На самом деле Клим тоже не был совсем уж уверен в этом. Но как обидно, если все их старания и надежды окажутся тщетны! Ведь если неизвестный туда придет и они его засекут, это случится благодаря его, ахлябинским, камерам. И его сообразительности. Кто как не он предложил ребятам ими воспользоваться? Эти соображения возвышали Клима в собственных глазах, а самое главное, благодаря так удачно и вовремя пришедшей в его голову идее он обрел большую компанию новых друзей, с которыми ему совершенно не хотелось расставаться. Сейчас их связывает общее дело. А если дела не будет? У него опять останется только Диана. Да и та последнее время постоянно норовит удрать куда-нибудь с Марфой и Лизой.
И мама так радуется, что у него теперь много друзей, говорит, чтобы звал их почаще. Только вот если они перестанут с ним дружить, кого же тогда звать? Получится, что он никому не нужен, а мама, естественно, мигом это поймет. И в школе одному тяжело. С друзьями, конечно, гораздо легче и веселее. Тем более что с ним дружат не только одноклассницы, но и два мальчика из десятого. Данила, правда, в школе почти не бывает, но его все знают и уважают. А теперь скоро все будут знать, что Клим его друг. И Илья тоже. Вот они, например, сейчас стоят во дворе, а остальной народ как на них поглядывает! С завистью, между прочим. Совсем недавно он сам так же смотрел на другие компании, когда его сторонились. И что же? Все потерять? Снова стать изгоем? Нет, только не это!
Из школы донеслись трели звонка.
— Встречаемся на большой перемене в столовой, — бросил уже на ходу Илья. — Может, какие — то новости будут.
— Даже если и будут, как ты о них узнаешь? — спросил Ахлябин.
— Данила обещал смену прислать.
— А вот засекут, Илюша, что ты мобильником пользуешься, и тебе не поздоровится, — ехидно покосилась на него Марфа.
В их школе были строго — настрого запрещены любые манипуляции с мобильными телефонами во время уроков. Сначала, правда, запрет касался лишь звонков и разговоров. Но хитроумные ученики стали посылать друг другу СМСки, играть в игры, а те, кто обзавелись смартфонами, и вовсе входили в Интернет, начисто выпадая из скучной действительности очередного урока. Тогда — то директор и издал приказ, запрещающий извлекать на свет мобильники даже на переменах, причем нарушителям были обещаны самые строгие наказания, вплоть до исключения из школы.
Естественно, телефонами все равно пользовались, но с тщательными предосторожностями. Вот и Илья ответил:
— Ну, я и не собирался Даниле звонить. Только СМС прочту. Тихонечко, в туалете.
— А почему он тебе СМС пришлет, а не мне? — возмутилась Марфа.
— Потому что мы с ним договорились, а ты не догадалась. — И Илья скрылся в своем классе.
— Тебе — то какая разница, — посмотрела на Марфу Лиза. — По — моему, даже лучше. Пусть Илья рискует, а мы все равно на большой перемене узнаем.
— А так могли бы раньше, — вздохнул Клим.
— Успокойся, — тихо проговорила Крошка Ди. — Мне кажется, ждать придется гораздо дольше, чем до большой перемены.
Первым уроком в восьмом «А» была математика — контрольная работа, совершенно не оставившая у Ахлябина времени на дальнейшие размышления о таинственном посетителе подвала.
Потом физичка Майя Семеновна, которая впадала в ярость при малейшем движении учеников, объясняла новый материал. Тоже нельзя позволить себе отвлечься. Тем более что Клима вызвали к доске, и, естественно, опять было не до подвала. Промучился с задачкой до самого звонка на перемену.
Зато на третьем уроке наконец появилась возможность расслабиться. Это была литература. Проходили стихи Державина. Клим их читал и даже выучил наизусть положенную порцию. Однако его в прошлую пятницу уже вызывали, он абсолютно не сомневался, что Ирина Константиновна на этой неделе его не тронет, и с легким сердцем пожертвовал обсуждением стихов великого предшественника Пушкина во имя высшей цели.
Он пытался понять, что же все — таки делал загадочный незнакомец в подвале дома Соколовых. Тайна, покрытая мраком, но так хочется понять! Самый логичный вывод: собирался чинить трубу. Однако обычно подобные работы проделывает Марфин дедушка. Это во — первых. А во — вторых, если человек находился там по столь прозаической и легально причине, то почему испугался, убежал, да еще девчонок толкнул? Нет, здесь кроется что — то более сложное и наверняка нехорошее.
И тут Клима посетила новая догадка. Может, незнакомец со своим сообщником спрятал или зарыл в подвале ценные вещи? Вопрос: можно ли там что-нибудь зарыть? Ахлябин напряг память, пытаясь вспомнить, какой в подвале пол, но вот досада — помнилось крайне нечетко.
Вроде там, где они с Ильей ходили, лежат цементные плиты. Хотя в одном месте, кажется, галька насыпана. Проблема в другом: каким слоем насыпана? Если хотя бы полметра толщиной, что угодно можно зарыть, хоть труп человека!
Необходимо срочно проконсультироваться с Марфой! Выдрав листок из тетрадки, он с бешеной скоростью настрочил: «Марфа, ты не помнишь, из чего сделан
пол в вашем подвале?» Нет, так нельзя! Вдруг кто-нибудь перехватит, прочтет и, разумеется, озадачится, с чего Ахлябина взволновал подвал Марфиного дома. Да там уже к вечеру весь класс соберется! Следует писать иносказательно. Чтобы непосвященный вообще ничего не понял.
Ахлябин взялся за сочинение нового текста. Каждое слово рождалось в муках. Конечный результат выглядел следующим образом: «Марфа, ты помнишь, что мы обсуждали в предыдущие дни? Это меня не на шутку тревожит. Особенно то, на чем это зиждется. Тверда ли земля под ногами? Или способна сокрыть некий предмет? Мне она показалась твердыней, но, может статься, я ошибаюсь».
Влияние звучащего в классе Державина явно сказалось на высокопарном слоге записки. Тем не менее автор остался доволен. Главная цель достигнута: непосвященный вообще в текст «не въедет».
Впрочем, как вскоре выяснилось, и посвященный тоже. Марфа прочла послание, покрутила пальцем возле виска и прислала ответ: «Еси о чем ты глаголешь, Ахлябин? Какая еще твердыня? У тебя с башкой все в порядке или ты как раз ею о пресловутую твердыню и стукнулся?»
«Вот черт, переконспирировался! — с досадой подумал Клим. — Хотя могла бы и понять. Ничего особенно сложного. Странный народ эти девчонки. Обязательно им все скажи своими словами!»
Он решил выразиться доступнее, но конспирацию это не отменяло, и Ахлябин замаскировал свой вопрос под стихотворное послание:
Туда ты входишь, дверь открыв,
По лестнице спускаешься,
Там тьма, и пол, и потолок
Надолго простираются.
Ступает там моя нога
И в плитку упирается,
Шажок, другой, и вот вопрос:
«Там гравий начинается?»
Перечитав, Клим остался чрезвычайно доволен собой. Если еще немного потренироваться, начнет выходить, пожалуй, не хуже, чем у Державина. И уж наверняка актуальнее: Гаврила Романович — то жил давно, а он, Клим, вполне, оказывается, в силах поднять проблемы современности. Может, потом его даже в школьную программу введут. И тогда Ирина Константиновна станет рассказывать последующим поколениям, что Клим Ахлябин учился в их школе и получал по литературе сплошные пятерки. Тут она несколько покривит душой, на самом — то деле ставит ему в основном четверки. Но разве она найдет в себе силы признаться: гений, и на четверки учился. Непедагогично.
Пока он об этом думал, пришел ответ: «Нет, Ахлябин, теперь я убеждена: ты окончательно съехал. Умоляю: возьми мозги в руки и напиши, наконец, нормальным, человеческим языком, что тебе приспичило у меня узнать».
Ахлябин рассердился: стараешься тут, стараешься, а они с Лизкой не дают себе труда немного мозги напрячь. Хотите ясности — получайте!
И он написал:
«Мне приспичило узнать:
1. Что есть пол?
2. Из чего вышеозначенный состоит?»
Немного подумав, он для пущей ясности приписал:
«Там. Сама знаешь где».
Старался он зря. Непрофильная его активность уже некоторое время привлекала внимание Ирины Константиновны. Человеком она вообще — то была либеральным, однако придерживалась мнения, что всему есть предел. Ладно еще, одна записка. Куда ни шло — вторая. Но на третьей ее терпение лопнуло.
— Соколова, — свела литераторша к переносице густые черные брови, — не поделишься ли со мной тем, что тебе там передали?
Марфа вспыхнула.
— Ирина Константиновна, это сугубо личное.
— Личное, как мы договаривались в начале года, у вас может быть только после уроков.
— Ирина Константиновна, лучше я это сейчас порву.
— А мне кажется, лучше бы ты положила ее мне на стол, — не собиралась уступать Ирина Константиновна. — После урока заберешь.
Марфа резко вскочила.
— Да пожалуйста, если вам интересно, читайте!
И, демонстративно развернув ахлябинское послание, она швырнула его на учительский стол.
Ирина Константиновна невольно опустила глаза, хотя совершенно не собиралась читать записку Клима. Глаза ее немедленно округлились.
— Вот уж такого, Ахлябин, я от тебя совершенно не ожидала, — в замешательстве пробормотала она. — Сейчас ведь глубокая осень, а не весна.
— Ирина Константиновна, при чем тут времена года? — удивился Клим.
— Да вы нам прочитайте, чего уж там… — заорал Колька Смирнов. — Тем более Соколова разрешила!
— Разрешила, но не тебе! — И, развернувшись, Марфа обрушила на смирновскую голову хрестоматию по литературе.
— Соколова! Пересядь, будь любезна, на последнюю парту в третьем ряду! — прикрикнула учительница. — А ты, Смирнов, марш к доске. Прочтешь нам сейчас стихотворение «Памятник».
— Почему это я? — запротестовал тот. — Ахлябин к Соколовой клеится, а я отвечай. Да?
— Я не клеюсь, — залился краской Ахлябин, — а по деловому вопросу.
— Знаем, какие у тебя деловые вопросы, — загоготал Смирнов.
Класс разразился хохотом, а Марфа, проходя мимо, умудрилась еще раз хлопнуть Кольку по белобрысой, коротко стриженной голове. Ситуация выходила из — под контроля. Ирина Константиновна громко постучала указкой по столу.
— Дискуссия завершена! Смирнов, поднимайся и отвечай! Можешь с места.
Колька поднялся со стула и пожал плечами. «Вот самодурша эта училка, — подумал он. — Задает Державина, а читай ей, видите ли, Пушкина, которого в прошлом году проходили». Ну так это даже лучше. «Памятник» Пушкина он еще худо — бедно помнил, так как учил. Глядишь, вовремя остановят, пока не сбился. С Державиным было бы хуже. К нему Колька даже не притронулся. Всю субботу и воскресенье на роликах прокатался. И он уверенно начал:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный…
По восьмому «А» прошелестели ехидные смешки.
— Ты что это мне, Смирнов, читаешь? — пристально поглядела на него Ирина Константиновна.
— «Памятник», естественно, — недоуменно откликнулся тот.
— Чей «Памятник»? — с ледяным сарказмом осведомилась учительница.
— Ну не мой же, естественно. Там просто так написано: «Я памятник себе…» Но это памятник как бы Пушкин себе воздвиг своей бессмертной поэзией. Так в учебнике написано.
— А кого мы сейчас проходим? — В новом вопросе учительницы явно крылся подвох, однако куда она гнет, для Смирнова оставалось великой тайной.
— Державина, — не совсем убедительно ответил он, а сам подумал: «Может, я чего пропустил?»
Он ведь тоже, пока не случилась история с запиской, был целиком и полностью поглощен своими мыслями. Думал о роликах, вернее, разрабатывал тактику, как половчей перепрыгнуть на стройке с одной стены на другую, затем приземлиться на почти отвесный дощатый настил и с головокружительной скоростью съехать по нему на грешную землю. Ясное дело, мог что — то из происходящего на уроке и не расслышать.
— Очень хорошо, Смирнов, — прежним тоном продолжала литераторша. — Но тогда объясни, зачем ты нам Пушкина читаешь?
— Так «Памятник» — он ведь Пушкина, — вконец растерялся Смирнов.
— Если бы ты внимательно меня слушал на прошлом уроке и выполнил домашнее задание, ты знал бы, что есть еще «Памятник» Державина — предшественник пушкинского «Памятника».
«Вот сволочи предки были, — с досадой отметил Смирнов, — понаписали кучу одинакового, а мне отдувайся. Запутаешься! Не разберешься! Хоть бы названия друг у друга не тырили. Тоже мне, Пушкин — гений, солнце русской поэзии, не мог свеженькое придумать! А мне из — за его лени сейчас двойку влепят».
Пророчество тут же сбылось.
— Садись, Смирнов, два, — объявила учительница. — Если ты, конечно, не готов ублажить наш слух «Памятником» Державина.
— Ирина Константиновна, давайте я лучше в следующий раз ублажу, — решил попытать счастья Смирнов. — Я просто перепутал.
— Вот в следующий раз двойку и исправишь. — Литераторша была неумолима. — Если, конечно, снова не перепутаешь. А теперь, — перевела она взгляд на Ахлябина, — по закону жанра, необходимо вызвать соперника. Дерзай, Клим. Так сказать, наноси ответный удар. Или ты тоже перепутал? — усмехнулась она. — Как времена года?
«Какое счастье, что я вчера все выучил! — пронеслась победоносная мысль в голове Клима. — Во — первых, двойку не поставят, а во — вторых, этот гад Смирнов позлится!»
И он уверенно начал:
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид…
— Молодец, — похвалила Ирина Константиновна, когда он додекламировал последнюю строку. — И как выразительно прочел! Даже не ожидала. Вот, Смирнов, учись у Ахлябина, бери пример. Человек все успевает: и стихи учить, и записки писать, и с девочками пококетничать.
— Да пошел он, скелет в обмороке, — пробурчал себе под нос Колька.
К счастью, раздался звонок. Спасительный для Смирнова, но не для Ахлябина. Не успел Клим собрать вещи и отойти от своей парты, Смирнов подлетел к нему и точным ударом отправил его в угол.
— Я тебе покажу, как на наших девчонок зариться! — навис он над поверженным соперником. — Тоже мне, донжуан нашелся, казанова недоделанный! Есть у тебя своя Диана из ваших, вот и сиди с ней. А в чужой огород глаза не лупи. Понял? — Огромный Колькин кулак замаячил в опасной близости от носа Клима. — Ты усек мои пожелания?
— А кто это ваши и кто наши? — нашел в себе мужество спросить Клим. — По какому признаку разделение? Мы вроде в одном классе учимся.
— Ваши — из новых домов, а наши — из старых.
— Погоди, это ведь ваши дома называют новыми.
— Не — ет, — грозно протянул Смирнов. — Наши теперь старые. Они были новыми до тех пор, пока старые, деревенские, не сломали, а на их месте ваши не отгрохали. Так что вы теперь новые, а мы старые. И ты к нашим девчонкам близко не подходи.
— Отстань от него! — вклинилась между конфликтующими сторонами Марфа. — Ты — то кто такой? Ахлябин хоть здесь родился. В одном, между прочим, роддоме со мной. И жил сперва в новых домах, которые ты теперь называешь старыми, потом, недолго, где — то еще, а теперь — опять здесь. А ты, Колька, элемент пришлый. Вообще родился в деревне Мымыри. — Марфа высокомерно прыснула. — В общем, еще вопрос, кто здесь наш, кто не наш и кто и на что имеет право. А к Климу еще раз пристанешь, Илью позову и Даниле пожалуюсь.
— Нужен он мне! — брезгливо оттопырил нижнюю губу Смирнов. — Руки марать. Живи, слизняк.
И он вразвалочку удалился.
— Зря ты вмешалась, — сказал Марфе все еще бледный Ахлябин. — Сам бы прекрасно с ним справился.
— Да уж, я видела, как ты здорово справлялся. — Марфа была очень рада, что подоспела вовремя. — Пришлось бы нам после тебя собирать по кусочкам.
— Ты скажешь…
— Ладно, хватит трепаться. Забыл? Нас в столовой Илья ждет. Может, у него есть новости.
— Так чего мы тогда стоим! — кинулся в коридор Ахлябин.
Увы, они зря торопились. Новостей не было.
— Я Даниле даже позвонил, — шепотом признался Илья. — Так, на всякий случай! Но там полное затишье. Только ваш дед один раз заходил. Вентиль подвернул и ушел.
— Ну! Поэтому этот тип и не появился, — сказал Ахлябин. — При деде же он не может.
— Или просто не собирался появляться. — Марфа была разочарована итогами первой половины дня. — Кстати, что это за чушь ты мне целый урок литературы писал?
— Не чушь, а про пол в подвале хотел выяснить. Какой он — бетонный, или там где-нибудь можно при желании выкопать яму?
— Ума палата! — прыснула Лиза. — Хотел узнать, так прямо бы и написал. А то стихи или ребусы какие — то.
— Ага, — по — лошадиному мотнул головой Клим. — Я, между прочим, чувствовал, что могут перехватить, вот и шифровался.
— Дешифровался, — проворчала Марфа. — В последней записке такое было, что Ирина наша, наверное, совсем о другом подумала.
— А что же ты написал? — заинтересовался Илья.
Клим мрачно процитировал. Остальные расхохотались.
— Ну, теперь ясно, почему литераторша намекала, что Клим времена года попутал! — сквозь смех проговорила Диана. — Такие вопросы девочкам задавать! Ай — ай — ай, как неприлично.
Клим от смущения еще больше насупился.
— Зато про подвал никто не просек.
— И Смирнов сцену ревности закатил, — прыснула Лиза. — Он к Марфе с первого класса неравнодушен.
— Перестань! — в свою очередь надулась Марфа. — Смирнов полный придурок, и уши у него холодные.
— Ошибаешься. Красные. А значит, горячие, — поправила Лиза.
— Какая разница, — отмахнулась Марфа. — Главное, что придурок.