Он шел грядками, и необычайной тяжестью наливались ноги: предчувствовал, что-то неладное ждет его. И когда увидел Ольгу, бросился к ней, обнял, а она отстранилась и тихо сказала:
— До свиданья, Вася. Улетаю я. Меня товарищи ждут… Улетаю я.
— Как же так?! Почему ты раньше?!
Она прильнула к нему и зашептала, успокаивая:
— Я вернусь! Вот увидишь — вернусь! Я разыщу тебя! Ты только верь — я приду!…
Приоткрылась дверь, кто-то, кажется Наташа, позвал:
— Оля, пора!
Метнулась к дому, на ступеньках крыльца задержалась, и снова он услышал:
— Я вернусь! Помни обо мне…
Он порывался что-то ответить. И не мог.
Через два дня и его группа вылетела в тыл врага. Неделю располагались в лесу около небольшого польского городка. Потом Василию удалось установить связь с местными партизанами, которые устроили его, «глухонемого», в сапожную мастерскую. В маленькую каморку мастерской приходили немецкие солдаты и офицеры. Василий внимательно вслушивался в их разговоры с хозяином, по отдельным словам а фразам собирал воедино разведывательные данные.
Он свободно ходил по городу — аусвайс был в порядке. Опытным глазом разведчика многое подмечал, а в натренированной памяти хорошо укладывались всевозможные знаки, эмблемы, легко запоминались цифры.
Каждое утро в одной и той же маленькой «кавярне» он пил жидкий кофе. Часто за соседним столиком располагалась молоденькая светловолосая полька. Василий хмуро взглядывал на неё, выпив кофе, тут же уходил, а девушка, пробираясь мимо стола, за которым только что сидел Василий, неловко задевала за стул, некоторое время потом всё старалась установить его как следует. Трудно было заметить кому-либо при этом, что из-под скатерти она доставала маленький клочок бумаги. На нем были написаны цифры, которые понимали только Василий и Виктор.
В редкие встречи со своими товарищами из шифрованных записок Василий узнавал о действиях остальных разведчиков группы, руководил этими действиями.
Но всегда, неотступно во всех его делах и мыслях присутствовала Ольга. Сидит, бывало, Василий на низенькой табуретке, стучит молотком, вбивая гвозди в подошвы немецких сапог, а сам все думает: «Где она?… Что с ней?…»
И не у кого спросить.
Такая была работа…
Примечания
1
Восемьдесят восемь – на радиолюбительском жаргоне – «любовь и поцелуй» (прим. авт.).