Я взял ее за руки:
— Энджи, может, ты ошибаешься насчет Хелен. Она многое поняла. Она поняла, что была плохой матерью. Видела бы ты ее в тот вечер…
— Да пошел ты, — сказала Энджи холодно и твердо, оттолкнула мои руки и стала утирать слезы, но как-то слишком энергично. — Не желаю я слушать эту ахинею, я-ее-видел, она-поняла… Где ты ее видел? В баре? И что ты тогда мне тут рассказываешь, что она поумнела? Ничему они не учатся. Не меняются они.
Она стала искать в сумочке сигареты.
— Нет у нас права судить, — сказал я. — Это не…
— А у кого оно есть, это право? — перебила меня Энджи.
— Не у них. — Я указал на дом за деревьями. — Они решили, будто могут решать, кому можно воспитывать детей, кому нет. Кто дал Дойлу право принимать такие решения? А если попадется ребенок, воспитанный в такой религиозной традиции, какая Дойлу не нравится? А если ему не нравятся родители-гомосексуалисты, чернокожие, татуированные? Тогда что?
Лицо Энджи потемнело.
— Мы не об этом сейчас говорим, и ты это прекрасно понимаешь. Мы говорим о конкретном случае, об Аманде. Не хрена пудрить мне тут мозги школьными истинами, которым тебя обучили иезуиты. Не хватает мужества поступить так, как надо, Патрик? Ни у кого из вас. Кишка тонка.
Оскар посмотрел на кроны деревьев.
— Может, и так.
— Идите, — сказала она. — Идите, арестовывайте. Но я смотреть на это не хочу. — Она закурила и выпрямилась. Зажав сигарету двумя пальцами, Энджи взялась за костыли. — Вы мне омерзительны.
Мы молча смотрели ей вслед.
За все то время, что я работаю частным детективом, мне не приходилось быть свидетелем сцены более отвратительной и угнетающей, чем арест Джека и Триши.
Джек сидел на кухне и рыдал. Триша держала Аманду на руках. Оскар стал вырывать девочку, Аманда визжала, колотила Оскара кулаками и кричала:
— Бабушка! Нет! Не отдавай меня! Не отдавай ему!
Девин позвонил шерифу еще раз, на этот раз тот взял трубку и уже через несколько минут подъехал к дому Дойла. Пришел на кухню и смутился. Аманда обмякла на руках у Оскара, Триша стояла, покачивая и прижимая к животу голову рыдающего Джека.
— Господи боже мой! — шептала Триша, понимая, что их жизни с Амандой приходит конец, конец свободе, конец всему. — Господи боже мой! — прошептала она снова, и я вдруг задумался, слышит ли он ее, слышит ли, как поскуливает Аманда на груди у Оскара, как Девин зачитывает Джеку его права? Слышит ли он вообще хоть что-нибудь?
Эпилог
«Воссоединение матери и ребенка» — под такими словами на следующее утро вышел номер «Новостей». И под такими же, но только выведенными на задники студий, седьмого апреля в 20:05 по восточному поясному времени выходили в прямой эфир новостные передачи по всем местным телеканалам.
В сиянии ослепительно-белого света софитов Хелен прошествовала от подъезда своего дома через толпу журналистов и приняла Аманду из рук социального работника. Испустив возглас, напоминавший собачий вой и обливаясь слезами, она пустилась целовать щеки, лоб, глаза и нос дочери.
Аманда обхватила мать за шею и уткнулась лицом ей в плечо. Присутствовавшие при сем соседи разразились аплодисментами. Хелен огляделась, притворно-застенчиво улыбнулась, поморгала от яркого света софитов, энергично погладила дочь по спине и улыбнулась на этот раз более широкой улыбкой.
Бубба, стоявший у меня в гостиной перед телевизором, оторвался от экрана и посмотрел на меня.
— Ну что, как будто все уладилось, — сказал он. — Так?
Я кивнул:
— Кажется, да.
В коридоре появилась Энджи. Бубба повернулся к ней. Она прыгала на одной ноге с ящиком под мышкой. Поставив его на другие, сложенные на лестничной клетке, она проскакала обратно в спальню.
— Что это она переезжает?
— У нее спроси, — пожал плечами я.
— Спрашивал. Не говорит.
Я снова пожал плечами, не решаясь пускаться в объяснения.
— Старина, — Бубба замялся, — я и сам не рад, что помогаю ей переезжать. Понимаешь? Но она меня попросила.
— Все нормально, не бери в голову.
Хелен сообщила телерепортеру, что считает себя счастливейшей женщиной на свете.
Бубба покачал головой, пошел из комнаты, взял у двери составленные стопкой коробки и стал спускаться с ними по лестнице.
Я прислонился к притолоке двери в спальню и смотрел, как Энджи вытаскивает из стенного шкафа рубашки и бросает на кровать.
— У тебя ведь все наладится? — сказал я.
Она протянула руку и вынула из шкафа несколько вешалок, держа их за шейки крючков.
— Все будет нормально.
— Может, поговорим?
Она расправила складки на верхней рубашке в стопке.
— Уже говорили. В лесу. Мне больше нечего сказать.
— А мне есть.
Она открыла чемодан, уложила в него стопку рубашек и застегнула молнию.
— Тут какие-то твои, — сказала Энджи, имея в виду вешалки. — Я потом верну.
Она взяла костыли и повернулась ко мне.
Я стоял в дверях, мешая ей пройти.
Энджи опустила голову и посмотрела в пол.
— Так и будешь тут стоять?
— Не знаю. От тебя зависит.
— Я просто думаю, класть костыли или нет. Если долго стою неподвижно, у меня руки затекают.
Я посторонился. Как раз в это время снизу вернулся Бубба.
— Еще чемодан на кровати, — сказала Энджи. — Последний, больше ничего нет.
Она повернулась к выходу на лестницу. Я слышал, как стукнули друг о друга костыли, которые она взяла в одну руку. Держась другой за перила, Энджи запрыгала на одной ноге вниз по ступенькам.
Бубба взял чемодан с кровати.
— Что ты ей сделал, старина?
Я вспомнил Аманду и Тришу с накинутой на плечи вязаной шалью, как они сидели, обнявшись, на скамейке, прислонившись к перилам крылечка, и тихо разговаривали.
— Я разбил ей сердце, — сказал я.
Потом Джек Дойл, Триша и Лайонел Маккриди предстали перед расширенной коллегией присяжных. Им были предъявлены официальные обвинения в похищении ребенка, его принудительном удержании и небрежном обращении с ребенком. Джеку Дойлу также предъявили официальные обвинения в убийствах Криса Маллена, Фараона Гутиерреса и подготовке убийств Лайонела Маккриди и федерального агента Нила Раерсона.
Раерсона выписали из больницы. Врачи спасли ему руку, но она стала сухой и бесполезной, по крайней мере на время, хотя, возможно, и навсегда. Он вернулся в Вашингтон, где ему предоставили канцелярскую должность в программе защиты свидетелей. Мне тоже пришлось предстать перед коллегией присяжных и рассказать все, что я знал о том, что журналисты назвали «Скандалом с задремавшей полицией». Никто, кажется, не отдавал себе отчета в том, что в названии заложена идея похищенного полицейского, а не полицейского-похитителя, и скоро оно стало именем нарицательным для подобных случаев так же, как «Уотергейт» во времена Никсона для государственной измены и менее значительных преступлений коррупционного толка.
Мои показания по поводу последних минут жизни Реми Бруссарда коллегия во внимание не приняла, поскольку подтвердить их я не мог. Но остальные мои свидетельства по этому делу заслушали.
Обвинения в убийствах Малыша Дэвида Мартина, Кимми Нигаус, Свена «Сыра» Оламона и Рея Ликански, чье тело так и не нашли, никому так и не были предъявлены.
Федеральный прокурор говорил, что, по его мнению, вряд ли Джека Дойла осудят за смерть Маллена и Гутиерреса, но, с другой стороны, поскольку его причастность к их гибели вполне очевидна, он получит на полную катушку по обвинениям, связанным с похищением Аманды, и воли ему не видать.
Рейчел и Николс Бруссард исчезли в ночь смерти Реми в неизвестном направлении, а с ними и, как считало обвинение, двести тысяч долларов Сыра.
Один из скелетов, обнаруженных в подвале дома Леона и Роберты, как выяснилось, принадлежал пятилетнему мальчику, пропавшему два года назад в Западном Вермонте. Другой — семилетней девочке, о пропаже которой никто не заявлял, поэтому скелет так и остался неопознанным.
В июне я заехал к Хелен.
Своими костистыми руками она так крепко обхватила меня за шею, что остались синяки. От нее пахло духами, губы были накрашены ярко-красной помадой.
Аманда сидела на диване в гостиной, смотрела по телевизору комедию об отце-одиночке двух не по годам смышленых шестилетних близнецов. Папаша был губернатором, или сенатором, или кем-то в этом роде, все время проводил у себя в рабочем кабинете, и, насколько я мог судить, с детьми в его отсутствие никто не сидел. К ним в дом постоянно заходил какой-то латиноамериканского вида сантехник, много жаловался на свою жену, Розу, у которой вечно болит голова. Шутки были все сальные, близнецы все понимали и смеялись открыто, тогда как сам губернатор старался казаться серьезным и скрывал улыбку. Публика была в восторге и покатывалась от хохота после каждой остроты.
Аманда не смеялась. На ней была розовая ночная рубашка, нуждавшаяся в стирке или хотя бы в паре пшиков «вулайтом».[64] Меня она не узнала.
— Детка, это Патрик, мой друг.
Аманда взглянула на меня и подняла руку в знак приветствия.
Я тоже махнул ей, но она уже снова уставилась в телевизор и моего жеста не заметила.
— Обожает эту передачу. Правда, детка?
Аманда не ответила.
Хелен прошлась по гостиной, наклонила голову и нацепила в ухо сережку.
— Господи, Патрик, Беа теперь ненавидит вас за то, что вы сделали с Лайонелом.
Я пошел за ней в столовую. Там Хелен смахнула что-то со стола в сумочку.
— Видимо, потому и не заплатила мне.
— Можете подать на нее в суд, — сказала Хелен. — Ведь правда же? Можете. Или нет?
Мне не хотелось говорить об этом, и я не ответил.
— Ну а вы как? Тоже меня ненавидите?
Она покачала головой и пригладила прическу возле ушей.
— Шутите? Лайонел отобрал у меня ребенка. Брат он мне, не брат, пошел он!..
При словах «пошел он» у Аманды в лице что-то едва дрогнуло. Хелен провела пальцами по ярким браслетам, тряхнула рукой, они собрались у запястья.
— Куда-то уходите? — спросил я.
Она улыбнулась:
— Угадали. Кто он? Увидал меня по телику, решил, что я звезда экрана. — Она рассмеялась. — Вот умора! Ну, в общем, пригласил меня. Такой ловкач!
Я посмотрел на ребенка на диване:
— А Аманда?
— С ней Дотти посидит.
— А Дотти в курсе? — спросил я.
Хелен хихикнула:
— Через пять минут тут будет.
Я посмотрел на отражение Аманды в экране как раз в тот момент, когда показывали рекламу электрической открывалки для консервных банок. Банка, как рот, открывалась у нее во лбу. Зазвучала музыкальная заставка, квадратный подбородок отражения был белым и голубым, глаза смотрели равнодушно. Открывалку сменил ирландский сеттер, на экране он валялся по зеленой траве и прокатился по лбу отражения Аманды.
«Для собак это как для нас — икра, — сказал диктор. — Разве ваша собака не заслуживает такого же отношения, как и остальные члены семьи?»
«От собаки зависит, — подумал я. — И от семьи».
Вдруг в районе диафрагмы меня кольнула невыносимая усталость, она отозвалась пульсирующей болью в суставах. Дыхание перехватило.
Я собрался с силами и пошел из гостиной.
— До свидания, Хелен.
— Уже уходите? До свидания.
Я остановился в дверях:
— Пока, Аманда.
Не отводя от экрана лица, залитого оловянным светом, она чуть кивнула.
— До свидания, — возможно, обращаясь к латиноамериканского вида сантехнику, уходившему домой к своей Розе.
Я дошел до игровой площадки «Райан». Присел на качели, где мы разговаривали с Бруссардом. Посмотрел на недостроенный лягушачий пруд. Здесь мы с Оскаром уберегли ребенка от безумного Джерри Глинна.
А теперь? Что мы теперь сделали? Какое преступление совершили мы, отобрав ребенка у родителей, не имевших на него законных прав?
— Мы вернули домой Аманду Маккриди. Вот и все, — пытался убедить себя я. — Никакого преступления в этом нет. Мы вернули ее матери, имеющей на нее права по закону. Не больше, но и не меньше. Вот, это то, что мы сделали.
Мы вернули ее домой.
Порт-Меса, Техас
Октябрь 1998
Как-то вечером в баре «Последняя стоянка Крокетта» Рейчел Смит ввязалась в пьяную дискуссию о том, за что стоит умирать.
— За родину, — сказал парень, недавно отслуживший в армии.
Остальные подняли стаканы и выпили.
— За любовь, — сказал другой, вызвав глумливые возгласы присутствующих.
— За «Даллас Мэверикс», — закричал кто-то, — мы за них болеем и вот-вот помрем, с тех самых пор, как они вошли в НБА.
Все засмеялись.
— Мало ли за что, — сказала закончившая смену Рейчел Смит, подойдя к столу со стаканом скотча в руке, — стоит умереть. Люди каждый день мрут. Кто за пять долларов. Кто за то, что в неподходящий момент не отвел глаз, встретившись взглядом с неподходящим человеком. Кто из-за креветки. Смерть — не мера.
— А что — мера? — выкрикнул кто-то.
— То, за что он сам может убить, — сказала она.
В баре вдруг стало очень тихо. Все молча смотрели на Рейчел. В ее голосе была та спокойная твердость, которой иногда соответствовало что-то во взгляде, то, отчего, если внимательно присмотреться, становилось не по себе.
Элгин Берн, капитан судна «Голубой рай», самого лучшего из тех, на которых у нас промышляют креветок, негромко спросил:
— Ну а ты, Рейчел, за что могла бы убить?
Она подняла стакан так, что свет от лампы над бильярдным столом заиграл в кубиках льда.
— За свою семью, — сказала Рейчел. — И только за нее.
Кто-то нервно засмеялся.
— Не раздумывая, — добавила она. — Без оглядки. Без жалости.
О романе
Деннис Лихэйн — признанный мастер «нуара», лауреат американских и зарубежных премий. Его дебютный «Глоток перед битвой» удостоен Shamus Award — награды, присуждаемой за лучший детектив года. «Прощай, детка, прощай» — четвертый роман серии о частных сыщиках из Бостона Патрике Кензи и Энджи Дженнаро, по нему поставлен одноименный фильм. По триллерам Лихэйна сняты и другие прославленные фильмы: «Таинственная река» Клинта Иствуда, заслужившая двух «Оскаров», «Золотой глобус» и премию Каннского фестиваля, и «Остров проклятых» Мартина Скорсезе с Леонардо Ди Каприо в главной роли.
Лихэйн — один из тех авторов-новаторов, которые не боятся жонглировать традициями жанра.
Washington Post Book WorldДеннис Лихэйн — явный традиционалист. Сквозь страницы его произведений проглядывают лики великих — Чандлера, Макдональда, Паркера. Но голос у него свой, особенный. Лихэйн превращает крутой детективный роман в увлекательное художественное исследование деградации души.
Майкл КоннеллиПримечания
1
«Nine Inch Nails», «Девятидюймовые гвозди» (англ.) — название американской рок-группы.
2
«Симпатичная машина, порождающая ненависть» (англ.) — песня NIN.
3
Эрхарт Амелия Мэри (1897–1937?) — авиатор; первая женщина, пересекшая Атлантику на самолете. Бесследно исчезла во время одного из полетов.
4
Дот-Рэт — объединение агрессивно настроенной части белой молодежи Дорчестера.
5
American Morning — передача Си-эн-эн.
6
Орландо Джонс — американский чернокожий актер, сценарист, продюсер.
7
Ангельская пыль — фенилциклидин, галлюциногенный наркотик.
8
«Шугарей» — рок-группа.
9
«Дневник Тернера» — роман Эндрю Макдональда, бывшего лидера расистской организации «Национальный альянс».
10
НАВНО — Национальная ассоциация владельцев нарезного оружия.
11
Тибол — вариант бейсбола или софтбола для начинающих и детей.
12
Хоум-ран — удар, при котором мяч пролетает все поле и вылетает за его пределы.
13
Болтушка Кэти — кукла, выпускавшаяся компанией «Маттел» в 1959–1965 годах.
14
Хибачи — традиционный японский гриль. Здесь — небольшая кухонная плита на древесном угле.
15
Футон — японский хлопчатобумажный матрас.
16
Рут (Малыш) Джордж Герман — легендарный бейсболист-рекордсмен.
17
Шафт Джон — главный герой одноименного фильма (1971), чернокожий частный детектив.
18
Азидотимидин — лекарство для больных СПИДом.
19
Раундтри Ричард — актер, сыгравший чернокожего детектива Шафта.
20
Фурман Марк — бывший детектив из полицейского департамента Лос-Анджелеса, известный своей ролью в расследовании убийств Николь Браун Симпсон и Рональда Гольдмана, был осужден за лжесвидетельство.
21
Кинг Дон — боксерский промоутер, известный своей экстравагантной прической.
22
«Патриоты» — команда, играющая в американский футбол.
23
Каан Джеймс — американский актер. Сыграл молодого Вито Корлеоне в фильме Копполы «Крестный отец».*