В общем, оставалось полагаться только на свою приметливость.
Он стал приглядываться к взрослым мужчинам. Но вскоре понял, что приглядываться-то особо и не к чему. Очень скудны были подробности, которые стоило взять на вооружение. Например, он отметил, что мужчины если не пьяные, пропускают женщин перед собой в двери. Некоторые – их совсем мало – подают женщинам пальто. Это он заметил зимой в кинозале: закончился фильм, зрители стали одеваться, и один мужчина взял пальто своей спутницы со спинки кресла и подал ей так, чтобы она, стоя к пальто спиной, могла просунуть руки в рукава. По виду эти двое были мужем и женой. Значит, если ты пришел с девушкой, то подавать пальто, держа его вот таким особенным образом, тем более необходимо? Выходит, да. Так он это понял.
А вскоре у него появилась возможность проверить свои догадки, касающиеся ухаживания за девушками.
Вернее, за одной девушкой – наконец появилась такая, которую он и хотел.
Она пришла первого сентября на линейку. В выпускных классах двое новеньких появилось: у них Игорь Салынский, а в параллельном вот эта Ира по фамилии Янчук. На линейке она единственная была в школьном коричневом платье, в белом фартуке и в белых бантах. После того как началась перестройка, у них в школе почти перестали следить за тем, чтобы ученики ходили в форме. От малышни еще требовали, а на старшеклассников смотрели сквозь пальцы, на выпускников уж точно. Ну, джинсы запрещали носить, так их почти ни у кого и не было, а у кого были, те их и сами в школу не надевали – берегли, потому что стоили они немыслимых денег, да и не достать их было. А брюки-пиджаки – пожалуйста, надевайте какие угодно, юбки-блузки тоже.
Поэтому все девчонки явились на линейку в том, что обтягивало, сползало, приоткрывало и лишь отдаленно напоминало школьную форму. И эта Ира в своем коричневом платьице и бантах выглядела белой вороной. Может, именно это его и привлекло. Правда, платье, хоть и форменное, было совсем коротким; это тоже имело значение. Да, это было важно. Ирины ноги казались такими длинными, что у него губы пересохли, когда он взглянул на них.
Директриса обвела взглядом галдящих учеников и громко вызвала:
– Гриневицкий, Янчук, идите сюда! Поведете первоклассников. Вы хоть в форме, – добавила она, скользнув недовольным взглядом по Ириным ногам.
Митя был в форме потому, что другой приличной одежды у него не было; не в клетчатой же рубахе на линейку идти. А зачем надела это платье Ира, он не понимал.
Он нес первоклассницу на плече и чуть не оглох оттого, что счастливая девчонка гремела колокольчиком прямо ему в ухо. Ира шла рядом, ведя за руку тихого малыша. От запаха ее духов, едва уловимого, но пряного, у Мити голова кружилась не меньше, чем от вида ее ног и волос, разделенных пробором – он отчетливо видел этот светлый пробор сверху, с высоты своего роста, – и от сверкания ее ярко-голубых глаз. Такие глаза были у сиамской кошки, которая, когда Мите было лет шесть, приблудилась и жила у них в квартире с неделю, пока не стащила со стола мясо и отец не завез ее далеко за Киржач.
– А девчонки у вас ничего такие, симпотные, – негромко сказала Ира, когда они обошли с первоклашками круг и остановились возле школьного крыльца, с которого директриса тут же начала говорить о задачах партии для молодежи. – Вон та, пеструшка, кто?
Митя проследил за ее взглядом и ответил:
– Рита Германова. А почему она пеструшка?
– Откуда я знаю? – хихикнула Ира. – Уродилась такая, наверное. Видишь, волосы какие? Ну, полосатые, – пояснила она, заметив его недоумение. – А на нее красавчик вон тот видишь как уставился?
«Ерунда какая-то», – подумал Митя.
Волосы у Риты были самые обыкновенные, то ли светло-, то ли темно-русые. Даже странно, что новенькая из всех девчонок обратила внимание именно на нее, в обоих выпускных классах были и покрасивее. Но вообще-то ему неинтересно было думать, какие у Риты волосы и кто на нее уставился, и даже не из-за ее всем известной надменности это было ему неинтересно, а потому что про девчонку, с которой проучился в одном классе все годы, кто ж станет думать.
А Иру он пригласил в кино через два дня. Она ему очень понравилась, и если уж подготовился он к тому, чтобы за кем-то ухаживать, то, конечно, за ней.
В сентябре еще работал летний кинотеатр «Комсомолец» в парке у реки. Митя хотел взять билеты заранее, но заранее не продавали. Пришлось прийти к открытию кассы перед вечерним сеансом. Он собирался отстоять очередь, а потом бежать обратно ко входу в парк, к фонтану, где договорился встретиться с Ирой. Это были действия на грани фола – а вдруг ей пришлось бы ждать? Но он считал, для нее это все-таки лучше, чем стоять в очереди, в которой все лузгают семечки и пьют принесенное с собой пиво. Самому-то ему нетрудно постоять, но предлагать это девушке, которая тебе нравится, нехорошо.
– Гриневицкий! Иди сюда! – услышал он, подойдя к очереди.
Митя глянул туда, откуда донесся голос, и увидел Риту Германову. Она махала ему рукой почти от самого окошка кассы. Вот повезло! А то бы точно на свидание опоздал. Конечно, он подошел к Рите.
И – не узнал ее. Что-то с ней произошло необыкновенное… Что именно, он не понял. Глаза у нее незнакомо блестели и переливались – он впервые заметил, что они зеленые, но не яркие, а скорее зеленоватые, как трава под ранней изморозью. А что еще?.. Сообразить Митя не успел.
– Привет, – сказал Салынский; оказывается, он стоял рядом с Ритой. – Становись перед нами, а то тебе билетов не хватит.
Митя уже знал, что Игорь Салынский приехал в Меченосец из Москвы. Почему, было непонятно, но и неважно. А вот что он сразу позвал одноклассника к себе в очередь, хотя сам пришел с девушкой и ему могло быть вообще ни до кого, – это было важно, и очень.
Пока касса не открылась, они разговаривали. То есть Митя просто присоединился к разговору – Игорь и Рита обсуждали, что такое математическая красота.
– Нейробиологи доказали, – сказал Игорь, – что восприятие красивых математических формул происходит точно так же, как восприятие живописи и музыки. Теми же отделами мозга.
– Еще бы понять, что такое красота формул! – фыркнула Рита. – По-твоему, математика красивая?
Это она спросила не у Игоря, а у Мити. Он был ей привычнее.
– Насчет всей математики не знаю, – пожал плечами Митя, – а в геометрии красивого много.
– Например, что? – спросил Салынский.
Он смотрел с доброжелательным интересом. Он, конечно, сильно отличался от всех парней в их классе. И в параллельном тоже. Во время линейки Мите показалось, что Салынский просто хлыщ, но похоже, что нет.
– Например, трехмерные многогранники, – сказал Митя. – Тетраэдр, октаэдр, икосаэдр, куб и додекаэдр. Их же еще в античности открыли.
– Ну да, – согласилась Рита. – В античности не открыли бы, если б они некрасивые были.
Она сказала про многоугольники и про античность, но по тому, как взглянула при этом на Салынского, Митя понял, что она влюблена в него по уши. Он никогда не видел, чтобы у девушки был такой взгляд, и тем более никогда не видел такого у Риты, даже представить не мог, что она, без обиняков и без малейшего затруднения говорившая все, что у нее на уме, – на такой взгляд, косвенный и лукавый, способна. Если бы Ира так на него взглянула, он бы умер, наверное.
Начали продавать билеты, очередь сразу подалась вперед, как будто открылась не касса, а ворота, все стали тесниться и орать, Салынский сказал Рите, чтобы она отошла в сторонку, а они с Митей стали продвигаться к окошку, не давая стоящим сзади оттеснить их от цели.
– У тебя такой вид, будто ты пропуск в рай получил, – сказала Рита, когда они выбрались из толпы с заветными билетами.
Она обращалась к Мите, но думала при этом только об Игоре. Невозможно было объяснить, по каким признакам, но это было понятно. От ее слов Мите захотелось поскорее оказаться рядом с Ирой. И не у фонтана, где они договорились встретиться, а в темноте кинозала. Он хотел взять Иру за руку и почувствовать, как вздрогнут ее пальцы на его ладони.
К фонтану Ира опоздала. Он ждал, смотрел на желтые листья на поверхности воды, курил, вдыхая дым как воздух, и думал, что она не придет совсем. А когда пришла, обрадовался так, что чуть не поцеловал ее здесь же, под фонтанными струями. Еле сдержался.
В кинотеатре сидели рядом вчетвером, девчонки посередине, а Митя с Игорем по обе стороны от них. В отсветах экрана можно было разглядеть каждую черту их лиц, каждое движение. Митя увидел, как Игорь взял Риту за руку. Ее рука лежала, вздрагивая, на его ладони. Мите стало досадно, как будто Салынский опередил его. Он посмотрел на Ирин профиль – острый, пикантный, да, именно это слово подходило и к профилю ее, и ко всей внешности. Хорошо, что в зале было темно: его бросило в жар так, что пот выступил на лбу. Если бы еще и за руку ее взял, то стыдно представить, что с ним сразу случилось бы…
Все время, пока длился сеанс, кровь била ему в виски гулкими импульсами, он не мог понять, о чем фильм, да и не до фильма ему было в этом сводящем с ума трепете.
Когда вышли из кинотеатра, Игорь предложил:
– Я там какое-то кафе на площади видел, где Ленин. Может, пойдем?
– Пойдем! – тут же откликнулась Ира.
Глаза у нее сверкнули. Мите стало не по себе. Почему она так обрадовалась? Салынский к ней вообще никакого отношения не имеет.
– Я не пойду, – сказала Рита.
Мите показалось, что она бросила на него быстрый взгляд, перед тем как это сказать.
– Ну и я тогда тоже, – улыбнулся Игорь.
Он взял Риту за руку, и они ушли. Митя вздохнул с облегчением. Рита услышала его вздох, оглянулась и засмеялась. Все-таки это что-нибудь да значит, провести рядом с человеком всю свою школьную жизнь. Как легко она догадалась, что с ним происходит!
Ира разочарованно вздохнула.
– В кафе можем и одни пойти, – сказал Митя.
Все лето он работал – сосед пристроил к шабашникам, которые чинили коровник и перекрывали крышу клуба в деревне Камча неподалеку от Меченосца, – поэтому деньги у него были.
– Пошли, – согласилась Ира.
Согласилась вроде бы охотно, но глаза при этом не изменились – не сверкнули, как только что от слов Салынского.
Днем в кафе на площади Ленина ели мороженое, а вечером в основном пили водку. Ее приносили с собой и наливали в стаканы с пепси или в чашки с остатками кофе. В этом не было для Мити ничего неожиданного, но когда он вошел в кафе с Ирой, ему почему-то стало не по себе. Глазами девушки он увидел все это – липкие столики, пьяные лица, клубы едкого дыма, – услышал несвязные, срывающиеся на крик разговоры. Зачем он позвал ее сюда? Лучше бы в парке погуляли, тепло же.
Сесть было негде. Удалось только встать рядом с длинным столом у стены.
– Что тебе взять? – спросил Митя.
– Не знаю. – Ира состроила гримаску, недовольную, но не сердитую. – Ну, кофе с пирожным возьми.
Стоя в очереди, он не сводил с нее глаз. Не потому, что ему этого хотелось, то есть не только поэтому. Слишком много вдрызг пьяного народу было вокруг, а она была слишком красивая.
Он отвлекся буквально на минуту, когда расплачивался за кофе и забирал его с прилавка вместе с тарелкой пирожных. А когда посмотрел на Иру снова, рядом с ней уже стояли два парня и говорили ей что-то с пьяным настойчивым видом.
Митя оказался рядом с ними мгновенно, даже кофе полчашки расплескал.
– Ну? – спросил он. – Чего надо?
Тот из парней, который ростом был повыше, огрызнулся заплетающимся языком:
– А тебе чего?
Митя сразу понял, что объясняться с ним незачем: сильно пьяный. Он ткнул его ладонью в грудь, и парень отлетел на шаг назад. При этом он не упал, потому что прямо у него за спиной была стенка. Митя и не хотел, чтобы он падал, – понимал, что будет в таком случае дальше: крики, драка, милиция.
К счастью, парень оказался хоть и пьяный, но понятливый. Или, может, тоже не хотел скандала.
– Ну чё ты сразу? – примирительно произнес он. – Пошли, Колян, это его девчонка.
И они отошли к точно такому же длинному столу у противоположной стены.
– Как ты его!.. – восхищенно сказала Ира.
– Что – как? – не понял Митя.
– Ну… Толкнул так… Он сразу испугался!
Когда Митя ткнул ладонью пьяного парня, то об Ирином восхищении не думал, просто сделал то, что считал наиболее действенным. Это не стоило ему ни малейшего усилия, и он не ожидал, что самые обыкновенные его навыки произведут такое впечатление. Но ее восхищение было ему приятно, чего уж. И глаза у нее теперь сверкали, и смотрела она на него так…
– Кофе пролил, – сказал Митя.
Он не знал, что сказать.
– А я уже расхотела! – весело ответила Ира. – В смысле, кофе расхотела.
Она все-таки стала пить оставшийся кофе и есть пирожное, и Митя тоже. Он не чувствовал ни вкуса всего этого, ни запаха – только запах ее духов, тот же самый, который так поразил его на линейке.
– Надо было ко мне пойти лучше, – неожиданно сказала Ира.
– Куда к тебе? – не понял он.
– Домой. Родители в Никель за вещами уехали. На Кольский. Отец там служил, он военный, – объяснила она. – В отставку вышел и квартиру тут у вас получил. А вещи не все сразу перевезли, они с матерью за оставшимися вчера и уехали.
– А-а!.. – протянул Митя, опять не зная, что сказать.
– Пошли сейчас, – предложила Ира. – Кофе у меня и дома есть, даже лучше, чем этот. У нас в гарнизоне норвежский кофе можно было достать. Там же совсем рядом Норвегия, – объяснила она.
«Какая разница, что там в гарнизоне! – чуть не завопил он. – И в Норвегии тоже!»
Главное, она хочет быть с ним здесь и сейчас, все остальное не имеет значения.
Глава 11
Дом, в котором получил квартиру Ирин отец, стоял на самой окраине Меченосца, на пустыре. Его только что построили для работников железобетонного комбината. И для отставных военных, оказывается. Дом почти не был еще заселен, лишь несколько окон светилось в осенней темноте, когда они шли через пустырь по сухой и твердой тропинке.
Митя подал Ире руку, помогая перебраться через глиняный надолб, и не знал, что делать потом: держать ее за руку или отпустить. Отпустить так и не смог, но, держа, все время думал, что через его руку она почувствует, как напряжен он весь, каждой своей молекулой. Он боялся, что она это почувствует. Это было бы слишком стыдно.
Квартира была совсем пустая, прямо гулкая от пустоты.
– Мебель не перевезли еще, на полу спим, – сообщила Ира, когда они вошли из прихожей в комнату. – Родители тут, а я вон там. Зато у меня теперь комната своя!
В ее комнате стоял чемодан и лежал на полу матрас с постелью. Митя увидел все это в тусклом свете единственной лампочки под потолком.
– Люстры тоже в контейнере едут, – сказала Ира. – У нас там хорошие люстры можно было достать, чешские, с подвесками. А у вас тут нищета такая, ну вообще, даже лампочки простые в дефиците. И одежда моя не приехала еще. В школу в форме хожу, как вообще какая-то!..
Митя слышал, что она говорит, но не понимал ни слова. Он видел, чувствовал, знал: ей тоже все равно, что говорить. Она смотрела на него так, что невозможно было не понять, чего она ожидает. Это было так странно! Он думал, все будет трудно, неловко, он не знал, с чего начать… А она просто провела рукой по стене и выключила свет, не сводя при этом с него глаз. Он видел их ожидающий блеск даже в темноте, наполнившей комнату.
– Ну что ты? – шепнула Ира. – То не боялся, а то вдруг…
После таких слов невозможно было медлить ни секунды. Митя обнял ее. Горло перехватывало, в голове словно колокол бился, колотил о виски. Ее тело под блузкой полыхало так, будто у нее поднялась температура. Может, надо было ему принять предложение соседки и давным-давно уже «попользоваться», как та говорила? И было бы проще сейчас. Так он подумал, лихорадочно и тревожно.
Но он не хотел, чтобы было проще! Ирина свежесть, ярко-голубые глаза, головокружительный запах ее духов – все это будоражило его новизною, и хотя сознание его мешалось и металось, он все-таки понимал, что совсем не был бы рад, если бы то, что происходило между ними сейчас, оказалось для него знакомым, привычным.
Митя наклонился и поцеловал Иру. Ее губы приоткрылись от его поцелуя сразу, даже как-то поспешно. Это задело его, но почему, он не понял. Просто не успел понять: Ира сделала шаг назад, едва заметный шажок, он подался за ней, они почти споткнулись о матрас…
Он удивился тому, как легко раздел ее. Только с застежкой лифчика запутался, и она отвела его руки, сказав каким-то новым, хрипловатым голосом:
– Это давай я.
А вся остальная ее одежда подчинилась его рукам легко, и сама Ира тоже. Она как будто была частью того, что было на ней надето.
Все это взволновало Митю так, что, когда она легла на матрас и раскинула ноги, он задрожал, застонал и еле успел упасть на нее, соединиться с нею, слиться, всю ее почувствовать так, как не чувствовал в своей жизни никого и ничего, – не телом только, а всем своим существом.
Он вздрагивал, бился, вскрикивал, а она закрывала ему рот ладонью и что-то говорила; он не мог разобрать, что именно.
Когда он замер и затих, Ира сказала:
– Ну что ты так кричишь? Дом панельный, соседи услышат. – В ее голосе послышалось недовольство, но тут же исчезло, и она спросила с каким-то веселым сочувствием: – А ты первый раз, да? Ну и как тебе?
Мите показалось, что на него вылили ведро холодной воды. Он даже воздух хватал ртом некоторое время, поэтому ответил не сразу.
– Хорошо, – произнес он наконец.
– В следующий раз лучше будет, – уверенно сказала Ира.
«Какой еще следующий раз?! – чуть не заорал он. – Не будет больше ничего!»
От стыда он готов был провалиться, с головой накрыться одеялом, поверх которого они с Ирой лежали, сгореть, утонуть, исчезнуть! То, что произошло минуту назад, произошло с ним впервые, да, но знал он об этом все, а потому прекрасно понимал, как был жалок и какой беспощадной насмешки заслуживает. И разве он сможет даже просто встретиться с ней после этого наедине? Нет, конечно!