Через полчаса поисков холод начал давать о себе знать. Все чаще посматривал я на напарника – как он?
Терпеливому Игорю мужества не занимать.
– Нормально, – всякий раз показывал он большой палец.
Я его понимал: жаль прекращать поиски, не израсходовав и половины дыхательной смеси.
«Еще пять минут», – решил я закончить осмотр непонятной кучи крупных обломков базальта. Склон этой кучи постепенно повышался и уходил куда-то вправо – за пределы видимости. Слой ила на обломках небольшой, стало быть, возраст данного образования невелик.
«Откуда здесь глыбы? – изучая нагромождение камня, я постепенно смещался к вершине склона. – Их тащит за собой медленно сползающий в бухту ледник или это следствие банального разрушения скальной породы?…»
– Евгений Арнольдович, – вдруг раздался голос напарника.
Почему он использует открытый текст? Что за пренебрежение правилами?
Я оглянулся. Ага, вот он – уставился куда-то вверх.
Проследил его взгляд и… увидел над грудой каменных глыб огромную черную дыру – вход в подводную пещеру.
Глава двенадцатая
Архипелаг Земля Франца-Иосифа,остров Земля АлександрыБаренцево море1951 годЗа день до старта первого этапа пробуждения в дверь жилого отсека Карла Нойманна постучали.
– Войдите, – разрешил хозяин.
Едва сумев сдвинуть тяжелую стальную дверь, на пороге появился Ценкер – бледный, ослабший и едва живой.
– Присаживайся, Альфред. Чем обязан?
– Профессор, на «Верене» много отличных продуктов! – начал тот без предисловий. – Вы же сами их видели, когда я водил вас смотреть на ящики с грузом!
– Видел. Но их использование исключено, – со спокойной непреклонностью сказал Нойманн.
– Почему?
– Корветтен-капитан строго запретил спускаться на борт «Верены».
– Очнитесь, доктор, – этому запрету шесть лет! Шесть!! У нас кончаются припасы, мы питаемся, подобно шестилетним детям, и того же корветтен-капитана нечем будет накормить, когда он проснется. Вы сами говорили, что в первые дни пробуждения нашим товарищам потребуется качественное калорийное питание. А у нас скоро не останется никакого – ни качественного, ни самого паршивого. Так ведь?
Тут Ценкер был прав на все сто: провизии действительно катастрофически не хватало, и ее качество оставляло желать лучшего.
– Хорошо, Альфред, я скажу по секрету одну важную вещь. Только пообещай, что не нарушишь запрета и не полезешь внутрь «Верены».
– Обещаю.
– Так вот, смею заверить, что у нас есть небольшой неприкосновенный запас качественных продуктов, который был создан по моему приказу. Как только закончится третий этап пробуждения подводников экипажа U-3519, всех обитателей подскальной базы переведут на довольствие по усиленной норме питания.
– Всех? – недоверчиво переспросил капитан-лейтенант.
– Всех, включая твоих людей.
– Это правда?
– Правда. А теперь извини, дружище, – мне пора готовиться к ответственной работе.
Альфред поднялся и, противно шаркая по полу разбитыми ботинками, направился к тяжелой бронированной двери…
Заканчивался первый этап пробуждения. В соответствии с программой данного этапа температура подаваемого в капсулы воздуха плавно повышалась на три с половиной градуса.
Ассистенты Нойманна суетились в «лазарете», инженеры – у ближнего торца зала, где рядом с тяжелой бронированной дверью находился пост диагностики и приборного контроля. Доктора по большей части толпились в дальнем конце – у врачебного поста с операционным блоком: хирургическим столом, накрытым стерильной простынкой, и с аккуратно разложенным поблизости медицинским инструментом, на тот случай, если кому-то из подводников потребуется оперативная помощь.
Помимо исправно работающей подводной электростанции, инженеры запустили дизель-генератор, и бывшая казарма отлично освещалась двумя десятками ярких ламп. Вдоль одной стены ровным рядком располагались пятьдесят одинаковых капсул с круглыми окошками наподобие судовых иллюминаторов. Напротив стояли обыкновенные армейские койки, возвращенные из кладовых, собранные и застеленные чистым постельным бельем.
Одетый в белый халат профессор нервно расхаживал по центральному проходу между капсулами и пока еще пустующими кроватями…
Казалось, за шесть прошедших лет он сотни раз проверил и перепроверил все расчеты, сотни раз отрепетировал действия по пробуждению подводников. И все же в душе шевельнулся животный страх перед тем, как он дал соответствующую команду ассистентам. «А вдруг что-нибудь пойдет не так? Вдруг один из параметров выйдет из-под контроля и скомкает весь процесс?» – с ужасом думал он. И тотчас представлялась картина, от которой холодело в груди: весь экипаж, во главе с Мором, не возвращается из сна, а профессор с горсткой помощников и полуживыми моряками «Верены» остается один на один с многочисленными проблемами. Остается и медленно умирает под холодной серой скалой…
– Ну, что там? – остановился он посередине прохода и, не поворачивая головы, резко выпалил: – Температура? Пульс?
– Температура и пульс у всех пациентов в пределах нормы, – поспешно доложил терапевт Рихтер.
– Частота дыхания?
– От тридцати до сорока пяти ударов в минуту.
– Что с давлением?
– Успели измерить у тридцати пяти пациентов. Давление в норме.
В делах, касающихся работы, профессор всегда оставался непреклонен и тверд.
– Измеряйте остальным и начинайте перекладывать людей на койки…
Первый этап пробуждения прошел успешно: температура тел поднята на два-три градуса, люди извлечены из герметичных капсул и уложены на кровати. На втором этапе каждому моряку вогнали в вену иглу, подсоединенную к системе с двумя пузырьками со специальным реабилитирующим препаратом – еще одним изобретением Зигмунда Рашера. Препарат окончательно восстанавливал работу сердечной мышцы, приводил в норму дыхание и кровеносную систему.
Профессор продолжал чеканить шаг по центральному проходу бывшей казармы. Волнение не оставляло, ведь риск летального исхода присутствовал не только на первом этапе, но и на втором и даже на третьем, когда человеческий организм переходил из одного статичного состояния в другое.
Пока процесс шел без сбоев.
«Вероятно, сказывается молодость и отличное здоровье подводников, чего явно недоставало моему подопытному «материалу» в лаборатории концлагеря Дахау, – рассуждал он, остановившись напротив кровати со спящим командиром U-3519. – Что ж, дай Бог! Дай Бог…»
Внешность Мора практически не изменилась – будто и не прошло шести лет с момента их последнего разговора и короткого прощания перед инъекцией секретного препарата. Все такой же симпатичный шатен лет двадцати шести, с прямым носом и тонкими губами. Идеальная арийская внешность, если не считать небольшого родимого пятна в форме оливки на левой скуле. Впрочем, сейчас эту «оливку» прикрывала густая рыжая борода, обрамлявшая лицо капитана.
Нойманн нащупал его запястье, посчитал пульс…
– Пятьдесят пять. Отличный результат, парень! – радостно прошептал он, обнаружив к тому же и нормальную температуру тела. – Ты молодчина! Давай, Хайнц, просыпайся!..
Все обитатели подскальной базы ждали пробуждения своих товарищей. Но с особым нетерпением ждал его профессор.
Во-первых, ему не удалось до конца разгадать тайну страшной болезни моряков с «Верены» – давно не появляясь на борту своей подлодки и не контактируя с опасным грузом урана, они продолжали умирать.
Во-вторых, запасы провизии и медикаментов из-за большого количества обитателей базы стремительно таяли – настолько стремительно, что порой Карла охватывал панический страх.
Он все еще держал за руку Мора, когда по его неподвижному телу вдруг прошла судорожная волна. А через пару секунд тот уже бился в невероятных конвульсиях.
– Ко мне! – закричал Нойманн. – Кто-нибудь – живо ко мне!
Подбежавшие ассистенты навалились на корветтен-капитана, зажали конечности, удержали, заставили затихнуть.
– Он продолжает спать, – удивленно сообщил помощник.
– Скорее сюда! – послышалось с другого конца «лазарета». – Здесь похожее явление!..
Сильнейшие мышечные спазмы и судороги мучили пробуждавшихся подводников на протяжении последующих четырех часов.
– Что это может быть? – спросил обессилевший терапевт.
– Это предстоит выяснить – раньше в экспериментах такого не наблюдалось, – поморщился Нойманн. – Возможно, «ломка» вызвана реакцией сосудов на восстановление кровяного давления. Или же виной тому мышечная реакция…
Команда затихла. Больше никто не дергался, не шумел, профессор не покрикивал на подчиненных, а те не бегали по центральному проходу. В «лазарете» наступила тишина – процесс пробуждения почти завершился, и все подводники спали обычным человеческим сном.
– Вот что, коллеги. Мне неизвестно, когда они проснутся, но ускорять выход из этого состояния я не стану, – устало выдохнул Нойманн. – Слишком большой риск возникновения побочных эффектов. Поэтому разделимся на две смены. Первая остается дежурить до трех ночи…
Пробуждение шло своим чередом и строго по плану, минуя все страшные прогнозы, которые зачастую рисовало воображение бывшего эсэсовского врача. Первым окончательно очнулся от долгого сна Хайнц Мор. Нойманн сразу нашел в этом некую символичность: организм командира подлодки – опытнейшего подводника, награжденного Рыцарским крестом с дубовыми листьями, – оказался сильнейшим в экипаже.
Сфокусировав зрение, корветтен-капитан сделал судорожный глоток, глубоко вздохнул и спросил:
– Сколько я спал?
– Долго, дружище. Очень долго! – рассмеялся в ответ врач. – Шесть лет и четыре месяца.
– Неужели сейчас весна пятьдесят первого?
– Молодчина, Хайнц! Ты обнаруживаешь способность быстро восстанавливать память. Как ты себя чувствуешь?
– Поганей не бывало, – прохрипел Мор и попытался пошевелить рукой. Попытка увенчалась неудачей – рука не двигалась.
– Не торопись. Сейчас тобой займется массажист, – успокоил профессор. – А движения начинай с кончиков пальцев.
Моряк едва заметно кивнул и, пробуя шевелить пальцами, поинтересовался:
– Какие новости на базе?
– Продукты на складах заканчиваются – это главная новость. Экономим. Я максимально урезал суточную норму питания. Подводники из экипажа «Верены» продолжают умирать от неизвестной науке болезни – на сегодняшний день их осталось ровно пятнадцать.
– Ценкер выжил?
– Да, твой коллега пока жив. Сдал, ослаб, но держится.
– А что с моими людьми?
– Экипаж U-3519 прибыл из шестилетнего сна в полном составе, – расплылся в довольной улыбке Нойманн. – Правда, ты очнулся первым.
– Неужели все?
– Все. Скоро твои «подводные волки» проснутся и будут такими же счастливыми, как и ты.
– А сигнал?
– Какой сигнал?
– Сигнала на рабочей частоте Кригсмарине не поступало?
– Увы, Хайнц, – покачал головой профессор.
– Неужели за шесть лет ни одного намека?! – взволнованно прошептал Мор.
– Успокойся, дружище. Тебе нельзя нервничать…
Наконец миновали все опасные стадии пробуждения. Наступал последний реабилитационный этап – наименее опасный, по расчетам Нойманна, для выхода из физиологического эквивалента сна. На четвертые сутки все пациенты бодрствовали, неплохо соображали, питались витаминным коктейлем, говорили и даже смеялись. Над их мышцами колдовала парочка опытных массажистов, а сам профессор заставлял подводников по семь-восемь раз в день заниматься легкой гимнастикой. Дважды – утром и вечером – к каждому подходил один из ассистентов и тщательно измерял давление, температуру, пульс.
По мере возвращения мышцам способности переносить нагрузки Нойманн усиливал питание, увеличивал продолжительность массажа и физических упражнений. На пятые сутки после пробуждения Хайнц Мор поднялся с постели и, опираясь на трость, сделал первые неуверенные шаги. За ним, не желая отставать или показаться слабаками, потянулись другие…
– А ты почти не изменился, – с нотками зависти говорил Ценкер.
Он сидел на табурете возле кровати однокашника; в бледной руке поблескивала опасная бритва, которой он осторожно снимал с лица Хайнца рыжую бороду, густо перемешанную с мыльной пеной. Он сам вызвался для этой работы, дабы побыть рядом с другом, пообщаться, выговориться…
– Да, ты отлично выглядишь, – повторил он. – А я здорово постарел – по утрам даже противно смотреть на себя в зеркало. Еще появилась отвратительная слабость, и я стал хуже видеть – иногда не сразу узнаю тех, кто идет навстречу по коридору…
Мор нащупал ладонь товарища.
– Брось, Альфред, ты в хорошей форме. Я едва настроил резкость «перископа» и сразу же тебя узнал – это о чем-нибудь говорит?…
Тот промолчал, жалко улыбаясь и гадая: правда это или дежурные слова утешения?
– Так что там с твоими людьми?
– Умирают. Каждый год по несколько человек.
– Ого! И сколько же вас осталось? – удивленно воскликнул Мор, натягивая левую щеку.
Сняв с нее остатки щетины, Ценкер отложил бритву и подал другу полотенце.
– Пятнадцать. Два офицера, три боцмана и десять матросов.
– А что говорит Нойманн?
– Ничего.
– Как ничего? Разве его это не волнует?
– В последнее время его волнует только одно: сколько на складах осталось провизии…
Улучив подходящий момент, Мор вновь заговорил с профессором о состоянии подводников из экипажа «Верены». Однако тот не оставил надежды:
– Мне не известен способ лечения этой болезни.
– Но ты же отличный врач, ученый!
– В здешних условиях мои возможности ограничены. Нам удалось за эти годы добиться в этом направлении только одного – отсрочки летального исхода.
Не понимая, подводник пристально смотрел на профессора.
– Я попробовал переливать больным кровь, взятую у здоровых доноров – в данном случае у инженера-механика Гюнтера, его машинистов и парочки моих инженеров. Это помогло и замедлило развитие болезни.
– Так в чем же дело?! Возьми кровь у нас.
– Крови нужно много, Хайнц.
– Значит, ты бессилен и Ценкер обречен?
– Имея соответствующий «материал», я бы попытался его спасти, – заверил Нойманн. – Тем же интенсивным переливанием крови или более радикальной мерой – пересадкой костного мозга. Но ты же не согласишься, чтобы я потрошил одних немецких моряков ради спасения других?
– Да, в этом нет никакого смысла…
Спустя двенадцать дней профессор объявил процесс реабилитации завершенным. Все пятьдесят подводников чувствовали себя нормально, настроение было бодрым, никаких патологических изменений в их организмах врачи не выявили.
Прошло всего две недели с того знаменательного часа, когда Нойманн отдал приказ о начале пробуждения пятидесяти подводников. Всего две недели, а он не узнавал преобразившейся базы. Здоровые, бодрые и почти не изменившиеся за шесть лет мужчины ходили по коридорам и каменным тротуарам, шумели, смеялись, радовались жизни. Казалось, от их широких улыбок даже электрические лампы вдруг засияли ярче. А ведь совсем недавно подскальное пространство напоминало царство мертвых, с его пугающей тишиной и призрачными тенями, с безысходностью и мрачной атмосферой.
Однако за всеобщим весельем все же тлела неоспоримая проблема, состоявшая в том, что за шесть лет врачи, инженеры и подводники с «Верены» изрядно подчистили содержимое двух продуктовых складов. К тому же почти закончилось топливо для дизель-генераторов.
Едва Мор окреп и восстановил способность нормально передвигаться, Нойманн повел его в продовольственные склады.
– Ого! – присвистнул подводник, переступив порог первого. – Здесь осталось не больше десятой части от первоначальных запасов!
– Так и есть. И это, заметь, при минимальной норме питания. Меньшую норму выдавали только в концлагерях.
– М-да-а… Сколько, по-твоему, мы продержимся на этих остатках?
– Без вас мы прожили бы месяцев восемь-десять. Теперь прибавилось пятьдесят человек. Думаю, месяца два-три протянем.
– Значит, будем готовиться к выходу в море на свободную охоту, – твердо произнес Мор.
– Ты прав. Но с походом торопиться не стоит – твоим ребятам надо окрепнуть.
– И не только окрепнуть, – улыбнулся Хайнц. – Как минимум дней десять займут тренировки экипажа – это обычная практика перед боевыми походами.
Весть о предстоящем выходе в море всколыхнула обитателей подскальной базы. В особенности тех, для кого предыдущие шесть лет не пролетели одним махом, а тянулись однообразной и мучительной пыткой…
Десять дней команда повторяла теорию и методично отрабатывала действия по срочному погружению и всплытию, по маневрированию на глубине и устранению течи, по подготовке торпедной атаки и отражению зенитными расчетами налета авиации.
В перерывах между учениями инженер-механик Гюнтер с бригадой машинистов копался в главных электродвигателях и контролировал емкость аккумуляторных групп. Торпедисты суетились у боезапаса и электромеханического устройства быстрого заряжания. Зенитчики чистили и смазывали механизмы автоматических пушек Flak-38, торчащих из двух башен приземистой рубки. Акустики проверяли эхолот и сонар «Нибелунг»…
– Хайнц, возьми меня в море, – взмолился накануне выхода Альфред.
– Зачем?
– Пожалуйста, возьми! Я больше не выдержу здесь ни одного дня и готов пойти в поход кем угодно! Хоть рядовым торпедистом!
Посмотрев на изможденное постаревшее лицо друга, Мор согласился:
– Хорошо, пойдешь вторым вахтенным офицером. А твоего старшего помощника оставим заместителем Нойманна…
Выход был назначен на шесть утра.