И наконец, Скара могли убить изменники или агенты разведки проклятого Стуриса. Но ведь и им как-то надо добраться до намеченной цели, и как же в такой ситуации станет выглядеть разведка самого Эврила?
На такой вариант М-первый, конечно же, пойти не мог ещё и потому, что со Стурисом надо было сразу после выполнения этой операции заключать перемирие и вести серьёзные переговоры (эта война всех сделала как-то хоть чуточку умнее), а если убийство навесить на Стурис, ни о каком перемирии никто и слушать не захочет. Нет, хотя Сульфур при встрече и предлагал Мезону своих ребят, предложение было категорически отвергнуто.
Словом — так или иначе, надо было получить доступ к Скару наперекор всем мерам безопасности.
И Мезон, он же М-первый, предложил троим своим соратникам ту идею, что возникла у него, как мы должны помнить, в самом конце совещания со стурианским коллегой. Соратникам — ещё и потому, что связан этот план был опять-таки с манёвром во времени, а в этих делах лучших специалистов на Эвриле не было, да и не только на Эвриле.
— Иначе нам не пройти, — объяснял он. — У него там весь штабной отсек накрыт тройной полевой защитой, на неё уходит не менее трети корабельной мощности. Две сети пространственные, третья — темпоральная, так что к нему и через время не проберёшься. Проход открывается только по команде изнутри — когда в периметр возвращаются люди из увольнения. Так что у нас только один способ и остаётся.
— Снаряжение обычное? — только и спросил М-второй.
— Не только. Ты возьмёшь ДБ, а третий — МПРД. Остальное по штату. ДБ настроишь на двойку дробь четвёрку. По максимуму.
— Ого! — только и проговорил М-второй.
— А ты свою скороварку — на средний импульс, действие шестичасовое.
Третий лишь кивнул.
— Всё. Дрогнули и пошли.
Пришлось снова погрузиться в прошлое. Но не глубоко. Всего лишь на несколько часов.
22
Охрана фельдмаршала Скара жила по твердому, раз и навсегда установленному порядку. Неделя напряжённой службы на борту флагмана — три дня отдыха на эврилианской тверди. Звеньями: старшой и трое агентов. Чужие имена. Только в штатском. Никаких знакомств. Взаимное наблюдение. Удовлетворение нормальных потребностей — посидеть, принять, а там и полежать — лишь в специальных заведениях с тщательно отобранным персоналом, прошедшим сквозь мелкие решета личной контрразведки фельдмаршала.
Очередное охранное звено только что прибыло в трёхдневное увольнение. Прошло все проверки и разошлось по отведенным комнатам со всеми удобствами. Никем, разумеется, не занятых.
Расслабились. После службы рядом со Скаром, а на их жаргоне — «главным расстрельщиком», а то и «мясником», сверхнапряжённую нервную систему просто необходимо было разгрузить.
Разгрузили. Не пошли даже в кафе на ужин. Собрались в каюте старшего, заказали принести всё, что полагалось, и грянули.
Другая четверка появилась неизвестно откуда. Только что их не было, ни одна дверь не отворялась и не затворялась, а они — вот они.
Никто не успел удивиться. Включился МПРД, малый подавитель разумной деятельности. Выключились мгновенно. Без звука, без движения.
— Раз, — негромко проговорил М-первый. — Теперь два.
Это заняло полчаса с лишним. И снова за столом сидели четверо. Вроде бы те самые, что прибыли с орбиты. Нет, точно те. Во всяком случае, персонал, прикативший заказанное, мог бы в этом присягнуть.
В спальню, понятно, никого из обслуги не пустили — незачем. Там поперёк широченной, для утех, кровати в глубокой отключке лежали четверо. И ведь вот что странно: тоже очень похожие на тех, что сидели в первой комнате.
— Три.
Куда-то провалились три дня: вроде бы только что прибыли — и вот уже надо готовиться в обратный путь. Вот уже и в дверь деликатно стучат, сообщая:
— Ребята — ваша галера швартуется, пора!
Вышли вчетвером. Не вполне, может быть, трезвые. Но ничего, пока долетят до флагмана — будут как стёклышки.
Правда, до посадки ещё — обязательная идентификация.
— Четыре.
Мастера-спецы на идентификации похлопали глазами. Как-то мгновенно всё прошло, даже моргнуть не успели. Только что возвращающиеся с кобеляжа ещё подходили — и вот уже глядишь им в спины. Проскользнули мгновенно. Все системы горят зелёным? Горят. Значит, всё в порядке? Выходит, так. Ну и ладно. Всё нормально.
— Пять.
Заняли места в корабельном салоне. Кивнули остальным отгулявшим, и им махнули головой в ответ. Один кто-то спросил только: «Как — не шатает? Вам ведь сейчас заступать». Старшой звена ответил: «Всё в норме — вот только голос подсел. Ничего, пройдёт». «Пройдёт», — уверенно согласились с ним опытные коллеги.
Разогнались. Чиркнули по пространству. Затормозились. Прибыли к месту службы. Вторая идентификация. Старшой встал на точку первым. Не повезло: отказ системы. Сбой. Система заглючила, не пожелала включаться. А тут она только одна.
— Ребята, быстрее! Нам сейчас заступать. Ощущаете?
Это всем понятно. Если опоздают — Скар такого не простит. Кому? Тем, кто задержал. Системе ничего, её расстреливать не станут. А вот персоналу…
— Ладно, парни, валите. Что мы — не знаем вас, в конце концов?
— Само собой! Открывай проход.
Приоткрылся ход сквозь полевую защиту. Прошли. Дальше дорога известна: схема флагманского крейсера давно от зубов отскакивает.
— Шесть.
По каютам. Надеть форму. Могла бы сидеть получше, но теперь уже не до этого. Вышли в коридор. Построились. В караулку — шагом марш. Вошли. Получили своё оружие без сложностей, никто их рассматривать не стал — и без того надоели. И во главе с разводящим — к месту службы: к кабинету фельдмаршала Скара.
Смена произошла чётко. Скар, выйдя в предбанник из кабинета, одобрительно крякнул. Он любил хорошую строевую подготовку. Когда сменившиеся, печатая шаг, вышли из помещения, он обернулся к заступившим. Поднял брови:
— А вы…
Не договорил. Схватился за грудь. Согнулся. Разинул рот, судорожно хватая воздух. Лицо исказилось. Прохрипел, роняя слюну:
— М-мне…
И упал. М-третий спрятал «ДБ» в задний карман. Сняв на всякий случай настройку ту самую, два дробь четыре, обширный инсульт плюс инфаркт миокарда. Так работает Диагност-Б: не определяет болезнь, а вызывает её. Последний писк моды в разведке.
М-первый уже кричал в микрофон внутренней связи:
— Врача к фельдмаршалу! Командующему плохо! Бегом!..
Скару уже не было плохо. Ему было никак.
Мезон прошёл в кабинет. Включил прямую президентскую связь.
— Директор разведки. Президент, у меня печальная весть: фельдмаршал Скар скоропостижно скончался на боевом посту.
Он не совсем понял, что проговорил в ответ П-и. Что-то вроде: «Господь внял молитвам…»
Но дальше — чётко, с печалью в голосе:
— Ужасная новость, генерал. Жду вас к себе. Необходимо посоветоваться…
— Буду через пятнадцать минут.
Повернулся к своей команде:
— Программа «Риск». Ждать транспорта не остаётся времени. Защиту снять отсюда, заупрямятся — применить силу. И — во Дворец власти.
Вбежал врач, люди с носилками, главный адъютант, ещё кто-то…
Тело лежало на ковре. Больше никого рядом не оказалось. Охрана исчезла.
И все, никем не спровоцированные, как-то синхронно подумали: «Наверное, иначе нельзя было. Зато конец войне».
02.07. - 07.08. 2007
Александр Громов Скверна[11]
1
Никогда и ничего я не имел против Скотта Ивана. Совсем наоборот, он мне нравился. Он всем нравился. По-моему, надо быть очень угрюмым, озлобленным на весь мир субъектом, чтобы ощутить хотя бы малейшую неприязнь к Скотту Ивану.
Скотт — это его имя, Иван — фамилия. Хотя некоторые предпочитают произносить ее как Айвен. Я не пытался выяснить, какого роду-племени его предки. Да и зачем? Будь Скотт неприятным типом, чье присутствие в экипаже вызывает у всех изжогу, копание в его генеалогии, возможно, имело бы смысл, ну а так — какого рожна? Достаточно факта: хороший человек. Ну и иди к нам, хороший, мы тебе рады.
А плохие у нас надолго не задерживались. Экипаж отторгал их с такой же легкостью, с какой вода вытесняет керосин, отторгал, сам того не замечая, и они переводились на другие посудины — иногда со скандалом, но чаще тихо. И не любили впоследствии вспоминать о службе на «Стремительном».
Я бы на их месте тоже не вспоминал. Что толку даром растравлять себе желчь? Если ты честный человек, то ничего, кроме самобичевания, из этого не выйдет. Ходи и думай с закушенной губой: ты не вписался! Не годен. Не подошел.
Но я-то как раз подошел. И знаю точно: многие мне завидовали. Скрывали это, пренебрежительно кривились, отпускали колкости, но ведь правду не скроешь. Знаете проблемы небольших замкнутых коллективов? Когда месяцами видишь вокруг себя одни и те же рожи, слышишь одни и те же шутки, когда сосед открыл рот, а ты уже точно знаешь, что он собирается сказать, — трудно не озвереть. Это старая проблема долговременной совместимости человеческих индивидов, с нею борются психологи и загоняют-таки ее в подполье, но она все равно не исчезает полностью и время от времени дает о себе знать — иногда вплоть до серьезных ЧП.
Я бы на их месте тоже не вспоминал. Что толку даром растравлять себе желчь? Если ты честный человек, то ничего, кроме самобичевания, из этого не выйдет. Ходи и думай с закушенной губой: ты не вписался! Не годен. Не подошел.
Но я-то как раз подошел. И знаю точно: многие мне завидовали. Скрывали это, пренебрежительно кривились, отпускали колкости, но ведь правду не скроешь. Знаете проблемы небольших замкнутых коллективов? Когда месяцами видишь вокруг себя одни и те же рожи, слышишь одни и те же шутки, когда сосед открыл рот, а ты уже точно знаешь, что он собирается сказать, — трудно не озвереть. Это старая проблема долговременной совместимости человеческих индивидов, с нею борются психологи и загоняют-таки ее в подполье, но она все равно не исчезает полностью и время от времени дает о себе знать — иногда вплоть до серьезных ЧП.
Так вот: у нас на «Стремительном» такой проблемы не было. Совсем. Наш штатный врач и психолог Фриц переквалифицировался во второго микробиолога, дабы не сидеть без дела. Мы были единым организмом, а каждый из нас семерых — деталью, встроенной в «конструкцию» без малейшего люфта. Мы идеально дополняли друг друга, и жизнь наша была легка и солнечна. Вы не поверите, но положенный по профсоюзному соглашению отпуск не слишком радовал нас — ну что хорошего в перемещении, пусть временном, из комфортной среды в среду сомнительную?
Удивительный феномен. Один во всем космофлоте.
Само собой, работа мне всегда нравилась. Кому не понравится редкое везение, хотел бы я знать. Не так уж часто в нашей Вселенной попадаются места, где зарабатывать деньги пусть не всегда легко, но всегда приятно.
А знаете, какая у нас работа? Романтическая с виду и убийственно-скучная по сути. Тщательно и предельно добросовестно искать то, чего, возможно, и нет.
С тех пор как полеты в пределах Галактики стали возможны, люди не переставали искать в ней следы деятельности разумных существ. Из чисто умозрительных построений вопрос внезапно перешел в практическую плоскость. Одни ли мы во Вселенной или хотя бы в Галактике? Если одни, то почему? Если не одни, то с кем нам придется делить сферы влияния и пытаться как-то сосуществовать? Разрешима ли эта проблема вообще?
Замечательно, если да. А если нет, то о противнике надо знать как можно больше еще до прямого столкновения с ним.
Миллиард или около того звезд Млечного Пути, теоретически пригодных для развития жизни. Сотня кораблей Дальней Разведки. Тысяч этак пятьсот стандартных лет на беглый осмотр этого самого миллиарда. Хороша задачка?
Если бы нас и еще несколько экипажей разведывательных кораблей перевели на сдельную оплату по результатам поиска чужих, мы бы давно протянули ноги с голоду. В тех краях Галактики, куда до нас не залетал еще ни один земной корабль, мы находили великое множество планет. Иногда среди них встречались планеты с водой и атмосферой, изредка даже кислородной. Исключительно редко попадалась жизнь, увы, абсолютно неразумная — чаще всего бактерии или корочки плесени, которым еще миллиарды лет развиваться до сложных организмов. Еще реже встречалась жизнь, претендующая на звание высшей, однако на фоне интеллекта этих существ обыкновенная земная корова выглядела бы академиком. Не знаю, как у высоколобых аналитиков на Земле, а у меня крепло убеждение: ничегошеньки мы не найдем, сколь ни обшаривай закоулки Галактики. Земная жизнь, конечно, не уникальна, но она — первая. То ли раньше возникла, то ли быстрее развивалась, что, в сущности, не важно.
Лестно быть первыми?
Не знаю, как вам, а мне не очень. Хорошо ли это — состариться в поисках и выйти на пенсию, так и не найдя то, что искал всю жизнь? Татьяна, наш спец по структурной лингвистике и негуманоидному интеллекту, однажды заявила, что не отказалась бы напороться в космосе на эскадру вооруженных до зубов космических каннибалов, и мы возражали ей только в порядке шутки. Никто из нас не отказался бы. Какое-никакое, а разнообразие.
Но до планеты Близнец ни нам, ни другим экипажам флотилии Дальней Разведки лет пять подряд не встречалось никаких признаков разумной жизни. Только скалы — либо мертвые, успокоенные давным-давно, либо дрожащие под тектоническими ударами, трескающиеся, плюющиеся тучами пепла из кратеров. Скалы и пустыни.
И ни единого студенистого комочка жизни в редчайших природных образованиях — лужах.
Что тут поделаешь? Не везет. Никому не везло, не только нам. Невезение еще не повод вываливать на коллег свое раздражение, пусть даже «законное», и устраивать на борту склоки. Не помню, чтобы Бернару хоть раз пришлось использовать для пресечения ссор металлический фальцет, являющийся такой же непременной принадлежностью командира, как фуражка или табельное оружие. Если я ничего не путаю, за шесть лет он отдавал зычные команды всего-навсего раза два или три, всегда в критических ситуациях. Во всякое другое время он позволял спорить с собой и нередко соглашался с чужим мнением, но уж если гнул свое, то не приказывал, а уговаривал, причем как бы между делом. Если экипаж состоит из друзей, прекрасно понимающих друг друга, то где нужда в резких приказах? Ау! Нет ее, и лишь плохой командир обращается к тому, в чем нет нужды. А Бернар был хорошим командиром. Не отцом родным, нет. (Этого еще не хватало!) Просто товарищем, одним из нас. Чуть более опытным, чуть более здравомыслящим, ну и более ответственным, конечно. Вот и вся разница.
Но Скотт Иван, наш бортинженер, был, повторяю, лучшим в нашем экипаже.
До Близнеца.
2
Близнецом планету, внесенную в Реестр подлежащих исследованию миров под восьмизначным цифро-буквенным кодом, окрестили мы. Очень уж был этот зеленый, окутанный облаками шар похож на Землю. Сила тяжести на поверхности почти та же. Много воды. Три больших материка и с десяток крупных островов, каждый из которых лишь вдвое-втрое не дотянул по площади до полноценного континента. А главное — жизнь!
Буйство жизни. И тоже напоминающее Землю по структуре. Пояс экваториальных лесов. Пояс саванн. Пояс субтропических лесов. Умеренный лесостепной пояс, доходящий до самой северной точки самого северного острова. Тундры не было, но мы о ней не особенно сокрушались. Несколько цепей снежных гор. Очень, очень похожий на Землю мир — особенно если учесть, сколь многообразна и богата на выдумку Вселенная.
Близнец. Лучшего названия нельзя было и придумать. Как будто эта планета и Земля сошли с одного конвейера.
«Стремительный» — посудина маленькая. Побольше спасательного катера, поменьше частной яхты какого-нибудь толстосума. Наш кораблик вполне способен садиться на землеподобные планеты. И мы сели на границе тропического леса и саванны километрах в ста от обширного нагорья. Каюсь: идея сесть именно в этом месте принадлежала мне. Если бы я только знал!..
Но тогда я еще ничего не знал, не мог знать и, как дурак, настоял на своем. При выборе точки посадки с мнением планетолога вообще трудно спорить. А у меня имелась целая уйма резонов.
Во-первых, в джунглях неподалеку от места посадки локатор зафиксировал довольно обширное округлое пятно — как знать, не искусственного ли происхождения? Но даже если оно окажется не заброшенным городом, размышлял я, а всего-навсего сильно разрушенной эрозией кальдерой громадного вулкана, мне это все равно интересно. Во-вторых, граница природных зон — это интересно биологам. А в-третьих…
Каяться так каяться. В-третьих, у меня в то время бурно развивался роман с Сильвией, нашим пилотом и навигатором, и поэтому соседство с нагорьем устраивало меня не только как специалиста по мертвой природе. Слетать туда на целый день, взяв Сильвию напарником, поскольку одиночная разведка категорически запрещена, и разумно поделить время между наукой и любовью… Подальше от чужих глаз и ушей, что ценно. Не в тесной каюте «Стремительного», чьи переборки всегда оставляли желать много лучшего в смысле звукоизоляции, а в полном одиночестве на иной планете. Циник хмыкнул бы и сказал: это должно возбуждать. А я бы поднес такому цинику кулак под нос и как честный человек промолчал бы. Потому что, по сути, он прав.
Вы спросите: неужели в нашем смешанном экипаже никогда не бывало затяжных склок по вопросам отношений мужчины и женщины? Вопрос законный. Не знаю, удовлетворит ли вас мой ответ: никогда. Сильвия была замужем на Земле и, насколько я знал, не собиралась разводиться. Фриц также подлаживался к Сильвии, но ушел в тень, едва у меня наметился успех. Бернар был долгое время близок с Татьяной, а потом их связь кончилась безобразной ссорой, продолжавшейся час с минутами. И уже на следующий день оба они из любовников превратились в добрых товарищей. Нормально? Вполне. А как иначе? Малгожата, наш второй бортинженер, переспала, кажется, со всеми мужиками, когда-либо попавшими в ее поле зрения, и не потеряла уважения в нашем кругу. Не в том ведь дело. Вживись в нечто большее, чем собственный организм, делай работу раньше, чем ее сделают другие, думай о другом человеке из своей группы не меньше, чем о себе самом, — вот и весь рецепт прекрасного климата в коллективе. А если в данный момент ты на это не способен — уйди с глаз на какое-то время, запрись и не маячь. Попинай стены — иногда помогает. Или хоть молчи, если обстоятельства не благоприятствуют уединению.