– Иван Дмитрич у себя, – Миша поинтересовался у дежурного чиновника.
– Да.
Миша тихонько подтолкнул в спину Ваську.
– Что стоишь? Поднимайся по лестнице.
У двери кабинета начальника сыска Жуков остановился и приказал сопровождающему агенту составить компанию Ваське, сам же постучал и сразу же вошёл.
– Вот пока все сведения, – Миша рассказал о подслушанном разговоре и немного лукавил, все—таки ожидая добрых слов от Ивана Дмитриевича.
– Молодец, – Путилин иногда скупился на похвалы сотрудникам, но сегодня не сдержался, даже поднялся с кресла и начал прохаживаться по кабинету, потирая руки, – и где сей Василий?
– В коридоре.
– Похвально, Миша, что сразу его из огня да в полымя, веди. Погоди, – Иван Дмитриевич прикусил губу, словно что—то задумал, потом произнёс, – веди, это пустое.
Через минуту в кабинет вошёл оробевший Васька, остановился в нерешительности на пороге, исподлобья осматривая сидевшего в кресле Путилина. Ноги дрожали, что подталкивающий сзади агент не мог сдвинуть с места задержанного.
– Проходи, – тихим спокойным голосом произнёс Иван Дмитриевич, и на лице появилась такая добродушная улыбка, что казалось, что он к себе в гости зазвал давнего приятеля.
Васька набрался смелости и приблизился к столу, у которого застыл подобием кобры перед заклинателем змей.
– Василий, ну что столпом соляным стал, – добродушие так и струилось из уст Ивана Дмитриевича, – присаживайся, у меня всего—то несколько вопросов.
– Я, – побледневший Васька набрался смелости и присел на краешек стула, в любую минуту готовый с него вскочить, – я, – и умолк.
– Не хочу тебя мучить вопросами, расспросами, – начал Путилин, – ты, небось, меня знаешь?
– Ещё бы, – Васька опять сглотнул скопившуюся слюну, – кто ж в столице Путилина не знает.
– Тогда ты должен быть наслышан, что мне надобно говорить исключительно правду.
Васька только кивнул головой.
– Хорошо, тогда не буду вола крутить за хвост, где Петьку Голдыша найти я знаю, за ним агенты уже поехали, а вот Кузьку Добрянского, по прозванию Добрый, не сомневайся, найду, но хотелось бы побыстрее, ты ж знаешь, что в сыскном дел невпроворот и не хочется отвлекаться на него.
Кадык Васьки дёрнулся, правой рукой почесал затылок.
– Иван Дмитрич, – зыркнул на начальника сыска, перебьёт или нет, но Путилин привык к такому обращению со стороны преступников. Наоборот, это как—то настраивало на доверительный лад, – сегодня в ночлежном доме у Лавры.
– Это в Чернореченском.
– Там.
– И в котором часу он появится в ночлежном доме?
– Кто ж его знает? – Васька осёкся, исподлобья посмотрел на Путилина.– Но обещался там быть после полуночи.
– Ладно, Василий, сегодня придётся тебе в камере посидеть.
– Эт мы понимаем, – обрадовался допрашиваемый и добавил. – у вас тепло да утром каша справная…
Глава одиннадцатая. В ночлежном доме
До Чернореченской, хотя и было, недалеко, но времени совсем не оставалось. Часы давно пробили полночь, можно упустить Кузьку Добрянского. Узнает об аресте Голдыша и ищи по России.
Задержать Петьку Иван Дмитриевич решил с утра, тем более, что тот ни сном, ни духом о скопившихся над головою тучах.
Путилин поднялся из—за стола и подошёл к шкапу и распахнул дверцы, на одной створке изнутри вставлено большое зеркало, а крючках, прибитых к задней стенке висело чистое, но заношенное с заплатками одеяние. Иван Дмитриевич посмотрел в зеркало, повернув голову сперва вправо, потом влево.
– Хорош, – пробубнел он и скривился, – кистеня только и не хватает.
Переодевание заняло немного времени, дольше возился с бородой и париком, чтобы, не дай Бог, не в подходящий момент съехали в сторону или того хуже оказались на полу.
Осмотрел себя с головы до пят.
«Ничего, – пронеслось в голове, – в темноте, а тем паче при свете лучины или свечи меня не опознать».
На звонок явился дежурный чиновник с красными от бессонницы глазами, дежурит третью ночь, напросился у начальника, что сна лишился и теперь мается. На Ивана Дмитриевича посмотрел без удивления, привык к перевоплощения за время службы.
– Жуков здесь?
– Да, чаи гоняет.
– Позови—ка его ко мне.
Чиновник вышёл, тихонько затворив за собою дверь.
Миша же зашёл, как всегда без стука.
– Иван Дмитрич, звали?
Путилин почесал ухо.
– Да, Миша, – с огорчением произнёс начальник сыска, – с тобой соваться в ночлежный дом не просто опасно, а прямо таки преступно.
– Иван Дмитрич. – обиженно засопел Жуков, – через некоторое время вы меня не узнаете.
– Нет, Миша, – решительным голосом оборвал помощника Путилин, – зови Ваську, придется его с собой брать.
– Но…
– Миша, – прикрикнул начальник сыскной полиции и совсем тихо продолжил, – Василия приведи и побыстрее, времени остаётся все меньше.
Жуков вылетел из кабинета, он так и не понял по поводу времени, но не стал больше изводить начальника словами.
В камере пришлось будить Ваську, который развалился на тонком матрасе и оглашал богатырским храпом не только место своего ночлега, но и прилегающий коридор.
– А? Что? – тёр глаза задержанный.
– Пошли, – кивнул головой Жуков, – Иван Дмитрич зовёт.
– Ну вот, – тяжело вздохнул, – я ж все рассказал.
– Ступай.
Увидев в кабинете стоящего у окна какого—то босяка в рваной, но чистой одежде, с окладистой наполовину седой бородой и космами нечёсаных волос на голове, Васька по хозяйски прошел к столу и опустился на обитый синим бархатом стул. Закинул ногу на ногу и небрежно посмотрев через плечо на Мишу, произнёс:
– Ну и где, Иван Дмитрич? Я чаю горячего хочу и спать.
Жуков с усмешкой во взоре смотрел на начальника.
– Василий, внимательности у тебя нет, – Путилин заложил большие пальцы рук за веревку но поясе, заменявшую ремень.
– Я, – только и сумел выдавить из себя задержанный, узнав голос Ивана Дмитриевича, и рот приоткрылся в изумлении.
– Я – это. я, – проговорил начальник сыскной полиции.
– А…
– Сегодня, видно, придётся, Василий, нам остаться без сна.
Задержанный сделал руками в воздухе несколько движений и замер, не закрывая рта.
– Вижу, Василий, твои сапоги прохудились, деньги иногда имеешь, а ноги мокнут.
– Да я…
– Именно ты, мы, кажется, размером схожи, – Иван Дмитриевич достал из шкапа новые сапоги, – надевай, – и не дав ничего сказать задержанному, добавил, – надевай, нам сегодня одно дело предстоит и я не хочу, чтоб ты приболел после него.
Василий повиновался явно с удовольствием, поднялся и сделал несколько шагов по кабинету.
– Не жмут?
– В самую пору, – заулыбался задержанный.
– Пальтишко смени, – и Путилин протянул верхнюю одежду из заветного шкапа, – великовато, но ничего, зато без заплаток. А теперь, поговорим, как мужики.
– Всегда готов, – глаза Василия блестели и стыдливо добавил. – это мне?
– Тебе, считай мой подарок.
– Благодарствую, Иван Дмитрич, – руки гладили лацканы пальто, – как я понимаю, нам с вами придётся на Чернореченскую?
– Быстро схватываешь.
– Господин Путилин, я…
– Василий, я ж понимаю, что среди тех людей тебе жить, ты только поздороваешься там: «Здравствуй, Кузьма» и все, можешь быть спокоен, что кто—то тебя заподозрит.
– Как Иуда…
– Василий, ты благодари Бога, что отвёл тебя от вчерашней крови. Не то я пустился искать по столице тебя.
– Знак свыше, – задержанный перекрестился.
– Договорились?
– Что мне остаётся, – посетовал Василий, – только вот оставили вы меня, Иван Дмитрич, без пайки утренней, – и посмотрел на начальника сыска карими глазами.
– Не забыл я, – и Путилин протянул задержанному зелёную банкноту, которую с начала разговора держал в руке.
– Благодарствую, Иван Дмитрич, спаситель вы мой.
Доехали до опустевшей Зимней Торговой площади, далее Путилин с Васькой по тележной улицы пошли пешком, чтобы, не дай Бог, кто не заметил из знакомцев. Миша с двумя агентами поехал дальше, чтобы там ждать, когда Иван Дмитриевич выведет Кузьму на свежий воздух. В ночлежном доме опасно арестовывать Добрянского, там много босяков, которые на дух не переносили людей в полицейской форме.
Двери ночлежного дома открывались в восемь часов и до полуночи заполнялся настолько, что некоторым припозднившимся приходилось спать на полу, но один из углов всегда был свободен и там отдыхали, вернее, отсиживались после совершенных налётов, краж или иных более тяжких злодеяний некоторые злоумышленники. Иван Дмитриевич об этом знал, сколько раз совершались облавы и все впустую, то ли кто—то из участка предупреждал, то ли стоят, как они говорит, на стрёме мальчишка, которому гривенник от щедрой души положат. Вот и сейчас Путилин, хоть и шёл с виду спокойным, а на душе кошки скребли. Не за себя, а за Ваську. Себя перестал жалеть четыре года тому, когда из—за измены ушла жена с детьми. Тогда так тоскливо стало на душе, что стал сутками пропадать на службе и старался сам идти туда, где более всего опасности. То, что его никто не узнает, он уверен, не первый раз лезет в такое место, ведь не посылать же в осиное гнездо Мишу. Слишком молод и горяч, голова, конечно, на месте, но вот иногда сперва сделает, а уж потом голову прилагает. Учишь – учишь, толк есть, но прорывается взрывная натура. Вот кто всегда с холодной головой, так штабс—капитан Орлов. Умница, хотя…
– Че надо? – раздался голос над ухом, до входа в ночлежный дом оставалось несколько шагов.
– Дык холодно на улице, – заискивающим тоном произнёс Путилин, за его спиной стоял Васька.
– Местов нет.
– Нам бы с приятелем, хоть под нарами, хоть в проходе.
– А деньги есть?
– Эт мы приготовили, – и Иван Дмитриевич достал из кармана шесть монет покопейке.
– Тады сами ищите себе там, – человек неопределённо указал рукой, – шоб я вас тут не видел.
Путилин со спутником быстрым шагом вошли в дом. В носу защипало от тяжёлого запаха немытых тел, дыма от дешевого табака, прокисшей пищи.
– Там, – Васька тронул Путилина за рукав и повёл на второй этаж, где тяжёлый дух, казалось, посвежел, и дышать стало легче, – Ваня, – прошептал попутчик, – платить не надо было бы, я ж заветное слово знаю.
– Не светись, – только и произнёс Путилин, пока не пришли в заветный угол.
Добрянского не было.
Путникам оставалось только одно, лечь на скрипучие доски нар, покрытым таким тонким матрацем, что ребра чувствовали каждую дощечку.
Ожидание не добавляло радости, Васька один раз поднимался и уходил. У Ивана Дмитриевича начинало стучать, не иначе бешеное, сердце. А вдруг Васька предупредит преступников, тогда от начальника сыскной полиции ничего не останется. Рядом Нева, камень на ноги и на корм ракам и рыбам. Путилин прислушивался к каждому звуку, сжимаю ставшую тёплой рукоять пистолета.
Спокойствие начало покидать Путилина, а скорее всего нетерпение, хотелось, чтобы начавшееся несколько часов в кабинете, наконец, закончилось.
Прошёл час прежде, чем раздались тяжёлые шаги. Со своего места в свете лампадки, висящей у образа Спасителя, Путилин видел, как возле двух ярусных нар остановился мужчина с круглым скуластым лицом, пересечённым под носом пышными усами. Глаз Иван Дмитриевич пришедшего не видел, но чувствовал, как они цепко осматривают окружающее.
Васька не подвел.
– Кузя, ты? Что так поздно?
– А что?
– Потопишь, как медведь на овчарне, спать не даёшь.
– Молчи. – беззлобно прошипел Добрянский, – хотел бы спать. Так без задних ног дрых.
Васька присел на нарах, почесал под рубашкой, одолели блохи своей настойчивостью.
Голос Добрянского Путилину не понравился, от такого можно ожидать всяких неприятных вещей. Теперь возникал вопрос, ранее начальник сыскной полиции хотел вывести Кузьму из ночлежного дома, там, на улице, Жуков с двумя агентами. Но как это сделать, Иван Дмитриевич придумать не мог, заготовленные слова в кабинете сейчас не подходили.
Добрянский продолжал стоять, только тени беспокойно бегали по его ладно скроенной фигуре, потом чертыхнулся и пошёл к выходу. Путилин не стал терять времени, поднялся с нар и последовал вслед за Кузьмой, который заложил руки в карманы начал спускаться по лестнице, бесцеремонно наступая на оставшихся без места бродяжек.
У входа никого не было, тот, что собирал деньги, спал у двери на крыльце в полушубке, зарывшись в высокий воротник. Сердце у Путилина забилось быстрее, что отдало и висках, словно деревянные кузнецы, бьющие по наковальне, когда дёргаешь за палочку.
Кузьма обернулся и впился цепким взглядом в вышедшего следом бородатого мужчину, немного ссутулившегося, словно на спине лежит тяжёлый куль.
– Что вышел? – произнёс Добрянский, оскалив зубы.
– Дух там, – Иван Дмитриевич махнул рукой куда—то в сторону, – тяжёлый. Не привычный я к нему.
– Что тогда в него пришёл?
– Так, ить. Отставку—то барин дал.
– Не нужен, стало быть, стал?
– Оно так.
– И долго у барина служил?
– Да, почитай, цельный год ему товары возил.
– Товары?
– Из порта на склад.
– И что ж тебя выставил?
– Дак, барин за границу укатил, дома свои закрыл и нас, всех, на улицу.
– Что и сторожей не оставил? – Видно было, как загорелись глаза Кузьмы.
– То—то и оно, Федьку —хромого одного оставил. А какой с него сторож—то? – Ощерил зубы Путилин.
– Любопытно, – в задумчивости сказал Добрянский. – А ты хозяйский дом хорошо знаешь?
– Очень даже дюже, – Иван Дмитриевич погладил бороду, Добрянского заинтересовали слова случайного знакомого.
– Соблазна не было?
– Мил человек, да кабы, – и Путилин умолк.
– Не бойся, со мной можно по простому, – Кузьма ступил вперёд и шёпотом произнёс, – я и сам из таких.
– Тады тебя мне сам Господь послал, – также тихо в ответ с радостью в голосе сказал начальник сыска.
– Может, сегодня того…
– А ты, – Путилин осёкся и через некоторое время добавил, – а что? Сегодня Федька пьян.
– Вот—вот, потом случая не представится.
– Едем, – уверенно кинул Путилин.
На Тележной взяли единственную на улице коляску.
– Куды? – Обернулся возница.
– Поезжай по Невскому, – похлопал по его спине Путилин, – я скажу, где повернуть.
Ехали молча, только после Полицейского моста Иван Дмитриевич произнёс:
– На Морскую.
– Там же. – Добрянский замолчал, чувствуя, как в правый бок упёрлось дуло пистолета.
– Да, Кузьма, там сыскное и сиди смирненько, боюсь в тебе лишнюю дырочку сделаю.
У подъезда возница, оказавшийся Мишей Жуковым, произнёс:
– Я уж и не надеялся, что его арестуем, – кивнул головой в сторону Кузьмы.
Глава двенадцатая. Ночной допрос
– Голдыша привезли? – Путилин обратился к дежурному чиновнику, преградившему путь неизвестной компании, в одном из прибывших он, наконец, признал помощника начальника сыска Жукова.
– В камере, – не моргнув, произнёс чиновник.
– Через четверть часа приведите ко мне этого господина, – Иван Дмитриевич сказал, находясь на лестнице, и только в кабинете скривился от боли – ныло в правом боку под рёбрами. Погладил рукой и начал переодеваться.
Когда Миша привёл Добрянского, Путилин сидел в кресле и лицо выражало не только усталость, но и удовольствие от того, что преступник пойман.
– Присаживайся. Кузьма, разговор у нас может быть долгим, а может и совсем коротким, зависит только от тебя.
– Я – то что? – Добрянский криво усмехнулся. – Ничего не делал, ничего не совершал. Ну, ехал с одним бородатым в портерную хмельного выпить.
– Ты я вижу. Кузьма, что—то не понимаешь. Я тебя не за ради карих глаз сегодня выслеживал, а на то уж очень веская причина прикатила с… Мытнинского рынка.
– Да хоть с Сенного, – задержанный и глазом не повёл на слова начальника сыска.
– Мне жаль, что ты не понимаешь. Голдыш—то у нас сидит в камере и ты думаешь он будет молчать о птичнике?
– Не знаю, я никакого птичника, – огрызнулся Добрянский.
– Скажи, что и Петьку Голдыша не знаешь, – Иван Дмитриевич открыл ящик стола и бросил на зелёное сукно ремень, – и это ты не узнаешь.
Кузьма вскочил с места.
– Что вам надо? Не знаю я ничего, не знаю.
– Да ты не суетись, присаживайся, – спокойным, но с металлическими нотками произнёс Путилин, – я тебя не чаю выкушать пригласил.
Добрянский тяжело дышал и рыскал глазами по кабинету, потом взял себя в руки и робко присел.
– Знаю я все, Кузьма, – Иван Дмитриевич вертел в руках ремень, – вот Петька Голдыш уже поведал, как ты свой ремешок старику на шею накинул.
– Врёт он, сука, – попытался огрызнутся задержанный, – врёт.
– Пусть врёт, – раззадоривал Добрянского Иван Дмитриевич, – зато складно.
– Не мой ремень, а его, – кадык Кузьмы дёрнулся, – я на кражу шёл, Петька сказал, что у старика поживиться есть чем. Вот я и пошёл.
– Рассказывай.
– Ну, когда мы вошли, Петька сразу старика молотком по голове, а когда птичник захрипел, то снял ремень и накинул тому на шею. Я и сообразить ничего не сумел, тем более помешать.
– Кто ещё принимал участие в убийстве?
– Господин Путилин, – опять у Добрянского дёрнулся кадык, – не на смертоубийство я шёл, а на кражу.
– Ты не сказал, кто, кроме тебя с Голдышом, там был?
– А что Петька?
– Валит все на тебя, мол, ты позвал, старику голову проломил.
– Вот гад, – сквозь зубы выдавил Кузьма, – двое мы были, кто—то третий должен был быть, да не пришёл. Его я не знаю.
– Добрянский, ты же – вор, что ж тебя на кровь потянуло?
– Я знать не знал и духом не ведал, что так обернётся, – Кузьма успокоился, даже руки перестали трястись, – не желал я смерти старику, видит Бог, – задержанный перекрестился, – если б знал, никогда не пошел бы к птичнику.
– Знал бы, соломки подстелил.
– Ваша правда, я после случившегося хотел уехать, да вот паспорт задержал. Сегодня обещались мне продать, а то не видать бы вам Кузю Добрянского более в столице, – и совсем тихо добавил, – не видать.
Когда Жуков с задержанным удалились, Иван Дмитриевич погладил рукой колено и сжал до боли зубы. Что за напасть? Тело, словно чужое, не только на погоду отзывается, пройдёшь пешком – ноги гудят, не поешь вовремя – желудок начинает капризничать. Не пора ли в отставку, господин статский советник, похлопал ладонью по колену, не иначе призывал к порядку.