— Слухи из кегельбана? — прошептал он в нее.
Года два-три назад Бубба, наемный убийца по имени Пайн, я и Фил Димасси повстречали Джека Рауза и его правую руку, полоумного Кевина Херлихи у заброшенного кегельбана в Кожевенном квартале. Зашло нас туда шестеро, вышло четверо. Джека Рауза и Кевина Херлихи связанных, с кляпами во рту истязали Бубба и несколько шаров для игры в боулинг. У жертв шансов спастись не было. Санкционировал это убийство Жирный Фредди Константайн, глава здешней итальянской мафии, и те из нас, кто вышел тогда из кегельбана, знали, что тела убитых никто не найдет и дураков искать их не найдется.
— Это правда? — прошептал Сыр.
Утвердительный ответ он прочел у меня в глазах.
— Бубба должен знать: я к этой истории с трубой не имею никакого отношения.
Я посмотрел на Энджи. Она вздохнула, взглянула на Сыра и потом на полочку под самым стеклом.
— Патрик, — сказал Сыр, и в его голосе не было и следа обычных интонаций, — ты должен передать это Буббе.
— Знаешь что? — сказала Энджи.
— Я к этому отношения не имею.
Энджи улыбнулась и покачала головой.
— Ну да, конечно, Сыр, конечно.
Он стукнул тыльной стороной ладони по стеклу:
— Послушайте меня! Я к этому отношения не имею.
— Бубба на это смотрит иначе, Сыр.
— Так скажите ему.
— Почему?
— Потому что это правда.
— Я на это не куплюсь, Сыр.
Он подвинул свой стул поближе к нам и сжал телефонную трубку так, что мне показалось, она вот-вот треснет и развалится надвое.
— Слушай меня, кусок дерьма. Этот психотик думает, я его трубой трахнул, так я с таким же успехом мог бы и какого-нибудь охранника тут пришить, чтобы засадили в одиночку пожизненно. Этот чувак — ходячий смертный приговор. Так что скажите ему…
— Да пошел ты, Сыр!
— Что?
Я повторил, на этот раз очень медленно.
— Я заходил к тебе два дня назад, — сказал я через некоторое время, — и умолял тебя сохранить жизнь четырехлетней девочке. Теперь она мертва. Из-за тебя. И теперь ты просишь о милосердии? Я передам Буббе, что ты сожалеешь о своем распоряжении дать ему трубой.
— Нет.
— Скажу, что ты так и сказал: «Я сожалею». Что как-нибудь загладишь свою вину.
— Нет. — Сыр покачал головой. — Ты этого не сделаешь.
— Смотри, что я делаю, Сыр. — Я отстранил трубку от уха и сделал вид, что сейчас повешу ее на рычаг.
— Она жива.
— Что? — сказала Энджи.
Я снова поднес трубку к уху.
— Она жива, — повторил Сыр.
— Кто? — спросил я.
Сыр закатил глаза и кивнул в сторону охранника, стоявшего у дверей.
— Сам знаешь кто.
— Где она? — спросила Энджи.
Сыр покачал головой:
— Дайте мне несколько дней.
— Нет, — сказал я.
— У вас выбора нет. — Он посмотрел через плечо, придвинулся поближе к стеклу и прошептал в трубку. — С вами свяжутся. Поверьте мне. Мне надо сначала кое-что выяснить.
— Бубба очень рассердился, — сказала Энджи. — И у него есть друзья. — Она обвела взглядом тюремные стены.
— Это правда, — сказал Сыр. — Его дружки, гребаные братья Тумей как раз сели за ограбление банка в Эверетте. Будут крутиться тут следующую неделю, пока суд да дело. Так что нечего меня пугать. Я и так напуган. Поняли? Но мне нужно время. Так что попридержите своего пса. Я вам весточку пришлю, обещаю.
— Откуда у тебя уверенность, что она жива?
— Знаю. Понятно? — Он горько улыбнулся. — Вы понятия не имеете, что на самом деле творится. Вы это знаете?
— Теперь знаем, — сказал я.
— Передайте Буббе, я перед ним чист. Я вам живой нужен. Так? Без меня девчонке конец. Полный конец, безвозвратный. Поняли? Прощай, детка, прощай, — пропел он.
Я откинулся на спинку стула и некоторое время молча смотрел на него. Казалось, он говорит правду, но Сыр большой мастак прикидываться. Он сделал карьеру на точном знании того, что больше всего может повредить одним людям, и выявлении других, кто мог быть в этом вреде заинтересован. Кому нужно было этих людей устранить. Он умел помахать пакетиком с героином перед наркоманками, вынудить их отсасывать у кого попало и потом дать только половину того, что обещал. Он умел задурить голову копам и окружным прокурорам полуправдами и заставить их подписаться в положенных местах, отмеченных пунктирной линией, прежде чем отдавал им факсимиле своих изначальных обязательств.
— Мне этого недостаточно, — сказал я.
У дверей постучал охранник и сказал:
— Осужденный Оламон, осталось шестьдесят секунд.
— Недостаточно? Какого еще хрена тебе надо?
— Мне нужна девочка, — сказал я. — И сейчас же.
— Я не могу сказать…
— Ну и пошел ты. — Я хлопнул по стеклу. — Где она, Сыр? Где?
— Если я тебе скажу, узнают, что это пошло от меня, и к утру я буду покойником. — Говоря это, он пятился от нас, выставив перед собой ладони, и на его жирном лице была неподдельная гримаса ужаса.
— В таком случае дай что-нибудь, какую-нибудь надежную зацепку.
— В порядке независимого сотрудничества, — сказала Энджи.
— Независимого чего?
— Тридцать секунд, — сказал охранник.
— Ну, Сыр, что-нибудь!
Он взглянул через плечо, на стены, отделявшие его от воли, и на толстое стекло между нами.
— Да ладно вам, — просительно сказал он.
— Двадцать секунд, — сказала Энджи.
— Слушайте, перестаньте…
— Пятнадцать.
— Нет, я…
— Тик-так, — сказал я. — Тик-так.
— Дружок этой сучки, — сказал Сыр. — Знаете?
— Слинял из города, — сказала Энджи.
— Так найдите его, — прошипел Сыр. — Это все, что я знаю. И спросите, какую роль он играл в тот вечер, когда исчез ребенок.
— Сыр, — начала было Энджи.
За спиной Сыра появился охранник и положил руку ему на плечо.
— Какие бы предположения вы ни строили, — сказал Сыр, — они с действительностью и близко не лежали. Вам, ребята, до истины — как отсюда до гребаной Гренландии. Поняли?
Охранник наклонился над ним и забрал телефонную трубку.
Сыр встал со стула и позволил тащить себя в сторону двери. Охранник открыл ее, Сыр обернулся к нам и, беззвучно шевеля губами, повторил одно слово:
— Гренландии, — и несколько раз поднял и опустил брови. Потом охранник вытолкал его за дверь, и больше мы Сыра не видели.
На следующий день вскоре после полудня на уступе у южной стены карьера Грэнит-Рейл на глубине около пяти метров водолазы обнаружили клочок ткани, зацепившийся за выступ гранита, похожий на пестик для колки льда.
В три часа дня в гостиной у Беатрис и Лайонела Хелен опознала в этом клочке кусок, оторванный от спинной части ворота футболки, которая была на ее дочери в вечер исчезновения. На материи сохранились написанные фломастером инициалы «А. Мк.».
Затем Хелен проследила за тем, как Бруссард убирает розовый клочок в пакет для вещественных доказательств, и стакан с пепси-колой у нее в руке хрустнул.
— Господи, — сказал Лайонел. — Хелен.
— Она мертва, да? — Хелен сжала кулак, вдавив осколки стакана глубоко в ладонь. Кровь крупными каплями стала падать на пол из досок лиственных пород.
— Мисс Маккриди, — сказал Бруссард, — мы этого не знаем. Пожалуйста, позвольте взглянуть на вашу руку.
— Она мертва, — повторила Хелен, на этот раз громче. — Да? — Она вырвала руку у Бруссарда, и кровь закапала на кофейный столик.
— Хелен, ради бога! — Лайонел положил руку на плечо сестре и потянулся к пораненной руке.
Хелен отшатнулась от него, но потеряла равновесие, упала на пол, потом села и, держа одной рукой другую, пораненную, посмотрела на нас снизу вверх. Мы встретились глазами, и я вспомнил, как в доме Малыша Дэвида обозвал ее дурой.
Она не была дурой, она просто ничего не ощущала, как после укола обезболивающего, и потому не сознавала опасности, в которой оказался ее ребенок, и даже осколки стекла, впившиеся ей в ладонь, в ее сухожилия и артерии, не причиняли ей боли.
Впрочем, через несколько минут боль все-таки появилась. Хелен выдерживала мой взгляд, и в это время ее глаза потускнели, раскрылись шире, и до нее дошла суть происшедшего. Это было ужасное просветление, переполняющее осознание показалось в ее зрачках, а с ним и понимание того, чего стоило ее небрежение дочери, какой ужасной боли она подвергла ребенка, какой кошмарный опыт пришлось переварить его детскому сознанию.
Хелен открыла рот и почти беззвучно завыла.
Она сидела на полу, кровь из ран на ладони капала на джинсы. Тело сотрясалось от раскаяния, горя и ужаса, голова запрокинулась на спину, и потому казалось, что она смотрит в потолок. Слезы катились из глаз, она сидела подобрав под себя ноги, покачивалась и беззвучно выла.
В шесть часов в тот же вечер, еще до того, как мы успели переговорить с Буббой, он вместе с Нельсоном Феррари вошел в бар, принадлежавший Сыру, в Лоуэр-Миллс. Двум наркоманам и бармену велели устроить себе обеденный перерыв, и через десять минут все, что было в баре, вынесло взрывом на находившуюся перед ним автостоянку. Два сиденья, связанные со столиком между ними, вылетели через вход и угодили в «хонду-аккорд» члена здешнего городского управления, которая была незаконно припаркована на месте, предназначенном для стоянки машины человека с ограниченными физическими возможностями. Пожарные, прибывшие на место взрыва, вынуждены были работать в кислородных масках. Взрыв оказался таким мощным, что выбросил из бара на улицу почти все, в нем самом почти нечему было гореть, зато в подвале пожарные столкнулись с полыхающим нерасфасованным героином. Первых двоих, вошедших в подвал, вскоре стало рвать. Тогда пожарные отступили, дали героину догореть, после чего, находясь в относительной безопасности, закончили свою работу.
В шесть часов в тот же вечер, еще до того, как мы успели переговорить с Буббой, он вместе с Нельсоном Феррари вошел в бар, принадлежавший Сыру, в Лоуэр-Миллс. Двум наркоманам и бармену велели устроить себе обеденный перерыв, и через десять минут все, что было в баре, вынесло взрывом на находившуюся перед ним автостоянку. Два сиденья, связанные со столиком между ними, вылетели через вход и угодили в «хонду-аккорд» члена здешнего городского управления, которая была незаконно припаркована на месте, предназначенном для стоянки машины человека с ограниченными физическими возможностями. Пожарные, прибывшие на место взрыва, вынуждены были работать в кислородных масках. Взрыв оказался таким мощным, что выбросил из бара на улицу почти все, в нем самом почти нечему было гореть, зато в подвале пожарные столкнулись с полыхающим нерасфасованным героином. Первых двоих, вошедших в подвал, вскоре стало рвать. Тогда пожарные отступили, дали героину догореть, после чего, находясь в относительной безопасности, закончили свою работу.
Я бы попытался передать Сыру, что не успел переговорить с Буббой, что он, взрывая бар, действовал, пребывая в неведении, но в половине седьмого в тюрьме Конкорд Сыр поскользнулся на только что вымытом полу. Ужасно неудачно поскользнулся. Он как-то так ухитрился потерять равновесие, что перелетел через поручень ограждения третьего яруса и упал на каменный пол, причем приземлился на свою огромного размера желтоволосую голову, которая несла немало всякой чепухи, и умер.
Часть вторая
Зима
23
Прошло пять месяцев, Аманду так и не нашли. Ее выцветшая фотография смотрела с заборов, окружавших стройки, с телефонных столбов или нет-нет да и мелькала в телевизионных новостях. И чем больше мы видели это фото, чем более расплывчатым оно становилось, тем более надуманной казалась Аманда, а ее образ — лишь очередной картинкой на досках объявлений или телевизионных экранах. Прохожие смотрели на нее равнодушно или с тоской и не могли вспомнить, кто она такая или почему ее изображение прилеплено к фонарному столбу у автобусной остановки.
А те, кто помнил, пожимали плечами, отгоняя воспоминания о ней, и переводили взгляд на спортивные страницы газет или на приближающийся автобус.
«Страшен наш мир, — думали люди. — Каждый день происходят всякие ужасы. Что-то долго не идет мой автобус».
Поиски в карьере, продолжавшиеся месяц, с наступлением холодов закончились безрезультатно. Над холмами подули ноябрьские ветра. С наступлением весны, обещали водолазы, операция продолжится. И снова начались разговоры об осушении и заполнении карьеров Квинси грунтом. Городские чиновники, которых беспокоила многомиллионная стоимость этих работ, находили неожиданных сторонников в защитниках окружающей среды, которые предупреждали, что заполнение карьеров грунтом погубит природу, уничтожит замечательные пейзажи, исторические памятники, лишит скалолазов самых лучших скал для занятий этим видом спорта в нашем штате.
Пул смог вернуться к работе в феврале, за полгода до тридцатой годовщины нахождения на службе. Его снова направили на борьбу с наркотиками и без лишнего шума понизили в звании до детектива первого класса. Пулу еще повезло. Бруссарда разжаловали из детектива первого класса до патрульного, назначили девять месяцев испытательного срока и направили заниматься автопарком. Мы выпили с ним в день понижения, это произошло спустя чуть больше недели после того вечера в карьере. Он невесело улыбался, глядя на пластиковую палочку, которой помешивал кубики льда в джине с тоником.
— Так, значит, Сыр сказал, что она жива, а кто-то еще — что Гутиеррес работает на федералов. — Я кивнул. — И то, что она жива, по словам Сыра, может подтвердить Ликански. — Бруссард перестал улыбаться, лицо его стало жалким. — Портрет Ликански разослан всем постам у нас и в Пенсильвании. Могу, если хотите, напомнить, чтобы разослали еще раз. — Он слегка пожал плечами. — Это ведь делу не повредит.
— Думаете, Сыр врал? — спросила Энджи.
— Насчет того, что Аманда Маккриди жива? — Бруссард вытащил палочку из коктейля, облизал ее и положил на край салфетки. — Да, мисс Дженнаро, по-моему, врал.
— Почему?
— Потому что он преступник, они всегда врут. Он знал: вы так хотите, чтобы она была жива, что поверите.
— Вы в тот день приходили к нему. Он вам ничего такого не говорил?
Бруссард покачал головой и вынул из кармана пачку «Мальборо». Теперь он курил как паровоз.
— Притворялся, что ничего не знает о смерти Маллена и Гутиерреса. Будто это для него неожиданность. А я сказал, что превращу его жизнь в ад, даже если это будет мое последнее занятие. Он посмеялся. А на следующий день умер. — Бруссард поднес горящую спичку к сигарете и прищурил тот глаз, который был к ней ближе. — Вот как перед Богом — лучше бы я сам его убил. Черт, надо было какого-нибудь уголовника на него напустить. Правда! Так ему и надо. Кто-то, кому эта девочка небезразлична, прикончил его, и Сыр знал, за что его убили. Всю дорогу в ад, наверное, об этом думал.
— Так кто же его все-таки убил? — спросила Энджи.
— Поговаривают, этот парнишка, псих из Арлингтона, его только что осудили за двойное убийство.
— Это который в прошлом году двух сестер убил?
Бруссард кивнул.
— Питер Попович. Он там уже месяц, пока суд идет, видимо, они с Сыром перекинулись несколькими словами во дворе. Либо он, либо Сыр действительно поскользнулся на мокром полу. — Бруссард пожал плечами. — Как бы то ни было, вышло так, как я хотел.
— Сыр говорит, что знает, где Аманда Маккриди, и на следующий день его убивают. Вам это не кажется подозрительным?
Бруссард отпил из стакана.
— Нет. Слушайте, я вам честно скажу: я не знаю, что случилось с девочкой, и это меня мучает. Просто донимает. Но не думаю, что она жива. Сыр Оламон не знал, как сказать правду, даже если бы она могла ему помочь.
— А как насчет того, что Гутиеррес работал на федералов?
Бруссард покачал головой:
— Исключено. Нам бы об этом уже сказали.
— Что же случилось с Амандой Маккриди?
Бруссард некоторое время смотрел перед собой, стряхивая пепел с сигареты о край пепельницы. Потом он посмотрел на нас, в покрасневших глазах поблескивали слезы.
— Не знаю. Ей-богу, хотелось бы сделать все по-другому. Лучше бы действительно передали это дело федералам. Лучше бы… — У него перехватило горло, он опустил и прикрыл правый глаз ладонью. — Лучше бы… — Фраза осталась незаконченной.
Всю зиму мы с Энджи занимались другими делами, но ни одно из них не было связано с исчезновением ребенка. Не то чтобы обезумевшие от горя родители стремились нанимать в первую очередь нас. Мы так и не нашли Аманду Маккриди, и едкий запах неудачи, казалось, следовал за нами, когда мы по вечерам выходили куда-нибудь рядом с домом, или по магазинам, или субботним днем в супермаркет.
Рей Ликански тоже пропал, и его исчезновение в этом деле беспокоило меня более чем что-либо другое. Насколько я знал, полиция потеряла к нему интерес, поэтому причин скрываться у него как будто бы не стало. На протяжении нескольких месяцев мы с Энджи время от времени дежурили у дома его отца. Все без толку. Остывший кофе и затекшие от долгого сидения в машине конечности — вот весь результат. В январе Энджи поставила телефон Ленни Ликански на прослушку, и мы две недели слушали пленки с записями его звонков по чуть ли не тысяче номеров: в «Домашней торговой сети» он заказывал чиа петс,[36] но ни разу ни сам не позвонил сыну, ни сын ему.
В один прекрасный день нам показалось, что мы настрадались достаточно, и мы поехали в Аллегейни, Пенсильвания, и провели в дороге весь вечер. Нашли в телефонном справочнике рассадник Ликански и все выходные за ними наблюдали. Были там Ярдак, Лесли и Стэнли, трое кузенов Рея. Все они работали на бумажной фабрике, загрязнявшей воздух своими трубами и которая пахла, как тонер в ксерокопировальной машине. Все трое пили каждый вечер в одном и том же баре, флиртовали с одними и теми же женщинами и в одиночестве возвращались в родной дом, в котором жили вместе.
На четвертый вечер мы с Энджи пошли за Стэнли в переулок, где он купил кокаин у женщины, приехавшей на мотоцикле. Когда она уехала, он высыпал порошок неровной полоской на ладонь и собрался нюхнуть. Я подошел к нему сзади и, пощекотав мочку уха пистолетом 45-го калибра, осведомился, где мне найти Рея.
Стэнли на месте напрудил в штаны, и от замерзшей земли между его ботинок пошел пар.
— Не знаю. Не видел его с позапрошлого лета.
Я взвел боек и ткнул пистолетом ему в висок.
— Ты лжешь, Стэнли, поэтому я тебя сейчас пристрелю.