— Злорадство — не лучшая черта характера, — заметил Адам.
— И тебя тоже в рот и в жопу, — отозвался Зеб.
Всю дорогу он смотрел в окно на пролетающий мимо пейзаж: охраняемые поселки, такие, как тот, из которого они только что сбежали; поля сои; фрекинговые установки; ветряки; горы огромных шин от грузовиков; кучи гравия; пирамиды выкинутых на свалку фаянсовых унитазов. Горы мусора, в которых ковыряются десятки людей; шанхайчики плебсвиллей с домами, построенными из выброшенного чего попало. Дети стояли на крышах хижин, на кучах мусора, на кучах шин и размахивали разноцветными флагами из пластиковых пакетов, или запускали примитивных воздушных змеев, или показывали Зебу средний палец. Иногда над головой зависал одинокий видеодрон — предполагалось, что он изучает плотность транспортного потока, но на самом деле он следил неведомо за кем. Если такая штука охотится за тобой, у тебя будут неприятности; это Зеб почерпнул из болтовни в Сети.
Но пока что преподобный их не искал. Он все еще сидел на совете директоров, пожирая закуски из искусственно выращенного мяса и тиляпию с рыбных ферм.
Вот так номер, вот так да, вот, ребятушки, беда,
Мама наша в огороде, не ходите-ка туда.
Зеб мурлыкал себе под нос песенку. Ему хотелось бы думать, что смерть Фенеллы была мгновенной и не включала в себя элементов тошнотворных хобби преподобного.
Адам на соседнем сиденье спал. Он был еще бледней и худей, чем в бодрствующем состоянии. И больше похож на аллегорическую статую какой-нибудь добродетели: Благоразумия, Искренности, Веры.
Зеб не мог спать: адреналин зашкаливал. Кроме того, Зеб боялся и ничего не мог с собой поделать: они пересекли большую толстую границу, отмеченную колючей проволокой. Они обокрали чудовище и скрылись с его золотом. Скоро чудовище начнет яриться. Поэтому Зеб не спал и бдил.
Кто убил Фенеллу?
Очень злой чувак:
Подошел к ней смело,
По макушке шмяк!
В глазах все потемнело —
Теперь она трупак!
Что-то текло у него по лицу. Он вытер это рукавом. Не скули, сказал он себе. Не доставляй такого удовольствия старому козлу.
В Сан-Франциско Адам и Зеб решили разделиться.
— Он не будет сидеть сложа руки, — сказал Адам. — У него много контактов. Он объявит красный код тревоги и задействует своих дружков из Нефтекорпа. Вдвоем мы слишком заметны.
И правда: они были слишком разные. Брюнет и блондин. Один мощный, другой хрупкий. Такой контраст запоминался. И преподобный даст в розыск описание их обоих, а не каждого по отдельности.
«Белила и сажа, — мурлыкал Зеб про себя. — Пропажа и кража. Секретов продажа».
— Перестань издавать квазимузыкальные звуки, — сказал Адам. — Это привлекает внимание. И вообще ты фальшивишь.
Он был прав. Причем по обоим пунктам.
В плебсвилле, в серорыночной лавке с почасовой арендой для умельцев, желающих затушевать детали своей биографии, Зеб изготовил новые удостоверения личности для них обоих — картонные, они не выдержали бы сколько-нибудь серьезного рассмотрения и должны были вскоре протухнуть, но годились для следующей стадии путешествия. Адам отправился на север, Зеб — на юг, и оба залегли на дно.
Они завели себе потайной почтовый ящик в Сети. Вход в него был на самой верхней розе из тех, которыми зефиры осыпали Венеру на Ботичеллиевом «Рождении Венеры». Репродукция этой картины украшала популярный сайт для туристов, желающих съездить в Италию. Зеб хотел выбрать левый сосок Венеры, но Адам сказал, что это слишком очевидное место. И добавил, что им следует воздержаться от контактов в течение полугода: преподобный всегда был мстителен, а теперь еще и напуган.
Зеб стал размышлять о возможных проявлениях этих качеств. Что бы сделал он сам, если бы два его чересчур умных отпрыска, к которым он никогда не питал особо нежных чувств, похитили его омерзительные секреты и скрылись? Ярость. Предательство. После всего что он сделал для Адама. Да и для Зеба тоже: ведь все физическое воздействие было, разумеется, для пользы самого мальчика, очищало и укрепляло его дух. Скорее всего преподобный до сих пор обманывал сам себя подобной благочестивой блевотиной.
Среди прочего, преподобный обязательно наймет ЦИБЗов — цифровых ищеек быстрого захвата, специалистов по поиску людей в Интернете. Они дорого брали, но, по слухам, работали весьма результативно. Они использовали алгоритм, настроенный на поиск в Сети пользователей с определенным профилем. Поэтому Адам и Зеб должны были пользоваться Сетью как можно меньше. Никаких блужданий по Сети. Никаких покупок в онлайн-магазинах. Никакой болтовни на форумах. Никаких сайтов с анекдотами. Никакой порнухи.
— В общем, веди себя так, как будто ты — это не ты.
Таков был прощальный совет Адама.
В дебри плебсвиллей
В Сан-Франциско Зеб подстригся. Он начал отращивать усы и купил на сером рынке (очень темно-сером, почти черном) типа-крутые контактные линзы, которые не только меняли цвет глаз, но еще и придавали носителю астигматизм и смазывали рисунок сетчатки. Они спасли бы при обычной случайной проверке, но не более того. Зеб купил еще исказители для отпечатков пальцев («Ловкие пальчики Судьбы!»), но это вообще было несерьезно, так что он решил не рисковать и больше не связываться со скоростным поездом. Помимо прочего, большинство тех, кто ездил поездом, все еще верили в законность закона и порядочность порядка и наверняка сообщили бы о любых подозрительных мелочах — об этой обязанности им без устали напоминали со всех сторон.
Так что он решил рискнуть и пробираться по автомобильным дорогам. Он добрался автостопом до самого Сан-Хосе, голосуя на заправках для грузовиков и пытаясь выглядеть старше своих лет. Некоторые водители намекали на минет в качестве платы за проезд, но Зеб был слишком крупным, и они не рисковали применять силу.
Другой опасностью были дешевые проститутки, работающие в придорожных барах. Весь опыт Зеба в этой сфере до сих пор оставался исключительно виртуальным и не выходил за пределы осязательных сайтов. Зеб еще не был готов к настоящей встрече с чужим телом. Кроме того, он боялся заводить связи с другими людьми, даже краткие: любая из этих девок могла приторговывать информацией. Некоторые из них были подозрительно хорошо одеты, и вид у них был не оголодавший.
И еще болезни. Только этого Зебу сейчас не хватало — застрять в больнице, если его документ выдержит проверку. Или попасть в лапы к какому-нибудь громиле-охраннику из Медкорпа, если документ проверку не выдержит, что было вероятнее. Из него пытками вырвут его настоящее имя, тут же известят преподобного и либо пустят в расход, либо отправят в наручниках обратно, чтобы праведный папаша воздал ему по заслугам. «Я тебя научу меня уважать, Господь поставил меня над тобой, Он тебя ненавидит, ты моральное ничтожество, стань на колени и кайся, выпей все, что в ведре, ложись ничком на пол и подай мне этот брус, ты хочешь еще, да посильнее, ты у меня завоешь», и так далее, и тому подобное — привычная извращенческая литания в стиле религио-садо-хэви-метал.
В конце концов преподобный превратит в угольки мозг и нервную систему Зеба, устанет развлекаться с беззащитным подергивающимся телом, и оно отправится под альпийскую горку; но сперва Зеб под каленым железом и электродами выдаст электронный путь к Адаму, а потом установит сетевые ловушки и оставит предательские инструкции, в том числе приказ не публиковать информацию о шалостях преподобного и просьбу о немедленной встрече лицом к лицу, на которой все объяснится. Зеб не питал иллюзий по поводу того, удастся ли ему выдержать изобретательность преподобного и его помощников.
Таков — в случае, если Зеб подцепит паховую гниль — был вариант с обращением к врачу. Альтернатива тоже не очень привлекала. Загниет и отвалится: Зеб видел картинки на соответствующих сайтах, и они снились ему в жутких желтовато-зеленоватых кошмарах. Все это, вместе взятое, было как нельзя более веской причиной избегать манящих сирен, поджидающих на площадках для грузовиков; он не обращал внимания ни на пышность и упругость бедер под красными искожаными штанами в обтяжку, ни на туфли из искусственной ящеричной кожи на огромных платформах, ни на броские татуировки драконов и черепов, ни на сисимпланты, торчащие половинками дынь из черных атласных кофточек с вырезом, словно тесто, прущее на дрожжах. Впрочем, Зеб никогда не видел своими глазами, как поднимается тесто. Только на видео. В клипах про старые добрые времена, с мамочками на кухне, от которых, по правде сказать, его пробивало на слезы. Интересно, покойная Фенелла увлекалась выпечкой? Недоброй памяти Труди — точно нет.
Поэтому, когда его окликали красотки с размалеванными губами, глазами крэковых торчков и силиконовой смазкой наготове: «Эй, красавчик, хочешь по-быстрому за пончиковым лотком?», он не отвечал ни «Сейчас, бегу», ни «Увидимся на небесах в следующей жизни», ни «Ты что, сдурела?» Он вообще ничего не отвечал.
Кроме того, что Зеб боялся заразиться, он еще не ориентировался в темных и беспросветных лабиринтах плебсвиллей: ему совершенно не хотелось пойти куда-нибудь с незнакомой бабой, как теленок на заклание, и оказаться в темном переулке, подозрительном мотельчике или сортире борделя, а потом выйти оттуда на носилках или в мешке для трупов. Впрочем, скорее всего, ему и этого не достанется. Его просто выкинут на ближайший пустырь, чтобы с ним разобрались крысы и грифы. Сейчас, когда службы охраны правопорядка, некогда принадлежавшие государству, все более и более приватизировались, никто не стал бы хоронить как следует бродягу вроде него — от этого никакой прибыли не предвиделось, как и от возможного задержания шпаны, пырнувшей его ножом за горсть мелочи. Они очень любили это слово, «задержание».
Его рост и пробивающиеся усы помогали слабо. Зеленый новичок, легкая добыча; хищник видит это с первого взгляда и тут же пикирует. Плебсвилль — это не школьный двор времен юности Зеба, где габариты противника что-то значили. «Здоровенная дубина громче падает», — не один юркий сопляк говорил ему эти слова. «Да, — обычно отвечал Зеб, — зато мелкие падают чаще». Быстрый выпад — даже не удар — и противник уже валяется на земле.
Но в темных дебрях плебсвиллей никакой перепалки перед дракой не будет. Ни взаимных ядовитых обзывательств, ни словесного фехтования — только стремительный удар ножом или даже пуля из устаревшего и запрещенного огнестрельного оружия. Если верить тому, что пишут в Сети, банда «белоглазых» была особенно жестокой. И «черных сомов». И «косых» тоже. И «текс-мексов» с их приемчиками, наследием войн наркомафии — штабеля голов и обрубки-торсы, прицепленные к навесам старомодных кинотеатров. Зеб решил, что площадки отдыха на шоссе для грузовиков, идущем на юг, наверняка контролируют «текс-мексы» — их территория совсем рядом.
Несмотря на осторожность — точнее, несмотря на то, что от страха он был готов наложить кирпичей, — он знал, что спасется, лишь если сумеет на ближайшее время затеряться в самом плохом районе города. Экстравагантная трата денег может привлечь внимание шакалов; у Зеба хватило сметки об этом догадаться. Оказавшись в Сан-Хосе, он держался незаметно, не ходил по барам и слился с фоном — представителями неимущего класса, которые кишели в самых нищих плебсвиллях, как крысы в помойном ведре, и грызлись между собой за найденные ошметки.
Какое-то время он работал в «Секрет-бургере», переворачивал на гриле бургеры из псевдомяса. Там был десятичасовой рабочий день и оплата ниже минимальной, приходилось носить форменную футболку и уродскую кепку, зато «Секрет-бургер» не слишком приглядывался к документам своих работников. Кроме того, компания защищала сотрудников, работающих на лотках, от уличных банд и откупалась от осведомителей, как официальных, так и неофициальных. Зебу было очень жалко работниц-женщин: им платили меньше, чем парням, заставляли носить обтягивающие футболки, и отбиваться им приходилось не только от покупателей, но и от собственного начальства. По-хорошему этим девушкам не помешали бы жесткие пластмассовые забрала для грудей.
Но жалость не помешала Зебу наконец лишиться невинности во плоти: он познал одну из «аппетитных котлеток» «Секрет-бургера». Ее звали Винетта; она была брюнетка с темными кругами вокруг больших голодных глаз. Наряду с красотой души — Зеб вынужден признать, что это эвфемизм, означающий ее хилые прелести, которые тем не менее околдовали его, и он нижайше извиняется, но такой уж путь уготовала Мать-Природа спермотоксикозным подросткам, и вообще он думал, что влюблен, так что вот — Винетта обладала огромным преимуществом в виде крохотной отдельной комнатушки.
У большинства работниц «Секрет-бургера» не было даже этого: они спали вповалку по десять человек на комнату в многоэтажных зданиях без лифта, или самовольно вселялись в бесхозные ветшающие дома, отобранные банком у владельцев за неплатеж по закладной, или приторговывали собой, чтобы прокормить ребенка, или родича-наркомана, или увешанного побрякушками сутенера. Но Винетта была осторожна и бережлива, не транжирила деньги и могла себе позволить капельку уединения. Она жила над лавочкой, где торговали спиртным — на вкус оно было как моча тролля, смешанная с растворителем, но Зебу особо выбирать не приходилось, поэтому он иногда брал там бутылочку, распить с Винеттой перед тем, как отправиться в койку: Винетта говорила, что это помогает ей расслабиться.
— И как — не хуже оказалось? — спрашивает Тоби.
— Что не хуже? Не хуже чего?
— Секс с Винеттой. Не хуже, чем отрубать головы аристократкам?
— Это как апельсины и яблоки, — говорит Зеб. — Нет смысла сравнивать.
— Ну попробуй.
— Ну ладно. С аристократками всегда было одинаково. Реальность — всегда разная. И раз уж ты спрашиваешь — и то, и другое бывает неплохо. Но и то, и другое может разочаровать.
Путь Снежного Человека
Простыня в цветочек
Ее будит солнечный свет, падающий через окно закутка. Пение птиц, голоса Детей Коростеля, блеяние париковец. Все очень мирно.
Она с усилием садится и пытается вспомнить, какой сегодня день. Праздник Цианофитов? «Благодарим Тебя, Господь, за создание Цианофитов, сих скромных сине-зеленых Водорослей, презренных многими, ибо именно через них миллионы лет назад — что в Твоих очах лишь миг — создалась наша насыщенная кислородом атмосфера, без коей мы не могли бы дышать и, воистину, без коей не могли бы существовать никакие другие Зооформы, столь разнообразные, столь прекрасные, столь поражающие своей новизной каждый раз, как мы их видим и через их существование прозреваем Твою Благодать…»
С другой стороны, возможно, что сегодня — память святой Джейн Гудолл. «Благодарим Тебя, Господь, за то, что Ты благословил жизнь святой Джейн Гудолл, бесстрашного друга Божьего Народа Джунглей; она сподвиглась перенести множество превратностей, а также укусов Насекомых, чтобы протянуть руку через пропасть, разделяющую Виды, и благодаря ее любви к нашим ближайшим родственникам Шимпанзе и совместным с ними трудам мы смогли понять всю ценность отстоящего большого пальца на руках и ногах, а также нашу собственную глубокую…»
Нашу собственную глубокую что? Тоби роется в памяти, ища продолжение. Ее память слабеет; надо бы все такие вещи записывать. Вести дневник, как она делала, когда жила в салоне красоты «НоваТы». Можно пойти еще дальше — записать обычаи и присказки уже несуществующих вертоградарей на будущее; для блага грядущих поколений, как когда-то любили говорить политики, клянча лишний голос. Если, конечно, в грядущем будут какие-то поколения; и если они будут уметь читать. Если вдуматься, это два очень больших вопроса. И даже если искусство чтения сохранится, неужели в будущем кого-то заинтересуют обычаи малоизвестной, потом объявленной вне закона, а потом разогнанной религиозной секты «зеленых»?
Может быть, действуя с твердой верой в такое будущее, помогаешь его осуществлению. Мудрость очень в духе вертоградарей. У Тоби нет бумаги, но можно попросить Зеба прихватить немного на очередной восторгательной вылазке. Конечно, при условии, что Зебу удастся найти бумагу, которая не отсырела и не изгрызена мышами на гнезда. И не съедена термитами. Да, и еще понадобятся карандаши. Или ручки. Или мелки для бумаги. Тогда можно будет начать.
Хотя сейчас Тоби трудно сосредоточиться на идее будущего. Она слишком погружена в настоящее: в настоящем есть Зеб, а в будущем его может и не оказаться.
Она жаждет наступления ночи. Ей хочется пропустить едва начатый день и с головой плюхнуться в ночь, как в пруд; пруд с отраженной в нем луной. Плавать в жидком лунном свете.
Но жить ради ночи — опасно. День становится несущественным. Можно утратить осторожность, упустить детали, сбиться с пути. В такие дни она обнаруживает, что стоит столбом посреди комнаты, с сандалией в руках, не понимая, как она сюда попала; или снаружи, под деревом, зачарованно глядя на трепещущую листву, и мысленно дает себе пинка: «Шевелись! Сейчас же! Давай, тебе же нужно…» Но что именно ей нужно сделать?
Это не только у нее, и причиной не только ее ночная жизнь. Тоби замечает, что и другие так же расслабились. Застывают непонятно с чего, прислушиваются, хотя никто ничего не говорил. Потом рывком — заметным усилием — возвращаются в осязаемую реальность. Начинают суетиться в саду, чинить забор, возиться с солнечной установкой или на строительстве… Очень соблазнительно — просто плыть по течению, как Дети Коростеля. У них нет праздников, нет календарей, нет дел, которые нужно выполнить к сроку. Нет долговременных целей.