Ленка огорчилась:
– Я так и знала. Всюду подвох и засады.
– Проблема первая. – Фея на самом деле хотела помочь подруге. – Прежде чем взять, надо отдать. Как бы ни хотелось некоторым, закон сохранения энергии не отменит даже Господь Бог. Потому как и Он своего рода причина и следствие этого закона.
Ленка отодвинулась от Феи, молча съела «Белочку», сделала из фантика маленький самолетик и только после этого спросила:
– Как отдавать-то? И что?
Фея поворошила память о спорах, сотрясавших «Наше Небо» в течение прошлой недели.
– Для меня это – как выдохнуть. Для других требуются сосредоточенность и концентрация. Как в усердной молитве, когда старательно вспоминаются все грехи. Все зависит от легкости, с которой человек может жертвовать… – Фея осеклась и закрыла руками лицо. – Если добьешься этой легкости, сможешь материализовать «Титаник» на крыше Белого дома.
– У тебя получился бы такой фокус? – попробовала расшевелить ее Ленка после глубокой паузы, заполненной вздохами Ванессы Паради.
– Легкости этой нет почти ни у кого, – ответила Фея. – У многих словно дозатор в груди. На любой свой благотворительный прыск ждут немедленного ответа. Есть, конечно, и антиподы… – Фея попыталась наморщить лоб и нахмурить бровки так, как это часто проделывал Витек. – Мой знакомый чудо-мальчик. Он все детство в подворотнях терся. Он создан для того, чтобы выворачиваться наружу. У него этот дозатор вырублен.
– А ты?
– Я почти высушена. Я перестала чувствовать. – Фея сказала словно о том, что перестала чихать, а не перестала дышать.
Ленка молчала. Переваривала. Фея продолжила:
– Проблема вторая. Голливудская. Нужно хорошо представлять то, что ты хочешь материализовать. Если ты мечтаешь заполучить живую бабочку, ты должна вместе с ней научиться махать крыльями.
– Вот так! – Ленка радостно захлопала руками по обширным бокам – в точности как заправский селезень из детского спектакля.
– Именно. Не слово «махать», а – образ, достаточно достоверный, чтобы материя прогнулась. К тому, что нас окружает, с волшебной палочкой и «эники-беники» не подступишься. Ему подавай что-нибудь равноценное по массе. – Фея постучала пальцем под левым полушарием груди, где однозначно располагалось ее беспокойное сердце и, вероятно, скрывалась душа, подрагивающая крыльями, как метафорическая бабочка.
Свет на ближайшем танцполе погас. Накинув пеньюар, к столику спустилась стриптизерша, внешне готовая наводить ужас на бледнолицых и снимать скальпы.
– Совсем страх потеряли. В наши времена вылетела бы отсюда до того, как успеет произнести первое слово… – пробормотала Ленка, ничуть не смутившись подошедшей девицы, терпеливо дослушавшей окончание фразы.
– Мама дорогая, ты помнишь, сколько ты мне денег в трусы запихнула?! – наигранно агрессивно, а на самом деле скрывая растерянность, произнесла танцовщица.
– Тебя, наверное, тоже считать учили. – Ленка на мгновение укрылась за дымом новой сигареты.
– Учили, учили, не умничай. Семь тысяч триста «зеленых»! Если подруги узнают, почему я перед тобой второй час верчусь, за матку подвесят.
– Вижу, ты отчаянная беспредельщица. Почему место не уступишь? Издохнешь же от перенапряжения. Куш опять-таки затрахаешься пересчитывать.
– Не затрахаюсь. Баста! Я увольняюсь.
– Что ж, неплохие подъемные. Гуляй.
– Вы еще долго здесь будете обсуждать, сколько шампанского взять во Владивосток? Сколько энергии концентрируется вокруг этих шестов?
– Она еще и подслушивает. – Фея, которая могла бы поддержать праведный гнев Ленки, только улыбнулась.
К их столику приблизился смазливый белогривый юноша из компании, бурно клубящейся неподалеку.
– Заявку на оргию не хотите подать? – сразу приступил он к делу.
Девушки молча посмотрели на него. Прочитав на их лицах сотню неприятных вариантов ответа, из которых они никак не могли выбрать подходящий, юноша грустно кивнул:
– Понял. Вам и так хорошо, – и удалился.
– Встретимся на улице, – предложило многослойно-косметическое чудо, – через десять минут. Я покажу вам занятия интересней.
– Что может быть забавней, чем наблюдать за пересыханием пульса жизни? – спросила Ленка в спину уходящей танцовщицы. – Как зовут тебя, Мата Хари?
– Кристя.
Машиной Кристе служил вполне себе приличный «Peugeout 306». Лицо девушки, с которого была спешно удалена косметика, пожалуй, могло сгодиться и для отпугивания голубей от памятника Юрию Долгорукому.
– В рабство продавать везешь? – спросила Ленка, когда они выехали в область.
– Кому вы нужны?
Кроме риторического вопроса, Ленка не добилась ничего. Остановились у ворот громадного трехэтажного особняка, притаившегося на периферии усыпанного новостройками района. Вылезли из машины. Кристя прокомментировала:
– Один из последних шедевров программы развития физкультуры и спорта в России. Здесь ступали ноги почти всех шишек и шишечек из телевизора.
– Падать на землю и лобызать будем? – Ленка подобрала с земли палку. – Одолжишь мне монтировку для уверенности?
Не отреагировав, Кристя прошла к черному ходу, взбежала по ступенькам, потянула железную дверь. За дверью оказались узенький коридор, двухметровый прапорщик милиции и никакой другой мебели. В руке у прапорщика темнело дуло пистолета, подрагивающее в сторону девушек. Увидев Кристю, он облегченно выдохнул:
– Почему не предупредила? – Фея рассмотрела капельки пота на его лбу. – Ты же знаешь, мы такое тут охраняем! Всех троих положить мог… Петруха, отбой! – крикнул он за спину.
Из ниши выпорхнул второй прапорщик, щуплый, лопоухий, с шипящей рацией – удивительно похожий на своего благополучно состарившегося тезку из «Белого солнца пустыни». Петруха тут же бросился целовать Кристю:
– Я весь наш дивизион ставил на уши, когда эта сдобная особа закурила…
– Леночка, – вмешалась Ленка.
– …и я углядел твою красавицу.
«Нехорошо получается: Ленка – сдобная особа, а „Peugeout 306“ – красавица», – второй раз за вечер посочувствовала подруге Фея.
Петруха, чудом выживший после штыкового удара Абдуллы, оказался легкомысленней своего напряженного коллеги. Он уже весело тараторил о том, какие козлы все в жопу ужаленные начальники. Им бы отряд ОМОНа здесь держать, а не на какой-то чахлой подстанции, которая если не накроется, то через десять дней никому не будет нужна.
– Можно мы пройдем? Посмотрим, – перебила Кристя.
– Смотрите. Если вы без подвязок шахида. – Петруха вытащил огромный фонарь, а его напарник ругнулся: «Типун тебе на слизистую…» – Сегодня новеньких привезли. Не будите их.
Кристя безошибочно петляла по извилистым коридорам, вытягивая в фарватере запыхавшуюся Ленку, не перестававшую бормотать остроты, и Фею, приготовившуюся к самому неожиданному. Душа сопротивлялась приближению к неизвестному, будто ожидая – что-то очень хрупкое внутри обязательно расколется, когда они достигнут цели поездки.
Девушки на носочках вступили в гигантский спортивный зал. К исполинским свежим окнам была пришпилена серая подмосковная луна, уныло освещавшая не менее сотни кроватей и раскладушек.
Кристя выключила фонарь и зашептала:
– Малолетки. Как только родители и близкие исчезают, их свозят в эти накопители. Отсюда распределяют по детдомам. Сейчас бюрократическую машину клинит. Некоторые уже неделю торчат в таких спортзалах.
Фею словно ударили огромным воздушным молотом. Сначала по голове, потом в грудь. Она задохнулась.
Ленка выругалась. Словно ожидая этого сигнала, в темноте вспыхнули десятки фонариков. Кто-то заорал:
– Гаси пришельцев!..
– Демоны!..
– Петруха, у тебя детей воруют!..
Из ближнего угла заступились:
– Это свои! Кристя.
Звонко хлопая босыми ногами по полу, выкатился кругленький мальчик. На вид не больше семи.
– Познакомьтесь, девочки, – важно сказала Кристя. – Это Лось.
– Вот уж неправда! – заспорила Ленка. – Скорее Колобок.
– Сама ты Колобок! – огрызнулся мальчик.
Огоньки фонариков безумствовали в огромном зале – носились по потолку, прыгали по лицам девушек, прятались под одеялами. На разном отдалении от застывшей на пороге делегации вспыхивали очаги оживления – невидимые, но хорошо слышимые. Взлетали и падали подушки, радостно взвизгивали девочки, между кроватями носились юркие тени.
– Его со станции Лось вывезли, – шепнула Кристя Ленке, потом наклонилась к Фее и пояснила: – Тут многие стараются придумать прозвища, созвучные местам, где они жили. Кашира, Крылатый, Фрунзе, Партизан. Лось здесь пятый день кантуется. Старожил. Откуда фонарики, Лось?
– Магарыч по полтиннику толкает, – важно проговорил мальчик, по достоинству оценив серьезное отношение Кристи к своей персоне.
– Магарыч – это местный завхоз, – вновь пояснила Кристя. – Даже тепловая смерть Вселенной не усмирит подпольного кипения российского бизнеса.
– Пойдемте. – Мальчик повел их к своей раскладушке. Было видно – он основательно обжился. К раскладушке придвинута скамейка, на ней разложены вещи и книги. Фея взяла у Кристи фонарик, посветила на обложку верхней – Владислав Крапивин: «Мушкетер и фея».
Фея поежилась, отвела Ленку в сторону (Кристя метнулась в темноту, проведать других своих знакомых):
– Им ни телевизор смотреть, ни книг читать нельзя. Сейчас на человечество лучше опустить колпак Средневековья. Чтобы ни фантазий, ни иллюзий. Работа по шестнадцать часов в день и кровавые подвиги ради куска хлеба.
– Ты, старушка, напиши подробную инструкцию чиновникам. Чего можно, чего нельзя. Думаю, им сейчас не до теорий. Вторую неделю сбиваются со счета пропавших, бесхозных и недееспособных. Лучше забери отсюда десяток сирот – если все так же бодренько будет продолжаться, скоро никаких спортзалов не хватит.
Рядом, в густой темноте угла, раздалось всхлипывание.
– Кто здесь? – Фея шагнула на звук.
Тень, вжавшаяся в угол, оказалась возмутительно маленькой девочкой, укутанной в спортивный костюм. Его размер легко подошел бы Александру Валуеву. Малышка пошевелилась, из ее руки брызнул красный свет, который она направила снизу вверх на заплаканное лицо.
– Почему у тебя фонарик красненький? – заворковала Ленка – даже с агрессивным гуманоидом она не стала бы говорить столь нежно.
Девочка зашепелявила:
– Магарыч шказал – это у него пошледний. Ш крашным штеклом. Де-фек-тив-ный, – с трудом выговорила она. – Такой же, как я.
– С чего это ты взяла? – возмутилась Фея.
– Меня бросили, – не задумываясь, ответила малышка. – Я проснулась… никого нет.
К ним протиснулся Лось и важно сообщил:
– Она три дня дома одна просидела. Бананы с кетчупом жрала. Дома не нарыдалась, теперь здесь целый день ревет.
– Как тебя зовут?
– Капа.
Фея присела рядом, включила Петрухин фонарь и рассмотрела, что щеки у малышки пунцовые от слез, а волосы не мыты и не чесаны, наверное, с того самого дня, как Фея обработала косой внутренний периметр Кремля.
– Ты почему не спишь? – спросила Фея.
– Не хочу. На этом. – Капа показала на кровать, выглядящую как царское ложе по сравнению с продавленной раскладушкой, на которой утвердился Лось.
– Позавчера там один хмырек исчез. – Лось с удовольствием пустился в объяснения. – Его из Черемушек привезли. Огромный, как Годзилла. Двенадцать лет. Он мне целый день сливу делал – нос до сих пор болит.
– Петрухина смена была, – добавила подошедшая Кристя. Она подвела еще одну девочку, усадила ее на колени и стала укачивать. – Мы с ним заведение вдоль и поперек прочесали. Лучше, чем нацисты варшавское гетто в сорок третьем… Мальчика не нашли.
Фея сорвалась со скамейки. Через пять минут она вернулась. Сзади семенил радостный Петруха. Он с грохотом волочил за собой огромную раскладушку. Раньше на ней по очереди кемарили менты. Ради тех денег, которые предложила за нее девушка, они согласились бы дремать на углях, перемешанных с битым стеклом и навозом.
Фея перестелила постель.
– Давай, я тебе расскажу про одного дядю, который сейчас летает по нашему небу и смотрит, чтобы с людьми не происходило никаких огорчений. Особенно с такими маленькими и симпатичными.
Капа кивнула и уцепилась за руку Феи.
Они выбрались из спортзала глубоко за полночь. Робкая летняя ночь готовилась капитулировать. Кристя спрятала в сумочку рисунок, который подарила ей одна из наперсниц:
– Днем им делать нечего. Вот они выдрыхнутся, потом до утра куролесят… Я уже не могу сюда не ездить. Как наркотик.
Ленка остановилась и обернулась к приюту:
– Теперь я могу рассказать самую короткую, но самую пронзительную историю любви.
– Некоторые истории можно и не рассказывать. – Фея как завороженная смотрела на окна спортзала, из которых все реже выблескивал свет фонарей. – Эти выключающиеся фонарики могут и без слов разбить самое равнодушное сердце.
– Вот вам сюжет, – перебила Ленка: – родительская любовь, в которой еще вчера радостно бултыхались эти дети, может пойти на это. – Она протянула руку, и с нее вспорхнула белая капустница.
– У тебя получилось? – ахнула Фея. – Придумала бабочку?
– Нет, это бабочка придумала меня.
Ленка отвернулась, чтобы Фея не увидела ее слез.
Фея и не увидела. Она постаралась говорить бодро и уверенно, будто в их жизни не случилось двух страшных часов в компании детей, потерявших родных и близких:
– Ну что, осознала магические механизмы?
– Еще бы. – Ленка уселась на траву и закурила. – Всю себя я оставила там. Здесь просто жирный призрак, ожидающий исчезновения в лучах наступающего дня.
Они бесконечно долго наблюдали, как утихает фонарная суета. Наконец, спорткомплекс укрылся темнотой, истончившейся под напором сумерек. Дети сдались сну.
– Пойдем. Нас ждут великие. – Ленка показала на сиреневый бок дирижабля над Москвой. Даже из этой глухомани можно было наблюдать за подвигами «Нашего Неба».
Девушки устало поплелись к машине. В груди Феи бесшумно лопнула одна из вечно натянутых струн. Она не удержалась – бросила взгляд назад. В это мгновение в нижнем углу торжественного, как алтарь, окна, словно прощаясь с нею, заморгал красный лучик.
Николай Караченцов (М. Дунаевский, Н. Олев): «Вакханалия азарта»
Ведущая Первого канала Екатерина Андреева с уникальным выражением лица – смесь наивности, удивления, доверчивости, требовательного призыва поверить ее компетентности и факту серьезной работы мозга (тоже, наверное, симпатичного) – бодро рапортовала об успехах компании «Наше Небо».
Как и во все предыдущие дни, подавляющая часть новостей посвящалась удивительным событиям в Москве в связи с появлением дирижаблей, в том числе завораживающей статистике сокращения количества исчезающих.
«Интересно, люди действительно перестали исчезать или это просто такая статистика? – подумал Толян. – Или они теперь не исчезают потому, что появилась такая статистика?»
Катя Андреева изумленно вскинула впечатляющей крутизны брови.
«Интересно – у нее в сценарии так отмечено: „удивленно приподнять брови, излучать настороженный интерес“ или это конгениальный творческий ход?» – не унимались мысли Толи; глаза же продолжали любоваться телеведущей.
Он один не пошел в поле – метаться вокруг дирижаблей, кричать, ругаться, командовать. Это буйство эмоций обзывалось – «организация вылетов». Толян остался в офисе за главного – плюхнулся в генеральское кресло, задрал ноги на стол, расшевелил кроссовками залежи бумаг, непременно важных, но уже никому не интересных.
По легенде, Толя должен принимать звонки и решения, а реально – старательно делать вид, что он только что вышел или вот-вот придет.
– Руководство компании «Наше Небо» установило весьма своеобразный тариф за полет на дирижабле. Претендент – именно так называют в компании любого желающего попасть на борт воздушного корабля – должен предоставить компании на двухлетнее хранение любые дорогие для себя вещицы. Это может быть бриллиантовое колье, старый плюшевый медвежонок, книга. Деньги как средство оплаты не рассматриваются. Легко догадаться, что процесс посадки на корабль выглядит крайне необычно. Специально обученные менеджеры компании «Наше Небо» дают оценку предлагаемых для хранения вещей и, соответственно, либо пропускают претендента на борт, либо без объяснения причин отказывают в приобретении билета.
Толян уже наблюдал безразмерную кучу вещей, которую собрали за первые пять дней. Одно барахло. Кажется, Оля проинструктировала «специально обученных менеджеров» собирать исключительно хлам.
Толя вздохнул – сколько возможностей упущено руководством «НН»! По силам озолотиться, сделать состояние для себя и своих детей. Увы, не по корыстным российским сценариям тянутся золотоносные дни компании…
До того как влиться в «НН», Толян придерживался опасного и крайне продувного бизнеса фальшивомонетчика-охранника-сутенера-финансового директора. Поэтому чутьем лохотронщика улавливал многочисленные шероховатости нынешней деятельности. Фальш выглядывала отовсюду, корчила шаловливые рожи – в паузах и словах ведущей Первого канала, в безумном рвении сотрудников «Нашего Неба», в потоках отчаявшихся, плачущих, говорливых очередей к трапам дирижаблей.
Вслед за новостям транслировался уже выученный им наизусть рекламный ролик «Нашего Неба»: «Небо – для тех, кто выбирает жизнь!»
Толик задумался и пришел к выводу – в эти суматошные дни незатуманенным осталось только его желание превозмочь путы ложного единения, возникшего между новыми коллегами, и изменить свою судьбу.
Машина времени: «Свеча»
Преобладающим чувством сотрудников компании стала неуемная радость. Одно на всех общее счастье, общая на всех уверенность – ОНИ СПАСАЮТ ЛЮДЕЙ!