Однажды Зеб ушел из дома, где его отец и его мать плохо обращались с ним. И стал блуждать туда и сюда в хаосе. Он не знал, куда ему теперь идти, и не знал, где его брат Адам, который был его единственным другом и помощником.
Да, Бля тоже был его другом и помощником, но он был невидим.
Нет, там в темноте за кустом — это не животное. Это Зеб. Нет, он не смеется, это он так кашляет.
Итак, Адам, брат Зеба, был его единственным другом и помощником, которого можно увидеть и потрогать. Потерялся ли Адам? А может быть, его кто-то украл? Зеб не знал, и оттого был печален.
Но Бля все время был с ним и давал ему советы. Бля жил в воздухе и очень быстро летал, совсем как муха. Поэтому его еще называют Бляха-Муха. Он так быстро летал, что мог быть с Зебом, а через минуту — с Коростелем, а еще через минуту — с Джимми-Снежнычеловеком. Он мог быть в нескольких местах сразу. Если человек попадал в беду и звал его: «Бля!», то Бля сразу прилетал, как раз когда был нужен. И поэтому, стоило позвать Бля по имени, и человеку сразу становилось легче.
Да, у Зеба очень сильный кашель. Нет, прямо сейчас вам не нужно над ним мурлыкать.
Да, очень хорошо иметь такого друга, как Бля. Я бы хотела иметь такого друга.
Нет, мне Бля не помогает. У меня другая помощница, ее зовут Пилар. Она умерла и приняла форму дерева и теперь живет с пчелами.
Да, я с ней разговариваю, даже когда ее не вижу. Но она не такая… стремительная, как Бля. Она меньше похожа на гром и больше — на ветерок.
Историю Пилар я расскажу вам как-нибудь в другой раз.
Итак, Зеб все глубже и глубже забредал в опасные места, где было очень много плохих людей, которые делали другим плохо и больно. И однажды он пришел в место, где жарили и ели Детей Орикс. И он знал, что это неправильно. И он позвал Бля, чтобы получить от него совет. И Бля велел ему покинуть то место. После этого Зеб жил в домах, со всех сторон окруженных водой, и познакомился со змеей. Но там было опасно, и он сказал: «О Бля!» И Бля прилетел и говорил с Зебом, и обещал, что поможет ему спастись из того места.
На сегодня достаточно историй. Вы уже знаете, что Зеб оттуда спасся, потому что вот он сидит, верно ведь? И он тоже очень рад услышать эту историю. Поэтому он теперь смеется и больше не кашляет.
Спасибо, что пожелали мне спокойной ночи. Мне приятно знать, что вы хотите, чтобы я спала спокойно и не видела плохих снов.
Да, спокойной ночи.
Спокойной ночи!
Достаточно. Можете перестать говорить «спокойной ночи».
Спасибо.
Плавучий Мир
Однажды Зеб проснулся рядом с Винеттой, переворачивательницей бургеров, и понял, что от нее пахнет жареным мясом и прогорклым фритюром. Конечно, от него самого пахло точно так же, но это было совсем другое дело, потому что (объясняет Зеб) всегда совсем другое дело, когда это твой собственный запах. Но хочется, чтобы от объекта твоего вожделения пахло не так. Это говорит в нас древний примат, это базовая потребность человека, доказано экспериментами. Не веришь — спроси любого из здешних биогиков.
Да, и еще лук, не забывай, и мерзкий красный соус в мягких бутылочках-выжималках — посетители на него так подсаживались, что, похоже, корпорация добавляла туда крэк. Когда страсти накалялись и начиналась драка, кто-нибудь обязательно хватал этот соус и принимался поливать им все кругом. Тогда он смешивался с кровью из ран волосистой части головы, и невозможно было понять, то ли человек смертельно истекает кровью, то ли его окатили соусом.
Конечно, эта комбинация запахов впитывалась в одежду, волосы и даже поры кожи, и тут ничего нельзя было поделать, учитывая, где они оба работали. Эта вонь не смывалась, даже когда в душе была вода, и как будто еще усиливалась в сочетании с дешевыми духами, которыми поливалась Винетта, пытаясь ее заглушить. Духи назывались «Далила», еще у Винетты были лосьон для тела и одеколон с таким же запахом — тяжелым и резким, словно пробираешься вброд через море умирающих лилий или распихиваешь толпу набожных старух, каких много в Церкви ПетрОлеума. Этими двумя запахами — «Секрет-бургером» и «Далилой» — можно было пренебречь с сильной голодухи. В смысле еды или в другом смысле. Но в нормальной ситуации они отбивали всякую охоту.
«Бля, — думал Зеб в то утро, только что проснувшись, лежа в кровати и вдыхая гадкую смесь. — В этом нет будущего».
А если какое-то будущее и было, то строго негативное, поскольку, кроме неприятного запаха, у Винетты проявилось еще и лишнее любопытство. Во имя любви, стремясь узнать и понять настоящего Зеба, она желала исследовать его потайные глубины, фигурально выражаясь. Она хотела сорвать с него крышку. Если начнет ковырять слишком активно и сдерет один за другим слои хлипкой легенды, которые он не слишком хорошо продумал, под ними окажется что-то совсем неубедительное. Зеб мысленно поклялся, что в следующий раз, когда будет пудрить кому-нибудь мозги, он уж расстарается. И если Винетта продолжит копать, то может догадаться, кто он и откуда, и тогда рано или поздно заложит его, чтобы получить награду — которая, несомненно, обещана обитателям «серых земель», и слухи о ней разошлись по «крысиному телеграфу» в плебсвиллях.
Зеб не сомневался, что за него обещали награду. Вероятно, даже опубликовали кое-какие его биометрики типа фотографий ушей, анимированных силуэтов походки и отпечатков больших пальцев, снятых еще в школе. Насколько он знал, Винетта не связана ни с какими бандами, и, к счастью, она была слишком бедна, чтобы позволить себе компьютер или планшет. Но в нет-кафешках можно задешево купить компьютерное время, и если она разозлится на Зеба по-настоящему, то начнет искать его личность в Сети.
Она и так уже начала приходить в себя после первоначальной комы, вызванной сексом, какой могут обеспечить только подростковые гормоны, — энтузиазм щенка на спидах, восторг первооткрывателя инопланетной жизни. У мальчиков в этом возрасте нет вкуса как такового — они неразборчивы. Они, как те пингвины, которые так шокировали викторианцев: готовы трахать все что угодно, лишь бы с дыркой. В случае Зеба от этого выигрывала Винетта. Не ради похвальбы, а ради истины: во время их ночной гимнастики у Винетты так глубоко закатывались глаза, что она большую часть времени напоминала зомби; а от ее воплей, способных посрамить усилители рок-ансамбля, принимались колотить в пол соседи снизу, из винного магазина, и в потолок — соседи сверху, неустановленное количество унылых рабов на зарплате.
Пока что Винетта принимала животную энергию Зеба за нечто более глубокое. После траха она хотела разговаривать. Она хотела обмениваться с ним глубинными сущностями на духовном уровне. Уже начались вопросы типа: достаточно ли большая у нее грудь, и идет ли ей лаймовый оттенок зеленого, и почему они больше не делают «это» два раза за ночь, как в самом начале? Такие вопросы — ловушка, как на них ни отвечай. Зебу уже стали надоедать еженощные допросы. Он начал подозревать, что, возможно, его чувства к Винетте все же не были истинной любовью.
— Не надо на меня так смотреть. Я был совсем сопляк. И не забывай, я не получил нормальной социализации.
— Как я на тебя смотрю? Здесь темно, как у козла в брюхе. Ты меня не видишь.
— Я чувствую леденящий холод твоего каменного взгляда.
— Мне просто жалко девочку.
— Нет, не жалко. Если бы я остался с ней, я бы не был сейчас здесь с тобой, правда же?
— Да. Это верно. Хорошо, вычеркиваем жалость. Но все же.
Все же он не стал поступать, как полное говно. Он оставил Винетте денег и записку, где клялся в вечной любви, а в постскриптуме объяснял (не вдаваясь в детали), что его подставили, он в опасности и не может допустить, чтобы и ее жизнь оказалась под дамокловым мечом.
— Ты прямо так и написал? Под дамокловым мечом?
— Да, она обожала любовные романы. Рыцарей и все такое. У нее было несколько старых книжек в мягких обложках — остались от предыдущих жильцов комнаты. Конечно, зачитанные до дыр.
— И ты не захотел сыграть рыцаря?
— Для нее — нет. Вот ради тебя, — он целует кончики ее пальцев, — я готов в любой момент устроить дуэль на шпагах завтра на рассвете.
— Не верю, — говорит Тоби. — Ты сам только что признался, что ты лгун!
— Но для тебя я хотя бы стараюсь врать. Врать — гораздо более трудоемкое занятие, чем резать правду-матку. Рассматривай это как танец ухаживания. Я уже старый, жизнь меня потрепала, и у меня нету гигантского синего члена, как у наших общих друзей. Приходится варить котелком. Тем, что от него осталось.
Зеб спешно отправился автостопом на юг по шоссе, где ходили грузовики, и добрался до места, где когда-то находилась Санта-Моника. Поднимающийся океан проглотил все пляжи, и когда-то люксовые гостиницы и кондоминиумы были полузатоплены. Часть улиц превратилась в каналы, а близлежащий городок Венеция стал оправдывать свое название. Этот квартал в целом был известен как Плавучий Мир, и он действительно часто плавал, особенно когда приходило полнолуние и начинался прилив.
Настоящие владельцы тут больше не жили. Они не смогли получить страховку — ибо что такое наступающий океан, как не деяние Божье, подлинные форсмажорные обстоятельства? — и бежали в горы. В здания вселились скваттеры и разного рода временные жильцы, хотя коммунальные службы уже не работали: водопроводу и канализации наступил капут, и электричество тоже отрубили.
Но квартал приобрел некий обшарпанно-романтический душок, и немолодые фраера из районов помажорнее, покамест не затопленных, частенько заглядывали в Плавучий Мир пощекотать нервы в богемной атмосфере. Они перемещались по затопленным улицам в кишащих повсюду маленьких водяных такси с подвесными солнцемоторами. Фраера, они же лохи, жаждали азартных игр, женской ласки и запрещенных химических веществ, но, кроме этого, они еще с удовольствием вкушали восторги, предлагаемые бродячей ярмаркой. Ярмарка перемещалась из одного ветшающего здания в другое, снимаясь с места, если здание чересчур сильно затапливало или если очередной шторм поглощал очередной кусок берега и расположенной на нем недвижимости.
Плавучий Мир предлагал гостям очень многое; к своей немалой выгоде, ибо владельцы здешних бизнесов не платили ни налогов, ни за аренду помещения. Здесь круглые сутки играли в крепе, и за столами сменяли друг друга красноглазые игроки: они уже пресытились азартными играми онлайн и приходили сюда, как наркоманы, за новыми и новыми дозами щекочущей нервы потенциальной опасности. Кроме этого, они еще хотели выбраться из-под колпака: они считали, что Интернет полон дырочек для подглядывания — едва ли не хуже, чем шоферский мотель на шоссе для трейлеров, и не хотели оставлять в злачных местах Сети следы своей виртуальной ДНК.
Здесь был и бордель, предлагавший как живых девочек, так и простиботов, в зависимости от того, хотелось ли клиенту взаимодействия по запрограммированному сценарию. Впрочем, уловить разницу было зачастую трудно. Была и труппа уличных акробатов, которые жонглировали горящими факелами на канатах, натянутых над затопленными улицами, и иногда падали и ломали себе отдельные части тела — например, шею. Возможность увидеть травму или смерть «вживую» тоже притягивала: интернет-зрелища все сильнее редактировались и прилизывались перед показом, и даже подлинность так называемых реалити-шоу вызывала у зрителей много вопросов. Поэтому грубый, неотшлифованный физический мир начал приобретать некую загадочную привлекательность.
Среди аттракционов и зрелищ на ярмарке был и волшебник, мужчина лет пятидесяти с печальными глазами, в штанах, пузырящихся на коленях, словно его костюм был украден из лавки старьевщика — волшебник явно не греб деньги лопатой. Он раскидывал шаткую импровизированную сцену в плесневеющем антресольном этаже очередного шестизвездочного отеля и манипулировал картами, монетами и носовыми платками, распиливал женщин пополам и заставлял их исчезать из запертых шкафов и еще читал мысли. В телевизоре и Сети подобные развлечения давно вымерли, потому что в цифре им недоставало осязаемости, а значит, возбуждало подозрения: откуда зрителям было знать — может, это все спецэффекты? А вот когда маг из Плавучего Мира засовывал в рот горсть иголок, можно было своими глазами видеть, что это настоящие иголки; когда они появлялись изо рта с уже вдетыми в них нитками, эти нитки можно было потрогать; а когда маг подбрасывал в воздух колоду карт и туз пик прилипал к потолку, это происходило в реальном времени, прямо у тебя перед глазами.
В пятницу вечером и в субботу вечером в гостинице собирались толпы — зрители всегда ломились на представления мага из Плавучего Мира. Маг называл себя «Слей-Талант» — в честь Аллана Слейта, историка герметических искусств, жившего в двадцатом веке. Впрочем, об этом мало кто из зрителей знал.
Зеб знал, потому что именно к магу устроился работать. Он играл Лотаря, мускулистого помощника — для этого приходилось напяливать пошлейший костюм из поддельной леопардовой шкуры. Он наклонял шкаф туда-сюда, переворачивал его вверх дном, показывая, что внутри ничего нет, или засовывал красавицу-ассистентку мага в ящик для распиливания пополам. Впрочем, иногда он еще работал подсадкой, собирая информацию для номера «Чтение мыслей» или выражая неумеренные восторги, чтобы отвлечь внимание зрителей. Днем его посылали за покупками за пределы Плавучего Мира, туда, где работали мини-супермаркеты и люди спали по ночам, а не днем.
— Я многому научился у старика Слей-Таланта, — говорит Зеб.
— Распиливать женщин пополам?
— И этому, хотя распилить женщину любой может. Фокус в том, чтобы она при этом улыбалась.
— Наверно, нужны зеркала, — говорит Тоби. — И дымовые завесы.
— Я поклялся хранить тайну. Но самое важное, чему научил меня старый Слей, — это искусство отвода глаз. Заставь зрителей смотреть на что-то другое, а не на то, что ты сейчас делаешь, — и тебе очень многое может сойти с рук. Слей называл всех своих красавиц-ассистенток «мисс Тификация». Такое у него было для них универсальное имя.
— Может, он просто не мог отличить одну от другой?
— Может, и так. В этом смысле они его не интересовали. Но они должны были хорошо выглядеть в блестках — в очень малом количестве блесток. На тот момент мисс Тификацией была Катрина У, рысьеглазая метиска-азиатка из Пало-Альто. Я мысленно называл ее «Катрина Ух!» и пытался с ней подружиться — работница фастфуда Винетта открыла мне целый мир новых возможностей, и я был беспечен и отважен. Но мисс Тифи-кация Ух меня к себе не подпускала. Каждую пятницу и субботу я держал ее в объятьях, засовывая в ящики и шкафы для распиливаний и исчезновений или выкладывая на сгол для левитации. Иногда я осмеливался что-нибудь ей пожать и склабился при этом так, что она просто обязана была растаять — но она только, не переставая улыбаться, шипела: «А ну прекрати сейчас же!»
— Ты хорошо шипишь. Может, все ее жизненные флюиды уходили на распиливание пополам?
— А вот и нет. О ее флюидах заботился один из акробатов-канатоходцев. В будни, когда она не работала на мага, этот акробат учил ее танцам на трапеции; они вдвоем готовили номер со стриптизом на канате. У мисс Ух было два костюма для этого номера: птичий и змеиный. Для змеиного номера у нее еще была живая змея, что-то вроде питона, но очень тормозная, словно ей удалили мозг. Питона звали Март: по словам мисс Ух, март — месяц надежды, а ее питон всегда смотрел в будущее с надеждой.
Она, кажется, была привязана к этой твари: иногда выступала перед публикой, накрутив его себе на шею, чтобы он на ней извивался. Я подружился с Мартом, ловил для него мышей. Я надеялся, что перепуганные мыши проложат мне путь к сердцу мисс Ух, но не тут-то было.
— Почему всех так тянет на женщин-змей? — недоумевает Тоби. — И на женщин-птиц тоже.
— Нам нравится думать, что под всеми этими рюшечками прячется животное начало, — объясняет Зеб.
— В смысле — что женщины глупые? Или не совсем люди?
— Помилуй. Я имею в виду — что-то дикое, неконтролируемое, но в хорошем смысле этого слова. Женщина в чешуе и перьях чудовищно привлекательна. В ней есть некое иное измерение, как у богини. Это риск. Отчаянная крайность.
— Ладно, уговорил. И что было дальше?
— Дальше было то, что Катрина Ух и ее канатоходец в один прекрасный день смылись. И питон по имени Март исчез вместе с ними. Тогда меня это задело — не исчезновение змеи, а исчезновение мисс Ух. Ибо я был ранен стрелой Купидона, и рана моя загноилась. Признаюсь, я чах.
— Я как-то не представляю тебя чахнущим.
— Тем не менее. Я был как болячка в жопе. Правда, этого никто не замечал, так что я был болячкой в жопе в основном у себя самого. Потом прошли слухи, что Катрина и канатоходец направились на восток, намереваясь там разбогатеть. Через пару лет я узнал, что они использовали птичье-змеиный мотив и открыли люксовое заведение для джентльменов под названием «Хвост-чешуя». Начали с малого, потом стали франшизой. Это было еще до того, как торговлю сексом подмяли под себя крупные корпорации.
— Как «Чешуйки» рядом с нашим когдатошним садом «Райский утес»? Развлечения для взрослых?
— Именно. Куда вертоградарские дети ходили восторгать недопитое вино на уксус. Эта франшиза. Они потом спасли мою шкуру в критический момент, но об этом как-нибудь в другой раз.
— Это что, будет история про тебя и женщину-змею? Ты наконец добился своего? Я просто умираю от желания послушать. И питон тоже участвовал?
— Не горячись. Я пытаюсь рассказывать в хронологическом порядке. И не все, что со мной происходило, имело отношение к моей половой жизни.
Тоби хочет сказать, что, может, и не все, но подавляющее большинство событий. Но воздерживается: нечестно требовать, чтобы человек рассказывал все как на духу, а потом выражать ему претензии.