С любовью, Мэг
Счастливый брак? Может ли быть счастливым брак, качающийся на волнах обмана и вранья? Барден положил письмо, затем снова взял его и перечитал. Вексфорд рассказал ему о беседе с шефом полиции, и лицо инспектора немного просветлело.
— Мы никогда этого не докажем, — сказал Барден.
— Можете идти и скажите Друри, что Гейтс отвезет его домой. Если он хочет подать на нас жалобу, то смею предположить, что Дуги Куодрент с удовольствием ему поможет. Только не говорите ему этого и уберите его с глаз моих. Меня от него тошнит.
Светало. Небо было серым и туманным, и улицы высыхали. Вексфорд, у которого все тело затекло от сидения, решил оставить машину у участка и пройтись домой пешком.
Он любил рассвет, хотя и не стремился встречать его, разве что ситуация вынуждала. На рассвете ему хорошо думалось. Вокруг никого. Рыночная площадь кажется шире, чем днем; неглубокая лужа стоит в канаве, там, где подъезжают автобусы. На мосту он встретил собаку, которая целенаправленно трусила куда-то по своим таинственным делам, подняв голову, словно видела какую-то цель. Вексфорд остановился на секунду и посмотрел вниз, на воду. Большая серая фигура глянула на него в ответ, пока поверхность не пошла рябью от ветра, разбив отражение.
Мимо дома миссис Миссал, мимо коттеджей… он был почти дома. На доске объявлений у методистской церкви старший инспектор увидел в разгорающемся свете утра листок с красными буквами: «Господь желает принять вас в Свои друзья». Вексфорд подошел поближе и прочел слова на другом объявлении, приколотом ниже. «Мистер Парсонс приглашает всех прихожан церкви на заупокойную службу по его жене, Маргарет, которая так трагически погибла на этой неделе. Служба состоится в воскресенье в десять часов утра». Значит, сегодня, впервые с того дня, как она погибла, дом на Табард-роуд будет стоять пустым… Нет, припомнил Вексфорд, Парсонс все же покидал дом ради досудебного следствия. Но все же… Его мысли вернулись к событиям этого дня, к внезапно оборвавшемуся смеху Куодрента, к той книге, к скрытой буре страстей, к женщине, одетой для свидания.
«Мы никогда этого не докажем», — сказал ему Барден.
Но они могут пойти утром в дом на Табард-роуд и попытаться.
Мои требования были скромны, Минна. Мне хотелось такой малости — всего пары часов из той нескончаемой череды, что составляет неделю, всего лишь крохотной капли из великого океана вечности.
Мне хотелось поговорить, Минна, сложить к твоим ногам все мои печали и скорби, все страдания, все отчаяние этих десяти лет. Мне казалось, что время, которое сглаживает зазубрины жестокости, притупляет режущую грань презрения, подрубает истрепанный край укоризны, заставит смягчиться твой взор и сделает благосклонным твой слух.
Мы пошли в тихий лес, на тропу, по которой ходили много лет назад, но ты забыла цветы, которые мы собирали вместе, забыла наш бледный венец воображаемого супружества[33].
Мой голос был тих, мне не хотелось прерывать твоих размышлений. Все время мне казалось, что ты в задумчивости слушаешь меня. Как мне хотелось, чтобы наградой мне стали нежные слова любви, твоей любви. Да, Минна, любви. Неужели любовь — это зло, способное втоптать в грязь чистые одеяния дружбы?
Мой взор был устремлен на тебя, моя рука коснулась твоих волос — твои глаза были закрыты. Сон оказался для тебя милее моих слов, и мне стало понятно, что слишком поздно. Слишком поздно для любви, слишком поздно для дружбы, слишком поздно для всего — кроме смерти…
Глава 14
В пустые покои, в тишину алькова.
Роберт Браунинг. Любовь одной жизни[34]Парсонс был одет в темный костюм. Черный ношеный галстук, который он, видимо, надевал в дни траура, лоснился от перекаленного утюга и неумелой глажки. На его левом рукаве была пришита полоска черной ткани.
— Мы хотели бы еще раз осмотреть дом, — сказал Барден, — если вы согласитесь оставить нам ключ.
— Делайте что хотите, — сказал Парсонс. — Священник пригласил меня на воскресный обед, и я не вернусь до вечера.
Он начал убирать остатки завтрака со стола, пунктуально располагая чайник и банку с джемом там, где обычно держала их покойная жена.
Барден смотрел, как Рональд берет свежую, еще не читанную воскресную газету, сметает на нее крошки от тоста и засовывает ее в мусорное ведро под раковиной.
— Я продам этот дом как можно скорее, — сказал он.
— Моя жена собирается на панихиду, — сказал Барден.
Парсонс по-прежнему стоял спиной к нему и мыл чашку, блюдечко и тарелку, поливая их водой из чайника.
— Я рад, сказал он. — Я подумал, что, может, захотят прийти те, кто не сможет завтра прийти на похороны. — Раковина теперь была коричневой от грязи, к жирным стенкам прилипли крошки и чаинки, словно отмечая уровень воды. — Полагаю, у вас нет никаких предположений по поводу личности убийцы?
Это прозвучало нелепо. Затем Барден припомнил, какие книги читал этот человек, пока его жена сидела за вязаньем.
— Пока — нет.
Парсонс вытер посуду, а потом и руки кухонным полотенцем.
— Все равно, — устало сказал он, — это ее не вернет.
День обещал быть жарким — первый по-настоящему жаркий летний день. На Хай-стрит от жары уже возникали миражи — блестящие озерца, исчезавшие, когда Барден к ним приближался; на дороге, где прошлым вечером стояли настоящие лужи, блестела призрачная вода. Машины уже потянулись чередой в свое паломничество к морю. На перекрестке в голубой форменной рубашке стоял Гейтс и регулировал движение. Барден ощутил всю тяжесть своего пиджака.
Вексфорд ждал его в кабинете. Несмотря на открытые окна, в кабинете было душно.
— Кондиционер работает лучше при закрытых окнах, — сказал Барден.
Старший инспектор расхаживал взад-вперед, вдыхая растворенное в воздухе солнце.
— Так лучше, — произнес он. — Подождем до одиннадцати. Потом двинемся.
Они нашли машину, которую Вексфорд надеялся увидеть, в укромном переулке рядом с Кингсбрук-роуд, там, где она выходила на Табард-роуд в самом конце.
— Слава богу, — почти благоговейно сказал Вексфорд. — Пока все идет по плану.
Парсонс дал им ключи от задней двери, и они молча вошли на кухню. Барден думал, что в этом доме всегда будет холодно, но сейчас, среди жаркого дня, воздух в нем был спертый, в нем стоял запах залежалой еды и затхлого нестиранного белья.
Тишина была абсолютной. Вексфорд пошел в прихожую, Барден следом за ним. Они ступали осторожно, чтобы старые доски не скрипнули под ногой. Пиджак и плащ Парсонса висели на напольной вешалке, а на маленьком квадратном столике среди груды рекламных листков, вскрытых конвертов, возле грязного носового платка что-то блестело. Барден подошел поближе и посмотрел на блестящий предмет, не прикасаясь к нему. Он сдвинул прочий хлам в сторону, и вместе с Вексфордом они уставились на ключ с брелком в форме подковы на серебряной цепочке.
— Есть, — прошептал Вексфорд одними губами.
В гостиной миссис Парсонс было жарко и душно, но все стояло на своих местах. Люди Вексфорда поставили все так, как было, даже вазу с пластиковыми розами, которая закрывала каминную решетку. В лучах солнца, пробивающегося сквозь закрытые окна, танцевали мириады пылинок. Остальное было неподвижно.
Вексфорд и Барден стояли за дверью и ждали. Казалось, прошло сто лет, прежде чем хоть что-то произошло. А когда произошло, Барден не поверил своим глазам.
Сквозь окно эркера был виден участок пустынной улицы, ярко-серый в солнечном свете и резко рассеченный короткими тенями деревьев из сада напротив. Только серый и залитый солнцем зеленый — других цветов не было. Затем, справа, как в кино, в кадр быстро вошла женщина. Ее одежда была яркой, как оранжево-нефритовое оперение самочки зимородка. Волосы, на тон темнее рубашки, тяжело падали ей на лицо. Женщина толкнула ворота, сверкнув десятью гранатовыми ноготками на фоне некрашеного дерева, и исчезла в задней двери. Хелен Миссал, наконец, пришла в дом своей школьной подруги.
Вексфорд поднес палец к губам и поднял взгляд на потолок с лепниной. Наверху послышались чьи-то тихие шаги. Кто-то еще услышал цокот каблуков посетительницы.
Сквозь щелку в четверть дюйма между дверью и косяком Барден видел узкий, как нож, сектор лестницы. Пока она была пуста — просто вертикальная линия обоев над деревянными перилами. Инспектор ощутил, как пот струится под мышками. Скрипнула ступенька, и в тот же момент с тихим стоном открылась дверь наверху.
Барден не сводил взгляда с яркой, подобной мечу, полосы. Он подобрался, едва осмеливаясь дышать, когда на фоне обоев и дерева на миг мелькнули черные волосы, смуглая щека, голубовато-белая рубашка. И всё. Он даже не был уверен, что эти двое встретились, но это произошло слишком близко от него, и он скорее ощутил, чем услышал их встречу, такой тяжелой и полной отчаяния стала тишина.
Барден не сводил взгляда с яркой, подобной мечу, полосы. Он подобрался, едва осмеливаясь дышать, когда на фоне обоев и дерева на миг мелькнули черные волосы, смуглая щека, голубовато-белая рубашка. И всё. Он даже не был уверен, что эти двое встретились, но это произошло слишком близко от него, и он скорее ощутил, чем услышал их встречу, такой тяжелой и полной отчаяния стала тишина.
Четыре человека среди жары. Барден поймал себя на том, что молится, чтобы не шевельнуться и в то же время быть настороже, как Вексфорд. Наконец, снова послышался стук каблуков. Эти двое пошли в столовую. Первым заговорил мужчина, и Бардену пришлось напрячь слух, чтобы различить его слова. Он говорил тихо, жестко держа себя в руках.
— Тебе не надо было приходить сюда, — сказал Дуглас Куодрент.
— Мне надо было увидеть тебя, — Хелен говорила громко и настойчиво. — Ты еще вчера обещал встретиться со мною, но не пришел. Ты мог прийти, Дуглас.
— Я не мог уйти. Я собирался, но пришел этот Вексфорд…
Его голос стал тише, и конца фразы нельзя было услышать.
— Мог бы и потом зайти. Я знаю, я столкнулась с ним.
Вексфорд в гостиной удовлетворенно кивнул, когда еще один нерешенный вопрос выяснился.
— Я думала… — Они услышали ее нервный смех. — Я подумала, что рассказала им слишком много. Я почти…
— Тебе ничего не надо было говорить.
— Я и не сказала. Я замолчала… Дуглас, ты делаешь мне больно!
В его ответе была ярость, но они не разобрали его слов.
Хелен Миссал не пыталась сдерживать голос, и Барден удивился, зачем одному собеседнику такие предосторожности, когда второй вообще не стережется?
— Зачем ты пришла? Что ты ищешь?
— Ты знал, что я приду. Когда ты позвонил мне прошлым вечером и сказал, что Парсонса не будет дома, ты знал…
Они услышали, как Хелен ходит по комнате, и Барден представил, как она презрительно морщит свой прямой носик, трогает пальчиком убогие подушки, чертит дорожки в пыли на серванте… Ее смех, презрительный и невеселый, удивил его.
— Ты видел когда-нибудь такой убогий дом? Представить только — она и вправду жила здесь, малышка Мегги Годфри…
В этот момент Куодрент не выдержал, и, забыв о предосторожности, закричал:
— Я ненавидел ее! Боже мой, Хелен, как же я ее ненавидел! Я никогда не встречал ее до прошлой недели, но это она превратила мою жизнь в кошмар!
Украшения на ярусных полках задребезжали, и Барден понял, что Куодрент оперся на сервант — это было совсем рядом, за стеной.
— Я не хотел ее смерти, но я рад, что она умерла!
— Дорогой! — Полицейские ничего не слышали, но Барден знал, прямо видел своими глазами, что она сейчас приникла к Куодренту, обняла его за шею. — Уйдем. Пожалуйста. Тебе тут нечего делать.
Он резко оттолкнул ее. Об этом сказал ее короткий вскрик и шум кресла, скользящего по линолеуму.
— Я возвращаюсь наверх, — сказал адвокат, — а тебе надо уходить. Прямо сейчас, Хелен. Ты выглядишь в этом наряде, как… — он помолчал, подыскивая метафору, — как попугай в голубятне.
Миссис Миссал пошла, спотыкаясь на своих каблуках, раненная его отказом. Барден, уловив проблеск пламени и голубизны в дверную щель, подался было туда, но Вексфорд стиснул его плечо. Кто-то еще был в этом тихом доме, там, наверху. И этот кто-то не выдержал. Об этом сказал грохот попадавших на пол книг двумя этажами выше, подобный раскату грома прямо над головой.
Дуглас Куодрент тоже услышал его. Он бросился к лестнице, но Вексфорд перехватил его. Они стояли в коридоре лицом друг к другу. Хелен вскрикнула и прикрыла рот рукой.
— О господи! — воскликнула она. — Почему ты не пришел, когда я тебе сказала?
— Никто никуда не идет, миссис Миссал, — сказал Вексфорд, — разве что наверх. — И он взял ключ платком.
Куодрент застыл с поднятой рукой, прямо как фехтовальщик в своей светлой рубашке, подумал Барден. Охотник, сам загнанный в ловушку. Его лицо ничего не выражало. Он несколько мгновений смотрел на Вексфорда, а затем закрыл глаза. Наконец произнес:
— Может, мы пойдем?
Они медленно поднимались наверх — Вексфорд впереди, Барден позади. Нелепая процессия, подумал инспектор. Они шли не торопясь, держась за перила, словно команда «Школы ремонта» или родственники, идущие навестить лежачего больного.
На первом повороте лестницы Вексфорд сказал:
— Думаю, мы все поднимемся в комнату, где Минна хранила свои книги, подаренные Дуном. Расследование началось в этом доме, и, возможно, есть некая поэтическая справедливость в том, чтобы и завершить его здесь. Но сборников поэзии тут уже нет, мистер Куодрент. Как и сказала миссис Миссал, вам нечего здесь делать.
Он больше ничего не сказал, но грохот наверху стал громче. Затем, когда Вексфорд положил руку на дверь маленькой комнаты, в которой они с Барденом тогда вслух читали стихи, с другой стороны двери послышался тихий стон.
Пол мансарды был завален книгами — открытыми, с оторванными корешками, с сорванными обложками и развернутыми веером страницами. Одну швырнули об стену, и она лежала, раскрывшись на картинке, где была изображена девочка с хвостиком и с хоккейной клюшкой.
Жена Куодрента стояла на коленях посреди этого хаоса, сминая в кулаках изорванные страницы.
Когда дверь открылась и женщина увидела Вексфорда, она сделала чудовищное усилие, чтобы вести себя так, словно находится у себя дома, словно роется у себя на чердаке, а четверо вошедших — нежданные гости. Какую-то секунду Бардену казалось, что она сейчас пожмет им руки. Но Фабия не сказала ни слова, руки ее безвольно упали. Она начала пятиться к окну, постепенно поднимая руки и прижимая отягченные кольцами пальцы к щекам. Зацепилась каблуком за одну из разбросанных книжек — девичий ежегодник — и почти повалилась на больший из двух сундуков. Звездообразная отметина появилась на ее щеке, там, куда врезалось кольцо. Она лежала, где упала, пока Куодрент не шагнул вперед и не поднял ее, прижав к себе. Фабия тихо застонала и отвернулась, уткнувшись ему в плечо.
Хелен Миссал, стоявшая в дверях, топнула ногой.
— Я хочу домой!
— Вы закроете дверь, инспектор Барден?
Вексфорд подошел к крохотному окошку и открыл задвижку спокойно, словно был у себя в кабинете.
— Наверное, свежий воздух нам не помешает, — сказал он.
Комната своими блеклыми обоями цвета хаки походила на внутреннюю часть обувной коробки. Сквозняка не было, но окно распахнулось, впустив в комнату более благотворное тепло.
— Боюсь, тут маловато места, — извиняясь, как хозяин, сказал Вексфорд. — Инспектор Барден и я постоим, а вы, миссис Миссал, можете сесть на другой сундук.
К изумлению Бардена, та повиновалась. Он видел, что женщина не сводит глаз с лица старшего инспектора, словно загипнотизированная. Она очень сильно побледнела и внезапно стала выглядеть намного старше своего возраста — как женщина лет пятидесяти в рыжем парике.
Куодрент молча гладил жену, как капризного ребенка. Почти с прежней презрительностью он сказал:
— Методы Сюртэ[35], главный инспектор? Как мелодраматично…
Вексфорд пропустил его слова мимо ушей. Он стоял у окна, его лицо четко рисовалось на ярко-голубом фоне.
— Я собираюсь рассказать вам историю любви, — сказал старший инспектор, — героями которой были Дун и Минна. — Никто не шелохнулся только Куодрент. Он потянулся к пиджаку, который лежал на сундуке рядом с Хелен Миссал, достал оттуда золотой портсигар и прикурил от спички. Когда Маргарет Годфри впервые приехала сюда, — начал Вексфорд, — ей было шестнадцать лет. Она выросла в старомодной семье и в результате казалась всем чопорной и строгой. Маргарет была вовсе не лондонской девушкой, приехавшей покорять провинцию, — она была сиротой из предместья, попавшей в маленький городок со своими сложными интригами и взаимоотношениями… Так ведь, миссис Миссал?
— Думайте что хотите.
— Свою неискушенность она прятала под маской тайны, иномирности, чопорности. Неотразимое сочетание для влюбленного. Дун не устоял. Он был богат, умен и привлекателен. Не сомневаюсь, что одно время Минна — такое имя дал ей Дун, и я буду называть ее так — была в растерянности. Дун мог дать ей то, чего она никогда не смогла бы себе позволить, так что некоторое время он, по сути дела, покупал ее любовь — или, скорее, дружбу, поскольку это была любовь духа, но не тела.
Куодрент яростно курил. Он глубоко затянулся, и кончик его сигареты запылал.
— Я уже сказал, что Дун был умен, — продолжал Вексфорд. — Возможно, мне следовало бы добавить, что блестящий интеллект не всегда идет об руку с самодостаточностью. Так случилось и с Дуном. Успех, амбиции, достижения в нашем случае зависели от участия его избранницы — Минны. Но та всего лишь тянула время, ждала своего часа. Поскольку, понимаете ли… — он смерил медленным взглядом каждого из троих, — понимаете ли, у Дуна, невзирая на богатство, интеллект, привлекательность, был один непреодолимый недостаток, больший, чем уродство, особенно для женщины, воспитанной в таких традициях, как Минна. И уродство это не могло исправить ни время, ни обстоятельства.