Фея молча вгляделась в хмурое небо. Она ждала, она предчувствовала, она хотела удара оттуда.
«Кары Божьей, у-ух!..»
Огромная полоса железа, длиною метров пятьдесят, шириною почти два, пронеслась над их головами и, оглушительно звеня, пошла на взлет.
Не сумев набрать достаточной высоты, железяка срезала верхушку Спасской башни. Россыпь красных кирпичей с грохотом обрушилась на серые булыжники Васильевского спуска.
Витек распрямил плечи. Если секунду назад он походил на сопливого малолетку, то теперь вполне тянул на пионера-героя – бледная физиономия, усталый прищур, Марат Казей, Валя Котик… Немного жесткости в лице – и сойдет за бригадного разведчика Леню Голикова.
– Твоя работа? – спокойно поинтересовался он.
Фея пожала плечами.
Звенящее лезвие возвращалось. Наблюдая за ним издалека, Витек понял, чтo это такое – гигантская коса.
Он даже разглядел деревянную ручку – косовище, рванувшую острие вверх в воздушное пространство над Большим каменным островом.
Кто-то очень недобрый, большой и невидимый, встав на Красной площади у Исторического музея, пытается выкосить все ему ненужное внутри кремлевских стен.
Витек очень надеялся – сказочного великана нет, коса вот-вот исчезнет, даже Фея с ее феноменальным воображением не сможет долго управлять разрушениями.
Мальчик кинулся вперед и повалил Фею на брусчатку. Падение оказалось крайне болезненным – ох уж эти древние булыжники!..
Круша достопримечательности, срезая гордость столичных садоводов, коса вновь устремилась ввысь. Солдаты на площади открыли беспорядочный огонь – кто вверх, кто по фигуркам, лежащим в центре площади.
Фея вывернула руку с ракетницей, приставила ствол точно в центр перепачканного лба Витька:
– Отпусти тетеньку, мальчик. У меня собственные счеты с окружающей действительностью.
– Нет! – Витек схватил запястье руки, в которой она держала оружие. – Или быстрее стреляй, или уходим.
– Дяденьки из телевизора учили меня – проси больше! «Или-или» – это игры для несмышленых владельцев зеленой бумаги..
– Хорошо. Я помогу тебе найти Кораблева.
Коса завершала финальный замах. Ситуация совершенно не располагала к расспросам – откуда Витек знает Саню.
Erasure: «Rock Me Gently»
– Наверное, я догадывался, но боялся признаться.
Кратер и Кораблев закусывали удивительно вкусными молочными сосисками и не реагировали на исповедь Шамана.
– Оказывается, я всю жизнь бродил средь мертвых, – говорил Шаман – восхищенно, словно декламировал Байрона, – и сегодня мне посчастливилось встречать закат Вселенной, где покойники обретали покой! Я на Камчатку этим летом хотел слетать. Не выйдет?
Спросил, словно надеясь – разрешение гостей может что-то изменить. За первой бутылкой водки совещавшиеся пришли к неутешительным выводам – стремительное исчезновение людей есть не что иное, как организованная Всевышним операция по зачистке ненужного ему балласта. В горниле вот-вот сгинут семь миллиардов живых и не совсем живых существ, которые где-то в другой Вселенной уже признаны официально умершими.
– Твой латентный двойник полетит, – успокоил Кратер. – В отличие от нас, у тебя за бугром есть полноценная копия.
– Извините. – Шаман произвел необходимые манипуляции со второй бутылкой и произнес тост: – Да здравствуют законы сохранения вещества и энергии!
– Энтропия forever! – согласился Саня, зачем-то поднялся и выпил стоя.
Кратер молчал и яростно жевал сосиску. Словно она виновата в их добровольном уходе из жизни, словно она в ответе за то, что происходит с людьми, попавшими на другой берег Стикса.
– Зачем допустили эту вакханалию? – дожевав, спросил Кратер, имея в виду непостижимые высшие силы, которые в пьяном угаре стали казаться чем-то вроде стаи домовых, не столь громоздких для воображения. – Это же истребление рода человеческого. Освенцим, мать его… Зло в чистом виде.
– Ты размышляешь в удобных человеку категориях добра и зла. У Того, кто за этим стоит, совсем другая шкала ценностей, не доступная ни тебе, ни мне, ни кому-либо другому. Он – абсолютная, неизменная и одновременно меняющаяся величина. Ты спросишь: «Он добр?» Ты спросишь: «Он милосерден? Он беспощаден?» Я отвечу: «Да! да! да! Но – не в человеческом понимании». Ты спросишь: «Почему?» Я отвечу: «Не знаю» – и никогда не смогу узнать. Замысел Его непостижим.
Кораблев перебил:
– Спрошу-отвечу. «Да! – да! – почему?» – передразнил он Костю. – Драматург на приходе… Позволь мне, землячок лютый, самому думать и задавать вопросы. Такая непостижимость предполагает, что я буду мирно хлопать ушами и позволять сделать с собой все, что задумал Всевышний?
– Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Свобода воли, сопротивление. Только мы же сами решили: Он – прав. – Шаман постучал по второй бутылке, способствующей выработке концепций. – Люди не оценили подарка. Им до лампочки этот мир с прицелом на вечность. Он их портит. В мире живых отзываются здешние безобразия. Ergo[15] – пуповину, которая соединяет живых и мертвых, – нужно резать немедля. Иначе и здесь, и там воцарятся хаос и мрак.
– Есть подозрение, что Всевышний колеблется. – Кораблев убрал «покойничка» под стол, достал из холодильника пиво. – Иначе зачем тягомотина с исчезновением людей? Возможно, эта агония не по Его воле. Народ из этой части ойкумены сопротивляется экспериментам, не хочет уходить. Вот и приходится устраивать этому миру постепенную усушку. Выветривание непокорных иллюзионистов…. У тебя Инет подключен?
Костя кивнул. Голова, не выдержав потрясения, не вышла из пике поклона и, уютно уткнувшись в локоть, заснула. Щеки Шамана стекали на руку.
– Погуглим? – предложил Кораблев. – Может, мы и не умирали.
– А инциденты с пропавшими – недоразумение, – поддержал Кратер. Он так же, как и Саня, чувствовал себя жутко от того, что знал: он умер. Но не одно из чувств не сигнализировало об этом. – Скоро все исчезнувшие отыщутся в поместье Neverland.[16] Отрабатывающими вместе с Майклом Джексоном лунную походку.
Через полчаса они убедились – старуха с косой таки навестила их.
При этом они нагуглили всего одно отличие нынешнего пристанища от пространств, которые они покинули, – все эти годы здесь благополучно жила Фея Егоровна Яшина. Они обнаружили ее «живой журнал», страничку «В контакте», резюме на headhunter’е…
Все просто: если Фея жива – значит, они мертвы.
Soul Asylum: «Runaway Train»
Почти вывихнув руку, он дернул девушку в сторону. С оглушающим звоном коса воткнулась в то место, где секунду назад лежала Фея. Гулко вибрируя, полотно на мгновение застыло в воздухе. Почти вертикально над Ивановской площадью. Потом коса тяжело взмыла вверх. Когда, набирая скорость, она вновь стала обрушиваться на землю, Фея и Витек уже бежали к проему в кремлевской стене, образовавшемуся в результате «сенокоса». Желающих остановить их не оказалось.
На Красной площади сотни людей с выпученными глазами метались в разные стороны. Несколько спокойных «счастливчиков» снимали происходящее на видеокамеры. Затеряться среди паникующей толпы не составляло труда.
Отдышались только на Софийской набережной:
– Да-а… Сегодняшние новости побьют все рейтинги популярности. Куда там финалу чемпионата мира по футболу!..
Они пошли вдоль Москвы-реки.
– Хорошо, что ты не воспользовалась серпом и молотом, – заметил Витек. – Видимо, ностальгия по прежним временам у тебя не так уж и сильна. Этими предметами культа ты бы вмиг кремлевский вертеп перепахала…
– Ты что-то свистел по поводу Кораблева? – перебила Фея.
– Свистел, – подтвердил Витек.
– Вижу, ты хорошо осведомлен о делах моих скорбных. Всегда подозревала – гэбуха вербует агентов прямо из детского садика… Чем я тебе приглянулась, помимо того, что неисчерпаема, как программа «Windows»?
Витек не ответил. Машины тревожно гудели, словно протестуя против периодического исчезновения хозяев из их салонов. Люди, став сегодня похожими на мыльные пузыри, отбрасывали отблеск непрочности и неустойчивости на окружающие вещи – движимость и недвижимость мира сего, обреченную стать безхозной.
– У меня для тебя две новости – плохая и очень плохая, – сообщил Витек, когда они обсудили повсеместное исчезновение населения. – В наших мирах истинны только чувства. Только чувства ценны. Только они имеют силу. Только ради них создавалась жизнь. Только из-за них происходит смерть. Ты не исчезла потому, что лишилась способности чувствовать.
– Так вот откуда ощущение новизны. Словно супрадин кофеем запивала… А очень плохая?
– Нет чувств – нет личности – нет смерти. Простая комбинация. Твоя душа снова чистый лист. Все, что ты пережила, просто набор сведений у тебя в голове. Просто память.
– Это и называется второе рождение. Кто же меня так ювелирно выхолостил?
– Это и называется второе рождение. Кто же меня так ювелирно выхолостил?
– Я. – Витек сделал такое лицо, словно только что подписал Беловежские соглашения. – Я что-то вроде пупа Земли в этих широтах. Плоть от плоти мира иллюзий.
– Спасибо тебе, Витек.
– Ты все еще хочешь найти Кораблева?
– Ага. Поверь, я смогу убедить себя любить его.
Фея ошибалась.
Глава 2
Борьбу Добра и Зла тоже начинали не мы, но выбор – за нами…
Владимир Мартынов: «Тема из к/ф „Холодное лето 53-го“ (финал)»
– Законы, ранее действующие только на умерших, распространились на всех людей. – Костя Шаман по-прежнему улыбался; ничто не могло изменить его благодушного настроения. – Теперь каждый может использовать невостребованную энергию ушедших и культивировать собственные чувства и иллюзии. Выхлопа энергии вполне достаточно, чтобы мертвецы, прозябавшие здесь, вновь ощутили себя живыми. Живые – могущественными и бессмертными…
Алкогольно-мозговой штурм помогал компании слагать новые версии происходящего.
– М-да… Теперь я еще больше переживаю за человечество. – Кратер скрутил голову третьей бутылке. – При нашей прямолинейной фантазии такой фэн-шуй устроим – «Икее» и не снилось!..
– И исчезнем? – После трехсот граммов водки Сане не казалось, что они говорят о чем-то абсурдном. Он ерзал на стуле, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться в Коломенское – искать Фею.
– Конечно, кто увлечется, кого заклинит на одних и тех же чувствах, быстро растворится в себе. Сам себя перевар… ит! – Шаман икал от смеха. – Рано или поздно останутся только те, кто сохранит богатство эмоций, ощущений, воображения и не уткнется в одно скользкое, несозидательное переживание…
– Откуда ты… все это… лепишь? – заплетающимся языком спросил Кратер.
Голова Кости кивала, выражая готовность и радость любому вопросу:
– Я типа ходок. Танатонавт! – сказал он и заржал. – Я бывал и здесь. И в зазеркалье…
К тому моменту как по телевизору рассказали о том, что в стране введено чрезвычайное положение, великолепная тройка решила не соглашаться с планом Господа Бога зачистить Вселенную, ошибочно созданную из-за крайне щепетильного отношения к смерти.
– Ты можешь объяснить, зачем нам спасать всю эту клоаку? – обращаясь к Кораблеву, поначалу пытался спорить Шаман. – Для того чтобы в каком-нибудь другом умозрительном мире стало сложнее распоряжаться жизнью?
Саня пожал плечами:
– Наверное, потому, что иначе мы не можем. Хотим жить, засранцы.
– Кто ты такой? – переходил на высокие ноты Шаман. – Ты призрак! Тебе великодушно даровали паузу перед исчезновением. Теперь решили отнять. Как райский сад чуть ранее. Недостоин? Проваливай! Ты не волен ничего решать. Этот мир исчезнет максимум через полгода! У тебя есть хоть один аргумент, чтобы воевать с роком, неизбежностью и волей Божьей?
– Есть. – Саня материализовал в руке миниатюрный глобус размером чуть больше страусиного яйца. – И звучит он по-прежнему. Аз есть!
– Когда ты умер – самое время перестраивать мир, не поддавшийся тебе живому, – предложил слоган Кратер.
– Возможно, это и есть круги ада для каждого умершего. Пытаться изменить то, что нельзя изменить.
Покачиваясь, выползли на балкон, уткнулись взглядом в «скорую», удачно припарковавшуюся между «ракушками». Внутри, наверное, горит свет, работает радио и вновь звучат слова «окуклиться», «во, загон!», «вытри мне слезы».
– Неудобно, что мы их так плохо покормили, – сказал Кратер. Полчаса назад он отнес медсестре Оле и водителю Толику результаты очередного сеанса материализации – восемь сосисок, бутылку ряженки и ломоть пышущего жаром ржаного хлеба.
Кораблев не ответил. Он собирался линять из этого притона на поиски Феи. Кратер угадал мысли:
– Слушай, ты правда ищешь свою девчонку или уже только воспоминание о ней?
– Я ищу себя, оставшегося вместе с ней, – серьезно ответил Саня.
– Ты таскаешь с собой ауру обреченной влюбленности. Сколько ты был с ней знаком? Девять с половиной недель?
– Пятнадцать дней.
– Ну и что? Как это было? – Кратер аккуратно затушил окурок, завернул его в бумажный платок, убрал в карман брюк.
– Волшебно. Могли часами лежать, обняв друг друга, и молчать. – Кораблев рассказал первое, что ему вспомнилось.
Помолчали, переваривая свои хаотичные пьяные мысли.
Если бы не повисшая над городом темнота, можно было заметить, как болезненно хмурится лоб и щурятся глаза Кратера. Словно ожидая удара. Наверное, он даже покраснел под своей неопрятной трехдневной щетиной:
– Как думаешь, попробовать с этой девушкой? Олей? Есть шансы?
Кораблев посмотрел на него как на сумасшедшего:
– Рехнулся? Ей и шестнадцати нет!
Кратер закашлялся:
– Уже узнал. Умею раскрывать тайны. Ей двадцать.
– Извращенец… – буркнул Кораблев и вернулся на кухню. За столом вновь спал Костя Шаман, уютно уткнувшись себе в локоть. Кораблев грубо растолкал его. Шаман бормотал какие-то стишки и ругательства. Незлобные, впрочем.
– Что нам делать-то, талмудист хренов? Как нам спастись? Как спасти эту прорву народа?
Костя, еще не очнувшись, прокряхтел:
– А чё? Рецепт один на все времена. Оправдать отморозков, пустить кровь невинным.
Brazzaville: «Green Eyed Taxi»
Фея впитывала окружающую ирреальность – сгущающиеся сумерки, замершие в пробке машины, непривычно моргающий свет уличных фонарей, дым над кремлевскими бастионами.
Витек уже рассказал об исчезновении людей, о страхе, который ворвался в каждый дом, об общих настроениях «конца света». Она нисколько не удивлялась бескровной катастрофе, которая происходила с человечеством, – от этого мира она ожидала любой подлости.
Время перевалило за полночь. Они грелись на Бережковском мосту, доедая остывшую шаурму, наблюдая упрямое шевеление столицы.
– А ты здорово подрос за это время.
– Скорее поумнел. – Витек задумался, вспомнил вымотавший душу май, щебетавший в окна больницы. После избиения компанией Кучерены Витек больше месяца зализывал раны. Попросил приемных родителей, без особого рвения опекавших его, не появляться в палате. Сорок дней сомнений и сожалений, необходимого одиночества, почти сломавшего его. Грязные стены, низкий потолок. Боль, страх, голоса, нашептывающие, что нужно засыпать мертвыми лягушками этот город зла. И робкое чувство надежды, просыпающееся каждый раз, когда он вспоминал Фею.
– Слушай, зачем ты тогда, в Очаково, прикидывался малолетним уркой? Хотел потрепать нервы тогда еще наивной девушке?
– Нет. Просто пытался быть адекватным этому миру.
– А сейчас адекватность заключается в том, чтобы изъясняться высокопарным языком и корчить из себя мудрого волшебника?
– Извини, если это выглядит именно так. Постараюсь быть скромнее.
– Пойдем искать крышу над головой. Как думаешь, на лучший номер «Рэдиссон» мне хватит финансовой фантазии? В качестве кого представить тебя работникам отеля? Сына, чудом спасшегося от налета гигантской косы? Хотя нет, мама из меня очень молодая… Сгожусь, пожалуй, только на сестру милосердия.
Фея облизала вымазанные в кетчупе пальцы:
– Ты, конечно же, знаешь, из-за чего происходит эта катавасия с нашим уютным миром?
– Подозреваю, что знаю, из-за кого…
Витек быстро пошел к выходу с моста.
Francois Feldman: «Magic Boel Vard»
Кратер придирчиво рассматривал себя в зеркале трюмо.
– Хозяин, у тебя бритва есть? – крикнул в ухо Шаману, который, пошатываясь, засыпая на ходу, пытался натянуть косуху прямо на голое тело.
– Бить-колотить!.. – забурчал под нос Костя. – Ты женихаться идешь или мир спасать?..
Пока они топтались в коридоре, Кораблев досматривал депрессивные новости, которые, почти не прекращаясь, шли по ящику, и цокал языком.
«Все так же плохо, как у Шварценеггера в „Терминаторе-2“ или у Джека Воробья во второй части „Пиратов“. Даже хуже…»
– По ко-о-оня-ям, бойцы! – тихо взвыл Шаман, поднимая и вновь роняя ключи. Поднимая и роняя.
Саня двинулся вперед. Кратер сзади втолковывал почти бесчувственному Косте:
– О чем мне с ней говорить? О фильмах, о музыке? Мне тридцать пять, ей двадцать. Бездна. Мы и слов-то общих не найдем…
В «скорой» их встретили недовольными взглядами.
«Несколько кило „зелени“ санитарам уже мало, чтобы безропотно соглашаться на частный извоз. Бедный российский бюджет, прости нас за разврат», – подумал Кораблев и попытался вообразить у себя в кармане пачку долларов.
Вновь прибывшие постарались сделать вид, что трезвы, как космонавты на старте. Они молча и почти бесшумно расселись на носилках вдоль стены салона. Напротив устроилась Оля. Редко задерживаясь на лицах, вокруг метались тени деревьев, заполонивших старый московский дворик. Ветер рвался в двери «скорой».