Но помощь наша не потребовалась. Никишов - он молодец! - не стал ни плакать, ни рыдать. Он разговаривал очень напористо, даже с возмущением: чего, мол, пристали к невиновному человеку?
– Тебя предупреждали!
– Предупреждали! Я что, по-вашему, дурак? Или козел? Мне что, одного фингала мало?
– Тихо, братан, не брыкайся!
– С вами побрыкаешься!
– Кто вчера на стройке был?
– А я знаю? У нас в школе тыща человек. Не считая учителей.
– А ты, братан, подумай. Может, сообразишь?
– Сколько? - нахально спросил Серега.
– Не обидим. Подумай.
– Я подумаю. На фиг мне за чужие приколы тычки получать.
– Держи, - Тоник сунул ему в руку визитку. И пошел к машине. Достал на ходу мобильник и сказал: - Шеф, это Тоник. Плохо ваша агентура сработала. Не на того навела. Но мы тут кое-что наладили. Без нее обойдемся.
Я сидел рядом с Алешкой и всем боком почувствовал, как он, услышав его слова, подскочил.
– Ты что? - Я даже отодвинулся.
– Дим, - провожая машину глазами, сказал Алешка, - а я догадался, кто Никишова подставил…
Когда наша мама печет пироги, их запах покоряет весь наш микрорайон. Открываются в домах окна, люди выходят на балконы, прохожие задирают головы, шевелят носами, чтобы понять - откуда доносится такой аппетитный дух.
Бывает, даже в школе сидишь на уроке и вдруг улавливаешь в воздухе родные ароматы. Так и тянет домой, неудержимо.
Наверное, по запаху вышел на нас и Лёвик Кошкин. Заявился и прямо с порога стал хвалиться:
– А у вас есть дача? И у нас нет. У нас особняк за городом и целый гектар леса! Скоро у нас новоселье. Строители сдали папе дом.
– Большой? - спросил Алешка.
– Красивый? - спросила мама.
– И большой, и красивый! А знаете, сколько папа за него отвалил? Целый миллион!
– Миллион рублей? - ахнула мама.
Толстенький Лёвик, принюхиваясь, снисходительно хихикнул:
– Миллион баксов!
– Где же он их взял? - спросила мама.
– Заработал! Папа говорит, что сейчас только дурак миллион заработать не может.
– Значит, - вздохнула мама, - все мы дураки. Что ж, пойдемте по такому случаю выпьем чайку с пирожками. Лёвик, составишь нам компанию?
И тут Лёвик впервые показал себя человеком. Он вздохнул и выдохнул:
– Составлю. Я очень люблю ваши пироги. Ни у кого таких нет.
– А ты у кого еще пробовал? - спросила мама с ревнивым интересом.
– Ни у кого. Меня ни к кому не пускают. Папа говорит, что мне нельзя общаться с кем попало.
– А мы, значит, - спросил Алешка, - не кто попало?
Ответ был простодушный:
– А папа не знает, что я к вам хожу. Да еще пироги ваши ем.
Мама ничего не ответила, но по ее глазам я понял ее мысли: «Несчастный ребенок».
А несчастный ребенок так навалился на пирожки, что мама подумала: «Сын миллионера, а такой голодный».
– А где твой папа особняк построил? - вдруг спросил Алешка. - Да ты не торопись отвечать, прожуй сначала.
– И проглоти, - посоветовал я. - А то подавишься.
– Место самое лучшее. Около Апрелевки, рядом с правительственной трассой. Там каждый день президент проезжает. И мой папа. - Тут он вдруг рассмеялся: - А знаете, как наш особняк называется? «Кошкин дом»! Папа у нас Кошкин и дом тоже.
– И кошки у вас есть? - спросила мама.
– Нет, что вы! Папа их терпеть не может! Зато у нас два крокодила есть. Один - чучело, у папы в кабинете, а другой настоящий. Для него специальный бассейн сделали. И он там сидит и все время кого-нибудь подкарауливает. Чтобы схавать.
– Какой ужас! - сказала мама.
– Какая прелесть! - сказал Алешка. - И куда же вы его денете?
– Никуда. Пусть живет. И хавает.
– Я имею в виду, когда вас выгонят оттуда.
– Чего? Это кто же нас выгонит? Пусть только попробует! Наш папа…
Да, страшнее кошки зверя нет. Только что Алешка болтает? Кто их, и правда, выгонит-то?
– А я в одной газете читал, - продолжил Алешка, - что там еще одну трассу будут прокладывать.
Я усмехнулся. Что-то давненько я не видал Алешку с газетой. А тот продолжал заливаться соловьем.
– Одной трассы мало, машинам тесно. Поэтому, все что там аллигаторы понастроили, все будут сносить. Еще до Нового года.
Напомню: аллигаторы - это олигархи. Года два назад так Алешка олигархов называл. Ну, папа ему объяснил: кто такой аллигатор и кто такой олигарх. Алешка выслушал объяснения очень внимательно и сделал свой вывод. Дикий, но симпатичный.
– Это одно и то же, - сказал он.
Так словечко у нас и прижилось.
Мама, помнится, тогда еще спросила:
– Господи, откуда он набрался?
Папа молча кивнул на телевизор. Источник информации.
Но Лёвик ничего этого не знал.
– Ничего там аллигаторы не настроили. Наш, например, в бассейне живет.
– Мое дело предупредить, - лениво и безразлично заметил Алешка. - Папе своему скажи. Пусть мебель упаковывает. Все свои холодильники. До Нового года успеет.
Лёвик допил чай и помчался домой. Звонить папе на работу.
– Ты что? - сердито спросил я Алешку. - Что ты всякой ерундой людей расстраиваешь?
– Так надо, - усмехнулся он. - Подготовка.
А вечером позвонил ему Лёвик и радостно сообщил:
– Ты мне все набрехал! Папа сказал, что без него никакие трассы не строят! Вот!
Глава VIII
Страшная месть
Погода испортилась. Вернее, стала такой, какой ей и положено быть в это время года.
Желтая и красная листва уже вся лежала на земле, а не трепетала под ветерком на ветках. Почти постоянно по небу бежали серые неопрятные облака и сеяли на землю мелкий дождик.
По утрам стало все труднее просыпаться, и все неохотнее было идти в школу. Тем более что своим видом она нас не радовала. Под дождем заметнее стали трещины в стенах, облупившаяся краска на дверях и оконных рамах, выбоины и щербинки на школьном крыльце.
Семен Михалыч постоянно вздыхал и хмурился, размышляя, где добыть денег на ремонт? Внутри он школу, конечно, за лето обновил, даже компьютерный класс оборудовал, а вот на внешний ремонт денег у него не было.
А тут еще стройка. Которая, несмотря на противодействие, все-таки росла и ширилась. Уже подтянули всякие коммуникации, вывели здание на нулевой уровень. Вот-вот начнут расти этажи. Которые скроют от нас и наш парк, и проспект, и соседние дома. А главное - окончательно убьют надежду на восстановление стадиона.
Борьба, конечно, продолжалась. Школа писала письма, родительский комитет даже однажды попытался в знак протеста перекрыть проспект, но все бесполезно. Школа получила официальные ответы, а членов родительского комитета водители машин вежливо, но дружно взяли под руки и вывели с проезжей части.
– Это потому, что мы не дружно выступили, - кипятилась мамаша Прошкина, председатель родительского комитета. - Ряды наши очень жидкие были. Вот если бы на проезжую часть вышла вся школа…
– Ну уж нет! Вот уж отставить! - вспылил Семен Михайлович, и его усы встали дыбом. - Соберите всех родителей, если уж очень хочется, но детей на дорогу я не выпущу!
Не знаю, что имел в виду наш директор. Наверное, нашу безопасность. Но я думаю, если бы наши пацаны притопали на проспект, то тревожиться пришлось бы не за них, а за городской транспорт.
В пятницу Семен Михайлович объявил по школе:
– В воскресенье весь личный состав выходит на воскресник. В девять ноль-ноль. Можете пригласить и своих родителей.
Вообще, мы любим всякие субботники и воскресники. Во-первых, это не уроки, а во-вторых, на них всегда весело и дружно.
А директора, видимо, угнетал сиротливый вид вверенной ему школы, и он хотел хотя бы вокруг нее навести порядок.
Ничьи родители на воскресник не пришли, у них нашлись свои дела. Зато ребята (старшие) собрались почти все. И все учителя тоже. Даже практикантка тетя Ира.
Она пришла под легким моросящим дождиком от метро. Бедняжка. Вот только приехала она не на метро. Это мы уже установили.
Дело в том, что когда мы с Алешкой пошли к школе, он мне сказал:
– Дим, проведем следственный эксперимент. Давай мимо метро пройдем, ладно? Кое-что увидишь. Тебе будет полезно.
Мы подошли к станции и спрятались от дождика под козырьком подземного перехода. Народу было не много - воскресное утро, пол-Москвы еще спит.
– Вон она, - сказал Алешка. - Узнаешь?
Из черной, блестящей от дождя машины вышла наша Ирочка, распахнула зонтик и зашагала к школе. И хотя машина тотчас же отъехала, я успел заметить, что за рулем сидит наш знакомый Тоник.
– Узнал? - спросил Алешка.
– Тетю Иру?
– Машину. Это «мерс» Кошкинда.
А ведь правда! «Мерсы», конечно, все на одно лицо, но мне в первый раз показалась знакомой эта машина. Только я никак не мог вспомнить, что в ней такого знакомого? Сейчас увидел и сообразил: с зеркальца на ветровом стекле свисали на шнурочке миниатюрные боксерские перчатки. Наверняка их Тоник повесил, он здорово на бывшего боксера похож: у него нос приплюснутый и уши к голове вплотную прижаты.
– Ваша Ирочка, - сказал Алешка, - каждый день на этом «мерсе» подъезжает. И уезжает тоже. Вот только почему ее ни разу до самой школы не подвезли? Подумай.
А что тут думать? Ясно - чтобы никто ее не увидел.
– Теперь, Дим, ты понял, какое спецзадание шефа «Кис-кис» она выполняет?
Теперь понял - проводить уроки литературы вместо Бонифация.
Алешка эту мою мысль прочитал на моем лице и безжалостно расхохотался.
– Дим! Ты наивный!
Я понял, что у него чуть не вырвалось другое слово, более определенное.
– Дим! Вспомни разговор, который мы у Кошкинда в приемной слышали.
Вот это да! А я думал, что Алешка тогда водой наливался и конфетами объедался. Ничего не видел, ничего не слышал.
– «У Ирки практика. И еще она спецзадание шефа выполняет», - напомнил Алешка. - Та Ирка и ваша тетя Ира - один и тот же человек, Дим. Кошкинд ее специально подослал, чтобы она разнюхала, кто такие «непримиримые».
Неслабо! То-то она про всякую борьбу нам твердила. И про стержни. И как она боролась с учителем рисования. Она же просто в доверие к нам входила!
Вот поганка! Она, говоря юридическим языком, хотела внедриться к нам и выдать нас всех своему шефу. И его амбалам - Джину и Тонику. Она им и на Никишова указала! Догадалась все-таки. А он ей, похоже, доверился.
Мы побежали к школе. Там уже все собрались. Да и дождик кончился. Наш завхоз раздал грабли и большие мешки для мусора, в основном - для опавшей листвы. В прошлом году осень была сухой, и мы, собрав листву в кучки, поджигали их. Школу окружал горьковатый дым, от чего было здорово и… как-то грустно. А сейчас вся листва лежала тяжелым мокрым ковром. Такую и бензином не подожжешь. Приходилось собирать ее в мешки и забрасывать в кузов грузовика.
Но все равно было весело и суматошно. Несмотря на то что опять заморосил мелкий дождик, Алешка работал наравне со старшими и все время о чем-то шептался с Никишовым.
В общем, они дошептались!
Сначала, правда, Никишов, слушая его, вертел пальцем у виска. Потом призадумался, а после вдруг выронил мешок, расхохотался и в восторге хлопнул Алешку по плечу. Два балбеса - маленький и здоровый. Зато не тюфяки, внутренне признал я. Тем более что они подозвали меня, чтобы дать мне хитрое поручение.
– Дим, ты только не обижайся… Ты у нас очень дружелюбный и доверчивый. Никто от тебя подвоха не ждет…
Ага, тюфяк, словом.
– Иди к тете Ире и скажи ей, что Михалыч просил ее зайти на стройку, найти прораба и попросить у него пучок арматуры, чтобы завязывать мешки с листьями. Понял? Но только всерьез говори с ней.
Ничего не понял! Арматура - это длинные стальные прутья в палец толщиной. Как ими мешки завязывать? Но расспрашивать я не стал, не хотелось, чтобы к «тюфяку» еще что-нибудь добавилось. Покруче и пообиднее.
И я пошел. Тетя Ира работала в паре с мамашей Прошкина. Мамаша Прошкина старалась вовсю, а тетя Ира все время смотрелась в зеркальце и подправляла свои черные, загнутые, как у куклы, ресницы.
– Ирина Серафимовна, - сказал я, - Семен Михалыч просил вас сходить на стройку и попросить у прораба немного арматуры. Для мешков. А то завязок не хватает.
– Будет сделано! - шутливо ответила тетя Ира и поскакала к воротам. Там она пару раз хлопнула ресницами, и охранники без проблем пропустили ее на стройку. Она побегала по территории, позаглядывала во все уголки, но прораба не нашла. Что он, дурак - в воскресенье работать?
– Его нет, - сказала она, вернувшись. - Что делать?
– Что-нибудь придумаем, - буркнул я и пошел будто бы к директору.
– Порядок? - спросили меня Алешка с Никишовым.
– Прораба нет, арматуры не дали.
Они переглянулись. И почему-то очень довольные куда-то смылись. Причем так, что никто, кроме меня, этого не заметил.
Тут на крыльце появился Семен Михалыч и, объявив конец работам, позвал всех в буфет - на чай и угощение.
Скажу сразу, что в понедельник, прямо с утра, в школу заявился наш неутомимый прораб и привычно прошел к директору.
Ничего новенького - очередная жалоба на нас. Якобы кто-то сунул в какой-то рубильник какие-то пластиковые прокладки и обесточил тем самым три бетономешалки.
– Ну я, я это сделал! - вспылил директор. - Назло! В бессильной ярости! Так и доложи своему Кошкинду!
А стоял он в тот момент в дверях своего кабинета, и вся школа его слышала. А самое главное - его слышал наш Лешка, и тут же в его глазах засверкали хитренькие искорки. Он подошел к Никишову и что-то ему сказал. Тихонько так, многозначительно. Никишов кивнул в ответ и пошел по коридору.
Не знаю - зачем, но я двинулся за ним. Никишов попутно заглядывал во все классы и кабинеты - будто кого-то искал. И я догадался - кого. И догадался, где он найдет этого человека. Обогнал Никишова, когда он задержался в кабинете физики, и зашел в кабинет литературы.
Вообще-то, у него только название такое, а на деле обычный класс, только по стенам висят портреты великих писателей. И что удивительно - все они усатые и бородатые. Будто борода - признак таланта. И был здесь еще стенд с нашими работами. На нем Бонифаций разместил наиболее удачные наши сочинения. Моих сочинений там не было.
Стенд стоял не вплотную к стене, за ним очень удобно было спрятаться. Что я и сделал. «Тюфяк-тюфяк, а соображаешь», похвалил я сам себя.
Вскоре послышался знакомый стук каблучков и в кабинет вошла тетя Ира. Она положила на стол журнал, прикрыла форточку. И спросила:
– Что тебе?
Я чуть было не ответил: «Не ваше дело!» - но сообразил, что вопрос ее вовсе не ко мне обращен. А к Никишову, вошедшему вслед за тетей Ирой.
Сейчас я узнаю, что ему Лешка посоветовал.
– Ирина Серафимовна! - Никишов мастерски изображал волнение. И сомнение. - Я прямо не знаю, как и сказать-то. В общем, вы нам очень понравились. Вы не обижайтесь, что мы такие вредные. Мы - современные. Для нас нет авторитетов. Мы все подвергаем сомнению. Но вот ваши слова о стержне, о справедливости запали нам в душу.
«Кажется, он сейчас будет ей в любви признаваться», - подумал я. И мне стало неловко. Но у Никишова, оказалось, была другая цель.
– Приятно слышать, - покивала тетя Ира, - но я не совсем понимаю…
– Вы можете мне доверять, - сказал Серега. - Я вас просчитал, но не выдал. Вы тоже возмущены поганой стройкой и хотите войти в ряды «непримиримых». Этого требует ваш внутренний стержень.
– Хм, интересно, продолжай. Только поторопись, скоро звонок.
– Вы, наверное, подумали, что я член группы протеста, да? Я бы и рад, но мне нельзя. Я уже и так на особом счету у директора. Еще один проступок, и он меня уволит. То есть, я хотел сказать, выгонит из школы. Мне-то наплевать, а вот мой внутренний стержень изо всех сил не хочет огорчать моих родителей. Я не знаю всю группу, она тщательно законспирирована. Прямо какие-то подпольщики со стажем!
– С каким стажем? - удивилась тетя Ира.
– С подпольным, - шепнул Никишов, - с дореволюционным. - Тут он понял, что уж слишком заврался, и поспешил добавить: - Но я знаю их руководителей.
– И кто же они? - с затаенным вздохом спросила тетя Ира.
– Это… наш директор и наш участковый.
Немая сцена. Мертвая тишина.
– Ну, Никишов, ты фантазер!
– Ничего не фантазер, - горячо зашептал Никишов. - Наш директор не всегда командовал полком, в молодости он был разведчиком. А наш участковый служил у него в полку. Два солдатских сапога - одна пара. Я сам слышал, как директор говорил милиционеру: «Я этого так не оставлю. Слово офицера!» Да и прорабу он сегодня сгоряча признался. А один наш ученик, Дима Оболенский, видел, как однажды темной ночью наш директор перелезал через забор на стройку.
– Вот, значит, как… - задумчиво проговорила тетя Ира. - Я учту…
Тут зазвенел звонок, в класс хлынула толпа, и я незаметно с ней смешался. И весь урок думал только о том, что натворили Лешка с Серегой. Здорово они ее подставили. Впрочем, так ей и надо. Шпионов надо разоблачать и наказывать. Одна только мысль немного меня тревожила - а не подставили ли они еще и директора?
Но, как стало позже известно, все обошлось. Обошлось так, что Ирина Серафимовна пробкой вылетела из фирмы - за утрату доверия.
Вот как это было.
Тетя Ира примчалась к Кошкинду и восторженно сообщила:
– Я все выяснила, Василь Василич! Диверсантами руководит… Кто бы вы думали? Сам директор школы! И сам через забор перелезает. По ночам.
Кошкинд как-то странно посмотрел на нее и задал странный вопрос:
– Ирка, а ты училась в этой школе?
– Нет, с чего вы взяли? - удивилась тетя Ира.
– Тогда я тебя не пойму.
– И я вас тоже, - она немного струхнула.
– Насчет директора - это, конечно, глупость. Или хитрость с твоей стороны. Но тоже глупая. Я с тобой так вежливо разговариваю только потому, что тебя в мою фирму устроил твой папа. Упросил меня в память о прежней дружбе. - И тут он строго и неожиданно спросил: - Зачем ты ходила на стройку? Как раз тогда, когда там был выведен из строя рубильник?