— С несовершеннолетними веселее, — говорит Американская Лисица. — Они такие живчики. Эндорфины прямо из ушей брызжут, а нуклеотидные последовательности — просто мечта всей жизни! Теломеры — в несколько миль длиной!
Рен с каменным лицом смотрит на нее.
— Он совершеннолетний, — говорит она. Американская Лисица улыбается.
Видят ли мужчины, что происходит за столом, спрашивает себя Тоби. Бесшумный женский бой в грязи. Нет, скорее всего, даже не подозревают. Длины волн, на которых излучает прогестерон, для них недоступны.
— Они это делают только при соответствующих условиях, — говорит Дюгонь. — Групповое совокупление. Женщина должна быть в течке.
— Это годится для их женщин, — замечает Нарвал. — Они подают четкий гормональный сигнал, как визуальный, так и обонятельный. Но наши женщины для них все равно что в постоянной течке.
— Может, так оно и есть, просто они не хотят признаваться, — ухмыляется Дюгонь.
— Я же говорю, разные биологические виды, — не сдается Нарвал.
— Женщины — не собаки! — восклицает Белая Осока. — Эти разговоры оскорбительны. Вы не имеете права отзываться о нас в подобных выражениях.
Голос у нее спокоен, но спина пряма, словно она шомпол проглотила.
— Мы просто ведем объективную научную дискуссию, — возражает Колибри.
— Эй, — напоминает Ребекка, — я всего лишь сказала, что неплохо было бы раздобыть яиц.
Утренние рабочие часы. Солнце еще не очень сильно палит. Ярко-розовые мотыльки кудзу зависли в тени, стайки синих и малиновых бабочек ведут воздушные бои, золотые пчелы суетятся на цветах полиягод.
Тоби снова отрядили на огород: на прополку и борьбу со слизнями. Карабин прислонен в углу с внутренней стороны забора: пусть будет под рукой, мало ли что. Кругом буйствует зелень, и культурная, и дикорастущая. Тоби почти что слышит, как ростки пробиваются вверх, раздвигая комья земли, а корешки шарят в поисках питательных веществ, отталкивая корешки соседей. Листья испускают в воздух облака химических веществ.
«День святой Ванданы Шивы от Семян, — записала сегодня в журнале Тоби. — Святого Николая Вавилова, великомученика и иже с ним мучеников». И добавила традиционную молитву вертоградарей: «Воспомянем святого Николая, павшего жертвой тирана Сталина, и его сподвижников, что не щадя живота своего хранили семена и сберегли их во время Ленинградской блокады. И святую Вандану, неустанную воительницу против биопиратства, отдавшую жизнь на защиту Живого Растительного Мира во всей его красе и разнообразии. Да восприимем мы от вас чистоту и силу духа, а также неколебимую решимость».
Вспышка-воспоминание: сама Тоби, еще среди вертоградарей, вместе со старой Пилар произносит эту молитву, принимаясь за длинные рядки фасоли — опять переселение улиток и слизняков. Иногда тоска по тем дням накатывает так сильно и неожиданно, что сбивает с ног, как блуждающая волна. Будь у Тоби фотографии тех времен, она сейчас перебирала бы их. Но вертоградари не доверяли фотографиям и записям на бумаге; у Тоби остались только слова.
Сейчас нет смысла быть вертоградарем: враги Природного Творения Господня перестали существовать, а звери и птицы — те, что не вымерли, пока человечество тиранило планету, — процветают беспрепятственно. Не говоря уже о растениях.
Хотя кое-каких растений могло бы быть и поменьше, думает Тоби, срезая лианы кудзу, которые уже поперли через забор. Они вездесущи. Они растут без передышки, на два фута в сутки, они взмывают вверх и накрывают любое препятствие, подобно зеленому цунами. Париковцы едят кудзу и кое-как сдерживают ее напор. Дети Коростеля тоже едят кудзу. Ребекка готовит ее, как шпинат, но кудзу явно не становится меньше.
Мужчины на днях обсуждали, нельзя ли делать из кудзу вино. Тоби решает, что это сомнительная затея. Что получится? Пино-гри со вкусом скошенной травы? Мерло с нотками перебродившего компоста? Но дело даже не в этом. Может ли горстка выживших позволить себе искать утешения в алкоголе? Он притупляет восприятие, а они и так слишком уязвимы. Их поселок не то чтобы хорошо укреплен. Один пьяный часовой — прорыв периметра — и резня.
— Я нашел тебе рой, — внезапно произносит голос Зеба. Он незримо подобрался к ней со спины. Вот тебе и бдительность.
Она с улыбкой оборачивается. Искренняя ли это улыбка? Не совсем, ведь Тоби еще не знает всей правды об истории с Американской Лисицей. Американская Лисица и Зеб. Было между ними что-нибудь или нет? Но если он просто, фигурально выражаясь, вошел в распахнутую дверь, ни на секунду не задумавшись, — почему об этом должна задумываться Тоби?
— Рой? — говорит она. — Правда? Где?
— Пойдем со мной в лес, — говорит он, ухмыляясь, как волк из сказки, и протягивая ей лапу. Она, конечно, берет протянутую лапу и прощает ему все. На данный момент. Хотя, возможно, и прощать-то нечего.
Они идут к опушке леса, прочь от поляны, где стоит саманный домик. Теперь она выглядит как расчищенная прогалина в лесу, хотя Беззумные Аддамы ничего не расчищали. Но теперь, когда на них надвигается зеленая волна, они стараются держать поляну незаросшей — может быть, это то же самое.
Под деревьями прохладней. А еще — страшновато: зеленые переплетения листвы и ветвей ограничивают видимость. Вот тропа, меченная сломанными веточками — видно, Зеб по ней пришел.
— Ты уверен, что тут не опасно? — спрашивает Тоби, машинально понизив голос. Для защиты на открытом месте нужны глаза, потому что хищника сначала увидишь и только потом услышишь. В лесу — наоборот, поэтому здесь нужны уши.
— Я только что тут был и все проверил, — говорит Зеб. Тоби кажется, что его голос звучит слишком уж уверенно.
Вот и рой — большой шар из пчел, размером с арбуз, висит на нижних ветках молодого платана. Слышно тихое жужжание; поверхность роя рябит, как золотой мех на ветру.
— Спасибо, — говорит Тоби. Теперь надо вернуться в саманный дом, найти какую-нибудь емкость и вычерпать в нее середину роя, чтобы захватить матку. Остальной рой последует за ней. Этих пчел даже не придется обкуривать: они не будут жалить, потому что не защищают свой улей. Тоби сначала объяснит, что желает им добра, и выразит надежду, что они станут ее вестниками в страну мертвых. Пилар, наставница, что учила ее работе с пчелами у вертоградарей, объясняла: если хочешь, чтобы дикий рой последовал за тобой, обязательно скажи ему все это.
— Может, мне лучше раздобыть мешок или что-нибудь такое, — говорит она. — Они уже ищут себе дом. Скоро улетят.
— Хочешь, чтобы я их посторожил?
— Нет, не надо, — лучше пусть он проводит Тоби обратно в саманный дом: ей не хочется идти одной через лес. — Только… ты можешь сейчас отвернуться на минутку? И не слушать меня?
— Тебе нужно отлить? Считай, что меня здесь нету.
— Да нет. Ты же сам был вертоградарем. Ты знаешь, в чем дело. Мне нужно поговорить с пчелами.
Это один из тех обычаев вертоградарей, что со стороны показались бы странными; и он до сих пор кажется странным Тоби, потому что она все еще отчасти посторонняя.
— Конечно, — говорит Зеб. — Валяй, не стесняйся.
Он отворачивается и смотрит в лес.
Тоби чувствует, что краснеет. Но все же натягивает край простыни на голову — Пилар утверждала, что покрывать голову необходимо, иначе это будет неуважение к пчелам — и шепотом обращается к мохнатому жужжащему шару:
— О пчелы! Я приветствую вашу Царицу. Я желаю стать ей другом и приготовить для нее безопасный дом, и для вас, ее дочерей, тоже. Я буду приходить каждый день и рассказывать вам новости. Да понесете вы весть из земли живых всем душам, обитающим в земле теней. Скажите, принимаете ли вы мое приношение.
Она ждет. Жужжание становится громче. Несколько пчел-разведчиц отрываются от роя и садятся ей на лицо. Они ползают, исследуя ее кожу, ноздри, уголки глаз; ее будто гладит десяток легких пальчиков. Если они ужалят, это означает отказ. Если не ужалят — согласие. Она втягивает воздух, усилием воли сохраняя спокойствие. Пчелы не любят страха.
Разведчицы поднимаются в воздух, летят по спирали обратно к улью и вливаются в живой золотой мех. Тоби выдыхает.
— Теперь можно смотреть, — говорит она Зебу.
Вдруг слышится треск и топот: кто-то ломится через лес. У Тоби кровь отливает от пальцев. О черт, думает она. Свиньи, волкопсы? А у нас нет пистолета-распылителя. И моя винтовка осталась там, в огороде. Она озирается в поисках камня, который можно было бы метнуть. Зеб уже подобрал палку.
Святая Диана, святой Франциск, святой Фатех Сингх Ратхор! Укрепите меня своей мудростью и силой. Обратитесь к этим зверям. Да обойдут они нас и испросят у Бога пищу себе.
Нет, это не звери. Слышен голос: это люди. У вертоградарей не было молитвы против людей. Больболисты? Они не знают, что мы тут. Что делать? Бежать? Нет, они уже слишком близко. Убраться с линии огня. Если можно.
Нет, это не звери. Слышен голос: это люди. У вертоградарей не было молитвы против людей. Больболисты? Они не знают, что мы тут. Что делать? Бежать? Нет, они уже слишком близко. Убраться с линии огня. Если можно.
Зеб делает шаг вперед, одной рукой задвигая Тоби себе за спину. И застывает. А потом смеется.
Костяная пещера
Из кустов выходит Американская Лисица, поправляя розово-голубую простыню. По пятам следует Крозье, также поправляя костюм, только его простыня — в строгую черно-серую полоску.
— Привет, Тоби, привет, Зеб, — он старается, чтобы голос звучал небрежно.
— Вышли прогуляться? — интересуется Американская Лисица.
— Охотимся на пчел, — говорит Зеб. Он вроде бы совсем не расстроен. Может, я и правда ошиблась, думает Тоби; раз он не ревнует, раз ему наплевать, что она кувыркалась в кустах с Крозье.
Но ведь, кажется, Крозье ухаживает за Рен? Или Тоби и на этот счет ошиблась?
— Охотитесь на пчел? Правда? Ну что ж, у всякого свои причуды, — смеется Американская Лисица. — Мы вот грибы искали. Обыскались прямо. Даже на четвереньки вставали. Смотрели повсюду. Но не нашли ни единого грибочка, правда, Кроз?
Крозье мотает головой, глядя себе под ноги. У него такое лицо, словно его застали со спущенными штанами. Хотя на нем, конечно, нет никаких штанов — только полосатая простыня.
— Пока, — говорит Американская Лисица. — Удачной охоты на пчел.
Она разворачивается и уходит в сторону саманного дома, а Крозье плетется за ней, словно привязанный на веревочку.
— Идем, пчелиная царица, — говорит Зеб, обращаясь к Тоби. — Захватим твои припасы. Я тебя провожу.
В идеальном мире у Тоби уже был бы улей Лангстрота с добавочными корпусами и подвижными рамками. Ей бы следовало приготовить улей заранее, в надежде, что рой скоро найдется; но она была непредусмотрительна. Раз у нее нет улья, что может понравиться пчелам? Любая защищенная полость с отверстием, через которое они будут влетать и вылетать; достаточно сухая, достаточно прохладная и достаточно теплая.
Ребекка предлагает ей восторгнутый пенопластовый ящик от сумки-холодильника; Зеб делает дыру в стенке, ближе к крышке, и еще несколько дыр для вентиляции. Тоби и Зеб ставят ящик в углу сада, подпирают камнями для устойчивости и дополнительной защиты, а потом добавляют пару вертикальных листов фанеры, ставя их на камушки, чтобы они чуть приподнимались над дном ящика. Это лишь грубое приближение к улью, но пока сойдет — и, возможно, теперь придется долго обходиться этой импровизированной конструкцией. Проблема в том, что когда пчелы привыкнут к жилью, то очень сердятся, если их пытаешься переселить.
Тоби наскоро делает ловчий мешок из наволочки, и они возвращаются в лес за пчелами. Она берет длинную палку и быстро соскабливает рой. Сердцевина роя мягко плюхается в мешок. В самой плотной части сгустка — притягательный магнит, пчелиная матка. Она невидима, как сердце в теле.
Они несут громко жужжащую наволочку в огород; за ними по пятам вьется облачко оторвавшихся от роя пчел. Тоби аккуратно опускает пчелиный шар в улей, ждет, пока все пчелы выберутся из наволочки, потом опять ждет, пока пчелы исследуют новое жилище.
От работы с пчелами Тоби всегда пьянеет: все дело в адреналине. Это может кончиться бедой — в один прекрасный день она совершит неверное движение и окажется в центре сердитого жалящего роя. Иногда ей кажется, что она может омываться в пчелах, как в пенной ванне; но это эйфория пчеловода, она сродни психозу альпиниста или кессонному опьянению подводника. Попробовать было бы колоссальной глупостью.
Когда рой наконец успокаивается на новом месте, Тоби закрывает крышку ящика и придавливает парой камней. Скоро пчелы уже бодро выползают из летка, возвращаются обратно и исследуют на предмет пыльцы цветущие растения в огороде.
— Спасибо, — говорит она Зебу.
— Пожалуйста, — вежливо отвечает он; так мог бы разговаривать регулировщик на переходе, а не мужчина с любимой женщиной. Впрочем, напоминает себе Тоби, сейчас день; днем Зеб всегда чуточку слишком тороплив и деловит. Он идет прочь и скрывается за углом саманного дома: миссия выполнена.
Тоби покрывает голову.
— Да будете вы счастливы здесь, о пчелы, — говорит она пенопластовому ящику. — Я как ваша новая Ева Шестая обещаю, что постараюсь приходить к вам каждый день и рассказывать новости.
— О Тоби, можно мы опять поделаем письмена? Закорючками на бумаге?
Это ее тень, малыш Черная Борода. Он вскарабкался на забор снаружи и теперь сидит наверху, свисая внутрь огорода и подперев подбородок руками. Как давно он за ней наблюдает?
— Да, — говорит она. — Может быть, завтра, если ты придешь пораньше.
— Что это за ящик? А зачем на нем камни? Что ты делаешь, о Тоби?
— Я помогаю пчелам найти дом.
— А они будут жить в ящике? Почему ты хочешь, чтобы они тут жили?
«Потому что я собираюсь красть у них мед», — мысленно говорит Тоби.
— Потому что здесь они будут в безопасности, — говорит она вслух.
— А ты разговаривала с пчелами, о Тоби? Я слышал. Или это ты говорила с Коростелем, как Джимми-Снежнычеловек?
— Я говорила с пчелами, — отвечает Тоби.
Лицо мальчика озаряется улыбкой:
— А я не знал, что ты умеешь. Ты разговариваешь с Детьми Орикс? Как мы? Но ты же не умеешь петь!
— Вы поете животным? — переспрашивает Тоби. — Они любят музыку?
Но этот вопрос повергает его в растерянность.
— Музыку? Что такое музыка?
Миг — и он уже соскочил на землю по ту сторону забора и умчался играть с другими детьми.
Если ты пахнешь пчелами, но пчел с тобой нет, это привлекает нежелательное внимание других насекомых: на Тоби уже примащиваются тли, и ею живо интересуется парочка ос. Тоби идет вымыть руки у колонки. Пока она чистится и скребется, ее находят Рен и Голубянка.
— Нам нужно с тобой поговорить, — говорит Рен. — Насчет Аманды. Мы за нее очень беспокоимся.
— Старайтесь ее чем-нибудь занять, — отвечает Тоби. — Я уверена, она скоро придет в норму. У нее был шок, ей нужно время. Помнишь, какая ты сама была, когда приходила в себя после больболистов?
— Ты не понимаешь, — говорит Рен. — Она беременна.
Тоби вытирает руки полотенцем, висящим у колонки. Медленно, чтобы было время подумать.
— Ты уверена?
— Она пописала на палочку, — говорит Голубянка. — Результат положительный. На этой дряни появился смайлик.
— Розовый смайлик! Какая гадость! Это ужасно! — восклицает Рен. И начинает плакать. — Она не может родить этого ребенка! После всего, что они с ней сделали! Ребенок от больболиста!
— Она ходит как зомби, — продолжает Голубянка. — Она ужасно подавлена. У нее настоящая депрессия.
— Я с ней поговорю, — обещает Тоби.
Бедняжка Аманда. Разве можно требовать, чтобы она родила ребенка от убийцы? От того, кто ее насиловал и пытал? Хотя в плане отцовства возможны варианты. Тоби вспоминает цветы, пение и кучу сплетенных рук, ног и тел у костра в тот хаотический вечер святой Юлианы. Что, если Аманда носит ребенка Детей Коростеля? Возможно ли это вообще? Да, если они — не другой биологический вид. Но если так, не опасно ли это? Дети Коростеля развиваются по другому графику и растут гораздо быстрее. Что, если плод вырастет слишком быстро и не сможет выйти?
А ведь никаких больниц у них нет. И даже врачей нет. В смысле удобств рожать придется все равно что в пещере.
— Она вон там, на качелях, — говорит Голубянка.
Аманда сидит на детских качельках, едва заметно качаясь взад-вперед. Они ей не по росту: сиденье слишком близко к земле, и у Аманды неловко торчат коленки. Слезы медленно катятся у нее по щекам.
Рядом стоят три Дочери Коростеля и касаются ее лба, волос, плеч. Они все мурлыкают. Золото, черное дерево и слоновая кость.
— Аманда… — говорит Тоби. — Не расстраивайся. Мы все будем тебе помогать.
— Лучше бы я умерла, — говорит Аманда. Рен разражается слезами, падает на колени и обхватывает Аманду вокруг талии.
— Не говори так! — умоляет она. — Мы через столько всего прошли! Нельзя же теперь сдаваться!
— Я хочу, чтобы это из меня убрали. Может, можно выпить какой-нибудь яд? Что-нибудь из грибов?
По крайней мере, она ожила, думает Тоби. И это правда, что раньше для таких вещей использовались настои трав. Она помнит, Пилар перечисляла семена и корешки: дикая морковь, первоцвет. Но Тоби не знает дозировок, а ставить опыты — слишком рискованно. Кроме того, если ребенок — от Детей Коростеля, то, может быть, эти средства на него в любом случае не подействуют. Если верить Беззумным Аддамам, у Детей Коростеля другая биохимия.