивные.
– А какая разница? – удивилась я.
– Поймешь, – ответил он.
Мы вышли на улицу. Горы ослепили нас солнцем, отразив его лучи много раз. Горы впереди, горы сзади. Поселок, зажатый в узкой расщелине, затканной пойманными солнечными лучами, как золотой паутиной.
Неизменное «армянское собрание» у подъезда. Они словно ожидали нашего появления, заговорили по-своему, как будто камешки рассыпались, маленькие на большом.
Ребята усмехнулись и пропустили нас вперед, закрыв спинами от любопытных глаз. Мы быстро перешли единственную улицу и направились к горному склону. По дороге перебрались через замерзший ручей и оттуда тропинка сразу сломалась, встала на дыбы, градусов под семьдесят. Мы пошли цепочкой: Игорь с Таней впереди, я за Таней, Олег замыкающим.
Тропинка оказалась хорошо утоптанной, людские ступни оставили в утрамбованном снегу что-то наподобие ступенек. Вначале мы поднимались довольно быстро, но затем подъем стал круче, а мои, точнее папины, сапоги жутко скользили, поэтому я то и дело съезжала на Олега. Он посмеивался, подталкивая меня сзади, а я чувствовала себя неловко из-за своей неуклюжести и из-за его ладоней на моих бедрах. В конце концов, опираясь на его руки и плечи мне удалось взобраться наверх.
Перед нами открылась довольно ровная площадка: большой уступ, поросший сосняком. Почти весь уступ занимал полуразрушенный армянский храм. Коричнево-серые развалины некогда были, очевидно, монастырем, сохранилась часть каменной стены, окружавшей двор. На крыше храма укоренились несколько сосенок. Горы приняли человеческое творение.
– Войдем? – предложил Олег.
Мы вошли, кажется в окно.
Внутри здание было похоже на пересохший колодец, на дне которого скопился самый разный мусор: обломки кладки, щебень, пустые бутылки, высушенные и распадающиеся в прах куски древесины, обрывки бумаги…
– И сюда добралась цивилизация, – заметила я, разочарованная таким состоянием древнего святилища.
– Посмотри, – указал Олег. Я оглянулась.
У стены, на груде всякого хлама, прислоненное стояло гипсовое распятие, белое и чистое, оно сияло в полумраке и распятый Христос продолжал, мучится на своем Кресте.
– Откуда это? – удивилась я.
– Люди нашли, здесь же, в мусоре и поставили. Вот.
– Однако это не мешает им пить здесь водку, – я пнула ногой одну из бутылок. Распятие приковывало мой взгляд, но мне неловко было смотреть на него. В узкие проемы, бывшие некогда окнами, протискивалось солнце, оттого распятие, странным образом освещенное, было похоже на человеческие кости, выбеленные временем.
– Пойдем, посидим под стеной, – предложил Олег.
Мы выбрались из храма и направились за стену, точнее за остаток стены, давно уже ставшей единым целым со скальной породой; уселись с подветренной стороны, на прогретую солнцем землю, покрытую прошлогодней сухой травой и опавшей хвоей. Было очень странно видеть перед собой снежные сугробы, а лицом и кожей ловить яркую теплоту лета. Я закрыла глаза.
– А мороз-то градусов восемь, – предположил Игорь.
– Да, – согласилась Таня. Они устроились рядом с нами и затихли.
– Хорошо тебе? – спросил Олег.
Я только слегка кивнула в ответ.
Мне было хорошо. Я пыталась дышать так, как привыкла в городе, но получалось по-другому: так, будто не дышишь, а совершаешь некое действо, словно пьешь святую воду, медленно и глубоко, ощущая каждый вдох-глоток. Мои спутники о чем-то говорили, но я не слушала их. Я хотела остаться одна в этой тишине, близко к солнцу и далеко от людей.
Из сладкого оцепенения меня вывел резкий, похожий на короткий визг звук.
Неожиданно Олег толкнул меня, и я повалилась на бок, трава царапнула мою щеку, я открыла глаза.
– Что случилось? – прямо передо мной глаза Татьяны, в них стоит ужас.
– Ты цела? – спросила она.
– Да.
Олег с Игорем бежали к храму, хруст камней и снега под их ногами шарахался эхом между сосен.
– Куда они? – спросила я у Татьяны.
– На крышу, – ответила она.
– Зачем?
– Там армяне из ружья стреляют.
Она уже не смотрела на меня, а, привстав с колен, вглядывалась вверх; я проследила за ее взглядом.
На крыше храма двое подростков из местных стояли и смотрели на бегущих внизу наших ребят.
– Ой, что будет! – пискнула Татьяна.
– А что будет, – переспросила я.
– У них же ружье! – она чуть не плакала.
– Эй, пригнитесь! – крикнул нам Олег. И мы присели, как по команде за спасительную стену. Ветер донес до нас обрывки короткой перебранки.
– Не стреляли больше? – спросила Татьяна.
– Нет, вроде, – ответила я, продолжая не понимать происходящего.
Мы не высовывались.
Ребята вскоре вернулись, в руках Олега была старая двустволка, он небрежно бросил ее на землю и подсел ко мне.
– Испугалась? – он потянулся к моим волосам, поправил прядь у уха.
Не поцарапало?
– Нет, – я почувствовала касание его пальцев к моему виску и почему-то не отстранилась. Его прикосновение было мягким и властным одновременно. Он так смотрел на меня, как будто имел на это право. И я готова была согласиться на это право.
– Зачем вы отобрали у них ружье? – возмутилась Таня, – теперь в поселок лучше не возвращаться.
– Мы им еще и накостыляли, чтоб не выделывались, – сообщил Игорь, – от самого поселка за нами шли, перед девушками хотели себя показать… Герои, чтоб их!
– Да что случилось? Чего вы к ним привязались, они же вас не трогали?
– Не трогали, – согласился Олег, – они и не тронули бы. Они на крышу влезли и по пустым бутылкам стрелять стали. А стрелять-то и не умеют. По камням попадают. Пуля от сосны срикошетила, я только успел увидеть, как у тебя на виске шевельнулись волосы. Когда я тебя толкнул, это уже не имело смысла, поняла?
Я поняла. Настроение было испорчено. Первый порыв бесстрашия прошел.
– Пойдем отсюда, – приказа Олег и поднял ружье. Мы быстро подчинились и почти бегом побежали к тропинке. Спуск был стремительным, я шлепнулась на задницу и половину пути просто съехала, кое-где помогая себе ногами.
Случившееся я воспринимала как ненужную, лишнюю суету: кто перед кем красовался, зачем? Те двое на крыше были просто мальчишки.
– Ой, убьют, – причитала Татьяна, – все равно убьют!
Я молчала всю дорогу и злилась. Олег с Игорем совещались о каких-то металлических прутьях, с которыми они пойдут драться спина к спине…
– С кем драться-то? – Не выдержала я, – с пацанами? Так надо просто к их родителям сходить и все объяснить. И ружье вернуть, конечно. Олег хмыкнул:
– Теперь, ахчи, говорить бесполезно. Теперь на нас весь поселок выйдет, как свора трусливых псов. А нас только двое, поняла?
– Поняла. Что такое ахчи?
– Ахчи, по-армянски – девушка. Законы гор, ахчи.
Дома, переодеваясь, я оглядела свои джинсы; краска, синяя краска «индиго» вся осталась на горной тропинке.
Олег зашел за мной примерно через час. Я открыла дверь, и он сразу отругал меня:
– Зачем открыла?
– Я же спросила: «Кто там»? – обиделась я.
Он стоял в дверном проеме насупившись, руки в карманах, и качался с пяток на носки.
– Пойдем к нам.
– Зачем?
– Просто так, пойдем.
Видимо, я должна была чувствовать себя сопричастной. Я как бы была теперь «в деле» своих, против чужих. Это было глупо, но я снова приняла правила игры; сунула ноги в тапочки, закрыла дверь и поднялась с ним на третий этаж.
В квартире никого не было.
– Родители на работе, а Игорь у Таньки, – быстро объяснил Олег, – Советуются.
– Вас что, действительно могут убить? – засомневалась я.
– Могут, теоретически… Они же честно драться не будут, они исподтишка все делают. Семеро одного не боятся.
– А уладить это можно?
– Вот, Танькин отец, может быть, и уладит. Пули ему отнесли, ружье тоже.
Мы прошли в комнату, там стоял накрытый стол, с кучей закусок и несколькими початыми бутылками водки.
– Пить будешь? – спросил Олег.
– Нет, с чего это? – удивилась я.
– Так, – он пожал плечами, – у бати день рождения был вчера, так и не убрали. Мать думала, мы сегодня посидим. Посидели…
Он продолжал держать руки в карманах, словно боялся их выпустить. Мы стояли у стола, и я совершенно не представляла себе ни зачем я пошла с ним, ни то, о чем я должна с ним говорить.
– Ну, как хочешь, – нарушил он молчание, – я тоже не буду. Он резко повернул ко мне голову:
– Что делать будем?
– Знаешь, я лучше домой пойду, – ответила я, почувствовав возрастающее напряжение внизу живота, и мне стало не хватать воздуха.
– Что тебе там делать? – он подошел ко мне сзади и, обхватив руками мои плечи крест на крест, сильно прижал к себе. Моя спина одеревенела, сопротивляясь. Он склонил голову и стал целовать меня в шею, перебирая кончиком языка пряди волос.
Кожа на спине и шее покрылась пупырышками от отвращения. Мне захотелось закричать. Вместо этого я схватила его за запястья и развела тиски его рук.
– Не надо! – лицо залила краска стыда. Я не знала, что делаю здесь с этим совершенно чужим человеком в пустой квартире с накрытым столом и с кроватью у стены, зовущей и бесстыдной. Я стыдилась незанавешенных окон, в которые еще проникало пойманное горами солнце.
– А что надо? – он развернул меня к себе лицом, сделал шаг назад и снова засунул руки в карманы.
– Ничего не надо. Извини, я домой пойду. – Я не понимала, почему он ведет себя так.
– Игорь там, с Танькой, – сказал он, – я один, как дурак…
– Но я же не виновата в этом!
Олег пошел на меня грудью, и я стала отступать, пока не уперлась в кровать, и он снова слегка толкнул меня. Я покачнулась, не удержала равновесия и вынуждена была сесть.
– Посиди со мной, – попросил он жалобно.
– Зачем? – насторожилась я.
– Просто так.
Он опустился рядом и снова обнял меня, потянулся губами. Я встряхнула головой. Он задышал прерывисто и с силой опустил меня на спину, навалившись сверху всем телом, стал искать мои губы. Я, сжав зубы, забилась под ним. Олег приподнялся, опираясь на руки, навис надо мной, посмотрел с любопытством и какой-то тревожной злостью.
– Какая ты красивая…
Меня тошнило.
– Спасибо. Пусти!