Дальнейшее показало: нет, пожалуй, не позволяла.
17
Скар думал:
«Чего от меня ждут? Хитрости. Манёвра. Охвата. Словом, всего, чем я пользовался в своё время.
Но теперь — иные времена. И, анализируя мои возможные действия, противник невольно вносит в свои догадки и анализы коррективы на современность. Они по умолчанию полагают, что против них выступает современный полководец. И если чего-то не учитывают, то именно того, что имеют дело с человеком, которому эти современные воззрения чужды. Не потому, что я не смог их усвоить. Но по той причине, что я, ознакомившись, решил от них отказаться.
Чтобы одолеть современного противника, надо применять против него несовременные методы. Пусть и пользуясь современным оружием. В этом — ключ к победе. Новое оружие диктует новую тактику. И, следовательно, новые оборонительные схемы. К этому они готовы. Но если ударить по ним по-старому, они неминуемо растеряются. Пусть даже ненадолго — мне этого хватит, чтобы помешать им прийти в себя. А когда они наконец поймут, что против меня надо действовать в моём же ключе, то всё равно ничего не смогут сделать — потому что психологически к этому не готовы. Чтобы без колебаний применить мои способы, им надо бы провести одну-другую войну в мои времена; вот тогда они ещё сохраняли бы какой-то шанс выстоять. А теперь — поздно. Смело могу сказать, что эту войну они проиграли ещё до первого выстрела.
В чём основная разница между моей тактикой, старой, — и их современными правилами ведения войны?
Только в одном. Но это одно и является решающим.
Не экономить ресурсы. Не колебаться, бросая людей в самое пекло. Не пугаться потерь. Место выбывших займут другие, потому что сейчас уже первая мобилизация поставила под знамёна вторую волну. А в запасе есть ещё и вторая мобилизация, и третья, и четвёртая, и обращение к добровольцам. Противник старается сберечь каждого своего бойца. Он боится бросать их в топку. В новые времена они стали считать солдата невосстановимым ресурсом. Считая солдатом лишь хорошо обученного профессионала. По теории это так. А на практике — я всегда побеждал количеством. Даже профессиональный солдат не устоит против четырёх пусть и необученных, но вооружённых, из которых один даже чисто случайно убьёт его, пусть остальные трое при этом погибнут. Ничего, численность к следующей войне восстановится, на то и существует предвоенный период, иначе война, начавшись, продолжалась бы без перерывов. Ошибка нынешних командиров в том, что они считают войну инструментом для сохранения мирного времени. Нет! Это так называемое мирное время является лишь способом сохранения войны как основного образа жизни, это лишь тайм-аут в непрерывном сражении, в котором и заключается смысл существования людей.
И вот результат: они заметно растерялись. Только сейчас они сообразили наконец, что это не уловка — моя откровенная, демонстративная атака в лоб, не считаясь с тем, что мои корабли идут прямо на их защиту, минимально маневрируя, как бы считая себя неуязвимыми и бессмертными. И если говорить о какой-то моей особой тактике, то она лишь в том и заключается, чтобы заставить солдата почувствовать себя таким. Пусть на краткий срок: лишь на время атаки, которая обязана быть уверенной, скоротечной, первой и последней. И так оно и будет.
Как это удалось мне? Да так же, как удавалось в мои времена. При помощи страха. Простая логика убеждения: «Если будешь смело идти в бой — у тебя всегда сохранятся шансы выжить. Потому что кто-то из победителей всегда остаётся в живых — иначе победителей вообще не существовало бы. Но если позволишь себе дрогнуть перед боем — погибнешь немедленно и наверняка, уже здесь, потому что таких я приказал расстреливать на месте. И ты уже знаешь, что приказ этот выполняется, потому что если кто-то осмелится его не выполнить — первым расстреляют его, а тебя — вторым. Если же ты дрогнешь не перед атакой, а уже в бою, то тебя наверняка убьёт враг. Так что единственный шанс выжить для тебя — не думать о смерти. Не бояться её. Вперёд, и только вперёд!»
Вот так обращался я к войскам, для повышения уровня самоотверженности применяя, конечно, ещё и кое-какую химию. Градусную.
А противник удивляется. И думает: «Старик совсем выжил из ума! Без огневой подготовки идёт на нас, на нашу сконцентрированную силу. Вольно же ему!»
Да, без огневой. Стоило бы мне её начать — и они сразу разлетелись бы по всем румбам. А мне некогда гоняться за ними.
Они думают: «Он приблизился так, что тут уже огневую не применишь. Потому что после плотной огневой весь этот объём пространства окажется недоступным для атакующих: тут такая радиация будет, что никакая корабельная защита не убережёт людей от смертельного облучения. Потому что он же не хлопушки будет по нам выпускать. Но он скорее всего не успел узнать, что мы-то от этой беды защитимся, мы ведь рядом с домом и закрыты мощным полевым зонтом. Пока его не пробьешь, нас тут не достанешь. Пусть старик пытается проломить его огнём и натиском: тогда на его кораблях останутся одни покойники. Да, время для огня он упустил. А значит — грош цена всем его хитростям!»
А вот нет! Цена им — победа. Потому что приказ на огневую будет отдан в тот миг, когда мой флот окажется уже на границе их зонта. Да, возникнет сфера с диким уровнем радиации. Смертельная. И вместе с нейтронным цунами мои корабли пойдут в атаку.
На кораблях останутся одни покойники? Да. Но ваши люди, кого вы так бережёте, превратятся в ничто вместе с вашими кораблями. И десант пройдёт сквозь эту область. Они тоже получат дозу, после которой не живут. Но до смерти они успеют занять плацдарм.
А следующая волна пойдёт к плацдарму другим путём. Обходным. Потому что им помешать будет уже некому.
Вот так-то, дорогие альтруисты. Теперь поняли, что такое война? Ничего, поймёте — если выживете.
Да, да. Уже сейчас сражение можно считать выигранным.
Решено. Отдаю приказ на старт новой армии. И докладываю наверх о полной победе в пространстве. Моя флотилия пойдёт навстречу новому десанту, и будет считаться, что я лично повёл их в бой — как и первую волну.
Пусть понимают, что значит — фельдмаршал Скар, которому не зря был поставлен памятник».
Вот так думал полководец, наблюдая за ходом сражения в космосе с безопасной дистанции и отдавая командиру флагманского крейсера команду на движение к Эврилу, где армия первого призыва, то есть резерв первой категории, уже заканчивала погрузку на транспорты.
18
Происшедшее можно было считать первым актом трагедии Стуриса. После непродолжительного антракта должен был начаться второй и последний. Третьего драматургия Скара не предусматривала.
Насмерть облучённому десанту удалось закрепиться на плацдарме, и сейчас сюда прибывали всё новые и новые полки. Не очень убедительные попытки обороняющихся вернуть себе потерянную территорию были отбиты — с немалыми для обеих сторон потерями. Стурису приходилось на ходу переучиваться осваивать умение воевать, не жалея солдат — ни чужих, ни своих.
Скару было сделано замечание — правда, в очень деликатной форме — самим Президентом-императором. Оно касалось чрезмерных, как показалось властям, людских потерь. На что полководец ответил:
— Зато мы получили территорию и получим ещё и ещё. Людские потери относительны: они восстановимы. Территории же не размножаются, не так ли?
Фраза стала известной. И пока на стурианском плацдарме обе стороны собирали все силы для решающего сражения, именно эти слова послужили темой для обсуждения на борту яхты «Голдфиш», с борта которой главы обеих разведок с искренним волнением наблюдали за развитием военных действий, исправно получая и картинку, и необходимые комментарии с места действия от своих агентов.
Обсуждение было откровенным и серьёзным. Потому что сложившаяся ситуация не нравилась не только разведчику со Стуриса (что естественно), но и главе эврилской службы, которому, казалось бы, следовало радоваться и лицемерно утешать противника-коллегу. Он же хмурился даже больше, чем стурианец. С чего бы?
19
— Похоже, вы сделали хороший выбор, — проговорил начальник стурианской разведки Сульфур (вряд ли это было его настоящим именем, но у разведок свои традиции). — Кстати, это верно, что ты сам нырял за этим монстром в минус?
— Люблю соучаствовать в исторических событиях, — признался директор разведки Эврила, — хотя бы в качестве М-первого. Но, кажется, начинаю об этом жалеть.
— Если тебе кажется, то что же остаётся мне? Мезон, по-моему, эта война вышла из рамок, в каких её удавалось удерживать веками. Вы же не Сирой отнимаете на этот раз: этот ваш буйвол уничтожает Стурис, а правилами игры такое не предусматривалось. Ты же знаешь: стоит тут нарушиться равновесию — и сюда непременно полезут любители приобретений — слетятся со всей Галактики. Это вам нужно?
— Люблю соучаствовать в исторических событиях, — признался директор разведки Эврила, — хотя бы в качестве М-первого. Но, кажется, начинаю об этом жалеть.
— Если тебе кажется, то что же остаётся мне? Мезон, по-моему, эта война вышла из рамок, в каких её удавалось удерживать веками. Вы же не Сирой отнимаете на этот раз: этот ваш буйвол уничтожает Стурис, а правилами игры такое не предусматривалось. Ты же знаешь: стоит тут нарушиться равновесию — и сюда непременно полезут любители приобретений — слетятся со всей Галактики. Это вам нужно?
— Галактика? — В голосе Мезона чувствовалась ирония. — Да у вас на планете, как только вы капитулируете, всё обсядут те же сирояне так, что и ступить будет некуда. До Галактики дело не дойдёт. Их же больше, чем нас с вами вместе взятых, голодных и плодящихся как тараканы. Но об этом пусть у вас голова болит. Моя же беда в том, что и с Эврилом произойдёт то же самое — разве что чуть позже. Ты сказал — их больше, чем нас с вами вместе взятых. А прикинул — сколько же теперь осталось нас с вами? У тебя данные потерь есть?
— Есть, — ответил Сульфур хмуро. — В космических флотах и войсках — семьдесят процентов. Лучшие возрасты, лучшие силы… Никогда не бывало такой мясорубки. А у вас?
— Восемьдесят процентов первой волны выбито. Мы же наступающие.
— А сейчас начнётся мясорубка номер два, на тверди, и после неё даже от резервов не останется ничего, это невооруженным глазом видно. От наших, да. Но и от ваших, Мезон, тоже. Хотя вы формально станете победителями. Только будет ли у вас кому торжествовать?
— Это я уже просчитал: некому. Радоваться будут сирояне. Сульфур, этого второго сражения допускать нельзя — иначе миры и впрямь опустеют. Как полагаешь: если мы предложим перемирие, ваши власти…
— Власть сейчас — Скар. У всех, кто ещё не в строю, головы кружатся от успеха. И стоит даже и Президенту заикнуться о перемирии, как Скар рявкнет — и его сметут. А Скар воюет до последнего солдата.
— Какого же чёрта вы стали его клонировать?
— Наверное, потому, что издали, из современности, он так красиво выглядел, так убедительно смотрелся… Не знаю, не я ведь решал. А теперь вот… Из наших потерь знаешь, сколько мы убили своими руками — по его приказам?
— По моей информации — до трёх процентов.
— Плохо работаете. Вдвое больше расстреляно. Клянусь. Сульфур, этой войны нам нельзя выигрывать, потому что за такой победой и правда придёт общий крах — и сирояне на пороге. Нельзя позволить второй схватке состояться. Чёрт, до сих пор я думал, что самое трудное — выиграть войну. А получается, что куда труднее — проиграть её, когда победа уже одержана.
— Да. Вам нужно эту драку проиграть. Потому что — выдам тебе тайну — наше командование, понимая, что нам не выстоять, хочет сильно хлопнуть дверью: всё, что способно выйти в пространство, уже начиняется всеми видами запрещённого оружия — включая химию и биологию. И мы швырнём это на вас. А у вас не осталось такого флота, какой мог бы перехватить и уничтожить такую стаю. Тебе же известен ресурс нашего торгового и пассажирского флота. Так вот, всё, до последней посудины… чтобы действительно там у вас некому было радоваться.
— Знаю. Сульфур, у нас не остаётся времени: вторая волна десанта — и последняя, потому что в неё вошли все три резервных призыва, — уже через полсуток начнёт высаживаться на плацдарме. И тогда…
— Точно так же думаю и я. И, по-моему, мы оба знаем, что есть единственный выход. И если мы им не воспользуемся — всему конец.
— Если я правильно понял, ты имеешь в виду… — И Мезон сделал выразительный жест.
— Именно.
— Согласен. Но практически это почти невозможно. Он очень внимательно следит за своей безопасностью. Подобраться к нему — проблема. А иначе его не… не выведешь из игры.
— Не изолируешь, да. Но другого выхода нет. Только этот.
— Да. И привлечь никого нельзя: даже без утечки информации он почует. У него дикое чутьё относительно собственной безопасности. На него ведь и в давние времена охотились. Теперь понятно — почему.
— Значит — мы с тобой.
— Только. Если кого-то привлечь — то только втёмную. Хотя… Ах ты, дьявол! Вроде бы промелькнула хорошая идея — но не успела сформироваться, исчезла. Обидно…
— Ищем нужный ход. Времени у нас — не более трёх часов.
— Я считаю — два. Должны уложиться.
— Давай начнём укладываться.
— Я уже начал. Ага, вот она! Попалась! Знаешь, похоже, возникает любопытный вариант…
20
Говорят, история повторяется. Хотя бы отдельные её фрагменты. Это трудно отрицать или утверждать, потому что настоящая история никому не ведома. Однако в данном случае что-то и на самом деле повторилось почти совершенно точно — с одним лишь исключением.
Как и совсем недавно, три коммика одновременно проснулись и подали сигнал в трёх разных местах. И передали одно и то же: «Немедленно. Точка-один».
И вновь одному человеку пришлось, отбросив ракетку, бежать с корта, хотя в решающем сете он вёл со счётом четыре — два и на своей подаче имел сорок — пятнадцать, что обещало скрытый матчбол, и соперник был выбит с корта, так что…
Так что бежавшему засчитали поражение. Обидно.
Второму удалось, прервав движение руки с налитым бокалом, опустить его, не пролив ни капли, на столик в «Гербе Каруманов» и отвести настойчивый взгляд от глаз дамы, сидевшей напротив и совсем уже готовой… Расхождение с подобным же эпизодом, совсем недавним, состояло в том, что дама была не той, что присутствовала в предыдущий раз. Впрочем, её имя, как и первой, тоже не уцелело в анналах. Дама невольно моргнула, а когда её ресницы поднялись, визави бесследно исчез. Хорошо, что такого позора почти никто не заметил: зал был практически пуст, его былые завсегдатаи сейчас, отягощённые оружием и снаряжением, уже грузились на корабли. Чтобы погибнуть в заключительном и победном сражении — если оно, конечно, всё же состоится.
Третий Минус оставил те же удочки точно на том же месте, что и тогда: консервативный по натуре, он не любил перемен.
Четвёртый же, а точнее — доктор М-первый, встретил их в пресловутой точке-один словами:
— Выходим на операцию. Слушайте внимательно!..
21
Цель была простой и ясной: любой ценой в считанные часы уничтожить фельдмаршала Скара.
Зато в способе выполнить это задание никакой ясности не было.
Можно подумать, что очень просто вернуться в минус, в склеп Скарабеев, отменить там операцию сканирования — и дело с концом. Пусть себе сохнет дальше.
Но четверо, люди опытные, знали, что это невозможно. Потому что создание Скара-дубля стало уже совершившимся фактом. А такие факты вопреки распространённому мнению изменить невозможно: у Времени есть свой закон сохранения, как и у вещества или энергии. Скара, заново созданного, можно было уничтожить лишь в настоящем. Как и любого человека. Как война только что уничтожила великое множество людей с обеих сторон.
Чтобы ликвидировать его, нужно было либо добраться до него, либо уничтожить его дистанционно. Вместе с крейсером, на котором он держал свой флаг и откуда руководил войной. И волей-неволей со всей охраной. По сравнению с предстоящими потерями это следовало считать совершенной мелочью.
Но.
Добраться до Скара, не одолев его охраны, представлялось задачей неразрешимой — да такой на самом деле и была.
Вступить любым способом в драку с охраной? Вчетвером — против трёх десятков надёжных бойцов? Или не вчетвером? Усилить свои ряды?
Такая возможность существовала. Но она была чревата одним: нарушением секретности. В этой четвёрке, старший которой был одновременно и директором ОСБ, разведки Эврила, каждый мог поручиться и за себя самого, и за трёх остальных. Но этим круг их доверия и ограничивался. А выход за пределы этого кружка хоть малейшей информации о насильственном устранении национального героя грозил бы непредсказуемыми, но обязательно отрицательными последствиями.
Народ не любит, когда их кумира убивают накануне победы, а сейчас все упивались победой — поскольку цифры потерь ещё не обнародовались, да их, похоже, и не собирались объявлять публично. Истинные цифры, разумеется.
Скар должен был либо погибнуть героически, возглавив решающую атаку, — но все понимали, что на это он никак не пойдёт, даже приблизиться к Стурису на расстояние полёта ракеты никто его не уговорит, что, в общем, и понятно, либо ему следовало стать жертвой, скажем, сердечного приступа. Инфаркт миокарда — и точка. Всем известно, что Скар — человек весьма почтенного возраста, массы воспринимают его как то самое физическое лицо, что в своё время умерло — но теперь ясно, что не умерло, а лишь пролежало достаточно долго в летаргии (версия не правительственная, но всё же как бы официальная, поскольку никем не опровергалась), и вот Герой пробудился, чтобы привести любимый народ к последней и величайшей победе. Тут, как говорится, Бог дал — Бог и взял, а с Творца и взятки гладки. Но для сердечного приступа до Скара тоже нужно добраться; порочный круг.