Но на ковре робота тоже не было.
Лариса внимательно осмотрела всю комнату, но робота нигде не было.
Вот именно – нигде.
Она ринулась в кладовую, туда, где оставила ящик с детскими вещами, найденными в секретной комнате Люблянского.
Ящик, как и другие, в которых находился ее архив, тоже бесследно пропал.
Лариса ощутила, что тупая ржавая игла, выскочившая из ее сердца некоторое время назад, снова со всей силы в него вонзилась. От резкой загрудинной боли она опустилась на паркет.
Она что, сошла с ума? Робота она оставила в комнате Тимыча, доступ к которой имела только сама. Комната закрывалась на цифровой замок, но код был не такой уж сложный – день, месяц и год рождения сына, только в обратном порядке. Коробки с архивом и, что гораздо важнее, с детской одеждой находились в кладовке ее квартиры.
Квартиры, которую в последние дни навещали многие. К примеру, люди Солдатова – но зачем им что-то похищать? Да и она была здесь во время их визита и увидела бы, что они выносят коробки или робота.
Но она этого не видела.
Конечно, они могли наведаться тогда, когда ее не было, предварительно сделав запасные ключи. И изъять все, что угодно.
У них была возможность, но не было мотива. Но возможность была и у Валерика – пока она дремала, он мог вынести из ее квартиры хоть всю обстановку. Или, опять же, сделать слепки ключей и наведаться сюда позднее. Чтобы похитить робота и детскую одежду.
Но непонятно, зачем ему это.
Впрочем, не исключено, что она неверно ставит вопрос. Валерику также незачем было внедряться к ним в холдинг и пытаться добыть инсайдерскую информацию о сделке с Пекином. Но он это сделал, ибо ему заплатили. Так же как могли заплатить за изъятие робота и детской одежды из ее квартиры.
А что, если внедрение в качестве шпиона в холдинг имело целью вовсе не похищение сведений о готовящейся сделке с китайцами, а проникновение к ней в квартиру и изъятие вещей, найденных в секретной комнате банкира Люблянского?
Или Валерик мог получить задание и на то, и на другое.
Но от кого, почему?
От кого, было, кажется, ясно. От двух братов-акробатов, их главных конкурентов.
Или нет?
Но если все же да, то это не объясняло, почему.
Хотя, если вдуматься, объяснение возникало очень даже простое. Если предположить, что оба брата-акробата (у которых даже фамилия была цирковая – Никулины), точнее, конечно же, брата – представителя столичного олигархата (а по некоторым сведениям – и криминального паханата), имели прямое отношение к деяниям Диксона, а после его бесславной кончины – Люблянского.
Прямое отношение – это значит, что они, как и прочие монстры, истязали и убивали детей.
Или она выдумала черт знает что и возводит поклеп на, быть может, далеко не самых честных, явно ушлых, но к жутким убийствам отношения не имеющих бизнесменов.
Или не выдумала?
Лариса окончательно запуталась. Она еще раз осмотрела дверь в секретную комнату и в особенности кодовый замок. И заметила еле различимые царапины под каждым гнездом с числовым барабаном.
Кто-то, используя особый воровской инструмент, вычислил нужную комбинацию и открыл замок. Интересно, сколько на такое потребуется профессионалу. Пять минут? Десять? Пятнадцать?
Или вообще две-три?
Лариса не имела об этом ни малейшего понятия. Но она точно знала, что такими навыками наверняка обладает Валерик Рянько, который теперь зализывает раны, как выразился шеф, «у мамочки». Ну, или у папика…
Осуществить такое могли, причем запросто, и люди Солдатова. Но в то, что Солдатов тоже причастен к убийствам, Лариса верила с трудом. Конечно, он с самого начала ей не понравился, и она сказала шефу, что с этим типом надо быть осторожнее. Но шеф, далеко не во всем такой проницательный, как считают его конкуренты, конечно же, упирал на свои желания и слышать ничего не хотел. А Солдатов был явно опасен.
Наконец, имелись еще и два брата-акробата Никулины, Борис и Глеб Михайловичи. Но если к похищению улик и ее архива причастны именно они…
Или же имеется еще кто-то, о ком она ничего не знает, но который хорошо знает ее?
Только вот кто?
Лариса взглянула на висящие на стене часы и окаменела. Через десять минут в «Луи-Филипп» должны были подъехать люди из ресторана с яствами для праздничного ужина.
Позвонив в ресторан и сказав, что немного задержится, она сломя голову бросилась из квартиры. Уже сидя в машине, задумалась о том, закрыла дверь или нет. Однако возвращаться, конечно же, не стала, и вовсе не потому, что плохая примета.
В приметы Лариса уже давно не верила. Ибо в день исчезновения Тимыча ничто не предвещало такого ужасного конца.
Нет, ведь если кто-то уже проник в ее квартиру, и не только в квартиру, но и в тайную комнату, то запирай дверь или оставляй ее настежь открытой – все равно.
Тот, кто побывал там один раз, может побывать и второй.
Стремительно темнело, и с чернеющего неба, неба страха, валил и валил снег. Лариса подъехала к «Луи-Филиппу» одновременно с «Газелью» ресторатора. Она вдруг испугалась, что забыла взять с собой ключ, однако тот был у нее в сумке, в плотном конверте, как и вручил временный управляющий имуществом.
Она открыла дверь и прошла внутрь. В темноте были еле различимы контуры столов и детали интерьера. Лариса нажала на выключатель, и вспыхнул приглушенный свет.
Ресторан походил на намарафеченный труп – вроде бы что-то есть от живого, но на самом деле все давно мертво.
Лариса взяла инициативу в свои руки и стала раздавать указания. Через четверть часа ресторан было не узнать. Она помнила письмо, которое передал ей через своего адвоката Светлого Илья Люблянский. Там он упомянул не только то, какие кулинарные изыски желает видеть во время ужина, но и то, какой должна быть обстановка и даже цвет посуды и салфеток.
Лариса решила идти до конца. Люблянский получит то, что ему нужно. Но и она тоже.
Несколько столов сдвинули в сторону, освобождая пространство в ВИП-зоне. Там был установлен стол, покрытый темно-красной скатертью. Или бордовой? Или цвета свернувшей крови?
Лариса внимательно следила за тем, чтобы все пожелания Люблянского были исполнены. Около стола поставили другой, поменьше, на котором горели ароматизированные свечи. Один из работников принес изящные хрустальные бокалы.
Вино – небывало дорогое «Шато д’Икем» урожая 1975 года, заказанное банкиром в количестве аж трех бутылок, – охлаждалось. Лариса пробежала глазами список.
Вроде бы все…
Поблагодарив услужливых работников и передав им конверт с солидной премией за сноровку и быстрое выполнение заказа, она закрыла за ними дверь и осталась одна в пустом ресторане.
Внезапно ей сделалось страшно – как тогда, в подземном гараже купленного шефом здания, принадлежавшего раньше Люблянскому. Она тогда еще думала, что там, в темноте, притаился Тимыч.
Но выходило, что Тимыч в самом деле был где-то там, за пределами этого ужасного ресторана, где ей предстояло разделить трапезу с убийцей детей.
Лариса еще раз убедилась в том, что все в порядке, что камера, которая должна снимать происходящее, а также три «жучка» хорошо замаскированы.
Если следили за ней, то и она может следить за кем угодно. Она была уверена, что разомлевший от праздничной атмосферы, любимой еды и большого количества вина банкир поведает много интересного, полагая, что она все равно ничего не сможет доказать.
Много интересного – и ужасного.
И теперь, после исчезновения улик, обнаруженных в секретной комнате, его откровения были единственным, чем она могла позднее припугнуть Люблянского.
Лариса вышла из ресторана и, зябко поеживаясь на холодном ветру, всмотрелась в темноту.
Там, где-то далеко (или, кто знает, близко), был Тимыч. Живой или мертвый.
Нет, конечно, живой! Она все время знала, что это так – и теперь желала узнать, как и где ей найти сына.
Лариса вынула из автомобиля сумку с вечерним туалетом. Она ни в какую не хотела облачаться в праздничное платье для Люблянского, но это было одно из его требований. Причем он даже указал, какого фасона и цвета должно быть на ней платье.
Лариса отправилась в дамскую уборную, быстро переоделась. Решила, что, если Люблянский начнет распускать руки, она заедет ему канделябром по роже.
Но он не станет, ведь он специализируется на беззащитных детях…
Полицейский автомобиль подъехал с небольшим опозданием. Из кабины вышел вальяжный толстый молодой мужчина в форме.
– Гражданин Люблянский прибыл на следственный эксперимент! – отрапортовал он с хитрой улыбкой. – Ну, чем порадуете?
Лариса провела его в ресторан. Мужчина, сопровождаемый подъехавшими в автомобиле со спецномерами военными, проследовал за ней в зал, потом на кухню. Увидев праздничный стол и зажженные свечи, вошедшие зацокали языками.
– И зачем он вам? – спросил толстяк, поднимая ящик гораздо более дешевого, чем заказанное Люблянским, но все равно дорогого вина. – Он же псих, к тому же крайне опасный!
– Я знаю, – ответила Лариса, – но именно поэтому он мне и нужен.
Втянув носом ароматы японской кухни, толстяк поморщился, сказал, что домашние голубцы намного лучше, и, прихватив ящик вина, направился к выходу. Сопровождавшие его лица осмотрели ресторан, уделив особое внимание дверям и окнам, тихо обменялись парой слов, а затем, прихватив отвергнутые толстяком яства, тоже зашагали к выходу.
Лариса заметила, что к черному ходу направились двое в форме, а еще двое, покуривая, остались около центрального входа.
К ней подошел толстяк, уже успевший избавиться от ящика вина.
– Ну, как и договорились! Ресторан мы проверили, следственный эксперимент может иметь место.
Он вещал с широкой улыбкой, которая свидетельствовала, что он всего лишь выполняет то, что ему приказано, не задумываясь об истинной подоплеке – или не желая ее знать.
– У вас ровно три часа. Потом мы его забираем и транспортируем обратно. Ну, время пошло!
Он дал отмашку, и дверь фургона открыли. Оттуда появился и молодцевато выпрыгнул на снег банкир Илья Люблянский. Лариса не удивилась, заметив, что он не в тренировочном костюме или какой-нибудь тюремной хламиде, а в элегантном черном смокинге.
Забавно, что при этом руки банкира были скованы за спиной наручниками. Он приветливо кивнул Ларисе, которая вдруг почувствовала, что ее пронизывает холод – и не только из-за того, что она в легком платье стоит на пронизывающем декабрьском ветру.
Вид у Люблянского был какой-то… торжествующий. Только с чего бы?
Поприветствовав толстяка, как старого знакомого, Люблянский повернулся к нему спиной и зашевелил руками.
Толстяк качнул головой, и один из конвоиров снял с запястий финансиста наручники. Тот вздохнул, растер кисти и, поправив белоснежные манжеты, подошел к Ларисе. Он явно желал снова поцеловать ей запястье, как при первой их встрече, но она элементарно не подала ему руку. Банкир, заметив это, сверкнул глазами и только усмехнулся.
– Бордовый вам к лицу, – произнес он. – Кстати, это мой любимый цвет…
– Я в этом ничуть не сомневаюсь, – произнесла она медленно.
Люблянский запрокинул голову и, раскинув руки (из-за чего стал похож на статую Христа в Рио-де-Жанейро), с большим удовольствием посмотрел в черное небо, позволяя хлопьям снега оседать у себя на лице.
– Красота-то какая! – воскликнул он радостно. – Раньше я свой день рождения старался проводить в теплых краях. А если вынужден был из-за дел остаться в Москве, то все равно перемещался исключительно в лимузинах, и ни неба, ни снега не видел…
Он смахнул снежинки с лица, а потом слизнул с ладони длинным малиновым языком. Ларисе сделалось тошно, и она отвернулась.
– Кстати, не хотите ли что-нибудь пожелать мне, Лариса? – спросил банкир, явно намекая на свой день рождения.
Не дождешься! Лариса, зябко поведя плечами, ответила:
– Холодно. Пройдемте в ресторан. Время идет. Рассказывать сегодня будете вы.
И направилась внутрь. Около порога банкир Люблянский задержался и, насмешливо посмотрев на перекуривающих конвоиров, сказал:
– Да, ребятки, кому-то вершки, а кому-то корешки! Я сейчас буду с этой красавицей ужинать, а вам придется нести службу здесь, на морозе.
Один из конвоиров бросил окурок на снег и растер сапогом.
– Ну а потом мы запихаем тебя в наш «членовоз» и отвезем обратно в СИЗО.
Банкир снова хмыкнул:
– Да, круговорот судьбы. Сегодня король, завтра нищий. А послезавтра, кто знает, снова король! Каждому свое! Вы ведь знаете, над входом в какое заведение висел сей славный лозунг?
И с этими словами он последовал за Ларисой в ресторан.
Она подошла к столу, на котором стоял золоченый, в стиле барокко, канделябр, и включила заказанный Люблянским патефон. Опустила головку с иголкой на крутящуюся черную пластинку, и, как того и желал финансист, по ресторану разнеслись приглушенные ритмы давно забытых зарубежных шлягеров пятидесятых годов.
– Лепота-то какая! – произнес банкир, явно довольный обстановкой. – Все еще лучше, чем в моих мечтах! Вам знакомо чувство, когда реальность превосходит ожидания? Нет, не знакомо. А мне знакомо!
Лариса без тени улыбки сказала:
– Прошу вас! Если это так, то пришло время выложить все, что вам известно…
Банкир расхохотался:
– Нет, сначала я хочу отужинать с вами, Лариса! И вам придется изображать из себя радушную хозяйку. Что ж, начнем с закусок…
Ларисе пришлось обслуживать развалившегося на стуле банкира. Он хвалил еду, жадно ее поглощая и рекомендуя Ларисе то один японский деликатес, то другой. Но она, сидя с прямой спиной на стуле, не притронулась ни к чему.
Поскольку пришла сюда не за этим.
Удивительно ловко работая палочками и отправляя в рот очередную порцию чего-то экзотического, Люблянский вдруг сказал:
– Почему вы сидите с постным лицом, как на похоронах? Это все-таки как-никак мой день рождения. Не хочу, чтобы вы мне его испортили! Кстати, где же вино? Мой любимый «Икем» 75-го годика! Вы же его раздобыли? Если нет, то жутко осерчаю!
Лариса принесла бутылку, и Люблянский, откупорив ее и разливая драгоценную жидкость по бокалам, воскликнул:
– Как давно я мечтал об этом вечере… Ну что ж, Лариса, раз вы не хотите меня поздравить, я поздравлю себя сам! Илюша, мой дорогой, с сорокапятилетием тебя! Расти большой, не будь лапшой! И пусть все твои желания исполняются. Как и раньше…
Он осушил бокал, а Лариса и не подумала пригубить коллекционного вина. Люблянский нахмурился:
– Так не годится! Я именинник и требую, чтобы вы выпили за мое здоровье. И за исполнение всех моих желаний! Всех!
Лариса резко поставила бокал на стол и произнесла:
– Вам известен афоризм: «Когда боги желают наказать, они исполняют все желания»? Кстати, раз уж на то пошло, разве вашим желанием было оказаться в СИЗО? И фигурантом скандального процесса, грозящего вам многими годами тюрьмы и полной потерей всех ваших денег?
Банкир хмыкнул:
– А вы, как я вижу, любите философствовать. Я тоже. Да, в жизни бывает черная полоса, но она всегда сменяется белой. И вы, Лариса, моя белая полоса! Так выпьем же за вас!
Лариса снова проигнорировала тост. Но Люблянский сделал вид, что не замечает ее поведения, и продолжал балагурить, опустошая бутылку и поглощая деликатесы японской кухни.
Наконец, насытившись, он произнес:
– Ах, хорошо бы сейчас сигару! Гаванскую. Ведь это было в перечне моих пожеланий, не так ли? Вы приготовили?
Лариса поднялась, принесла с кухни ящичек с сигарами, с грохотом поставила его перед Люблянским и вернулась на свой стул.
Банкир, отрезав столовым ножом кончик сигары, прикурил от одной из свечей в канделябре, затянулся, издал млеющий звук и, пустив кольцо дыма в потолок, произнес:
– Хорошо-то как! Прямо как в старые добрые времена!
Ларису, которая долго крепилась, прорвало:
– В те времена, когда вы убивали детей? Когда вы вместе с Диксоном похищали их, истязали, подвергали сексуальному насилию, держали взаперти, наслаждались их болью, страхом и отчаянием? Эти времена для вас добрые?
Снова затянувшись, банкир перевел взгляд с потолка на Ларису, и она ужаснулась тому, как Люблянский изменился. На нее смотрел жестокий, пересыщенный, готовый на любое преступление сумасшедший.
– Лариса, милая моя, у вас что-то с головой. Да, не у меня, а однозначно у вас. Вы припомнили Диксона. Как я понимаю, речь идет об этом жутком убийце детей?
– О вашем учителе! – крикнула Лариса. Ей было необходимо признание Люблянского.
– Учителе? – удивился тот, пуская в ее сторону клубы дыма. – Ах, вы имеете в виду, что он преподавал в том же вузе, где учился я. Ну, с любым маньяком или убийцей всегда кто-нибудь рядом живет, работает или учится. Подумайте, каково было после войны венским знакомым Гитлера! Хотя не думаю, что они эту войну пережили…
Люблянский расхохотался, и из его рта вырвались клубы дыма, делая его похожим на огнедышащего дракона.
– Вы знаете, что я имею в виду. Отлично знаете, – возразила Лариса. – Я свою часть договоренности выполнила. Выполняйте и вы свою!
Банкир вздохнул, подлил себе в бокал еще вина, отпил его и произнес:
– Но в нашу договоренность не входило, что вы будете тайно снимать наш вечер. Или украшать мой ресторан «жучками»…
Лариса похолодела, но постаралась не выдать своего волнения.
– Только не говорите, что не сделали этого. Все равно не поверю! Я бы непременно сделал! Непременно!