Бабушка приносит чай, я протягиваю чашку маме. Они делает маленький глоток, недовольно морщится, потому что чай слишком горячий, потом ставит чашку на широкий подлокотник кресла. Видимо, убирая руку, она задела чашку рукавом, и та падает ей на колени. Ошпарившись, она вскакивает, смешно пляшет, сшибает монетки, они рассыпаются по всему полу.
И я смеюсь.
Я смеюсь не над ней. Господи, ну конечно, я уже отлично понимаю, что в боли ничего потешного нет. Смех у меня нервный, от неожиданности и от волнения. Но мать просто вне себя от боли и потрясения, она ничего этого не хочет знать. Она хватает меня за волосы, рывком ставит на ноги и отвешивает мне такую пощечину, что я перестаю слышать. Я вижу, как двигаются ее губы, но до меня не доходит ни звука. Голова у меня словно окутана какой-то дрожащей пленкой мучения, а лицо горит, точно его ожгли пучком крапивы.
Тут бабушка толчком усаживает маму обратно в кресло, и та выпускает мои волосы. Потом бабушка вцепляется мне в плечо, выводит в коридор и швыряет внутрь стенного шкафа, так сильно, что я отскакиваю от его задней стенки. Дверцу снова открывают только на следующее утро.
Я знаю, что это не единичный случай: слишком уж много у меня отдельных и отличающихся друг от друга воспоминаний о таких пребываниях в шкафу. Но по большому счету у меня в памяти не сохранилось ни одного такого эпизода во всей полноте, от начала и до конца. Всевозможные специалисты предлагали мне помочь заполнить пробелы, как будто я об этом прямо-таки мечтаю. Как будто для меня это будет подарок — обрести доступ к другим столь же приятным воспоминаниям.
Они еще безумнее, чем я. — Он вздохнул. — А теперь она вернулась. Она столько времени отсутствовала в моей жизни, что я мог себя обманывать, заверять себя, что я оставил ее в прошлом, справился со всем этим. Как с неудачной любовной историей. Но я не справился. — Он подкатился поближе и закрыл ящик. — Спасибо, что выслушал. С меня причитается.
Смаргивая слезы, Тони добрался вместе с креслом до телефона. Он толком не понимал почему, но что-то внутри него сдвинулось, и ему стало легче, хоть он и не мог определить, в чем именно.
Он набрал внутренний номер, вызывая носильщика.
— Ау, — сказал он. — Я все.
«Мать Сатаны». Вот как называется вещество, которое сейчас собирался произвести Юсеф. Тетрапероксид ацетона. ТПА. Юсеф как никогда осторожен. Осторожность — главное в таком деле. Лондонские бомбисты, взорвавшие метро, перевозили эту взрывчатку в рюкзаках, таскали по поездам, пересаживались с железной дороги в метро, и ничего, все было в порядке. Так что, если он будет правильно обращаться с этой штукой, тоже ничего не произойдет. Конечно, пока он сам не захочет, чтобы произошло.
Он снова прочел инструкции. Он уже выучил их наизусть, но на всякий случай еще и распечатал их крупным шрифтом. Теперь он повесил эти листы на стене над своим импровизированным лабораторным столом. Он надел защитное снаряжение, один за другим вынул химикаты из холодильника, поставил все три банки на стол. Восемнадцатипроцентная перекись водорода, куплена в магазине химтоваров, якобы для отбеливания древесины. Чистый ацетон, приобретен в фирме, торгующей красителями. Серная кислота для аккумуляторов — из лавки автозапчастей. Он разместил на столе большой лабораторный стакан, мензурку, термометр, палочку-мешалку, глазную пипетку, все — из стекла. Рядом с ними он поставил герметично закрывающийся сосуд Килнера. Чувство у него было странное. Никогда в жизни он не делал ничего подобного. Ему казалось, будто он снова в школе, в химической лаборатории. Сумасшедший ученый в коротких штанишках.
Отойдя от стола, он снял перчатки и ушные заслонки. Нужно было как-то успокоить нервы. Он вытащил из рюкзака айпод, воткнул наушники. Неспешный ритм Телвина Сингха наполнил его сердце. Имран посмеялся бы над его подбором, но это все равно. Юсеф снова надел ушные заслонки и перчатки. И снова принялся за работу.
Первым делом он заполнил льдом раковину, долив туда немного холодной воды, чтобы охлаждение шло эффективнее. Он зарыл пустой стакан в лед и глубоко вдохнул. Теперь пути назад нет. Отныне он бомбист. Какими бы благими ни были его побуждения, в глазах всего мира сейчас он — человек, навсегда перешедший грань. Но ему плевать на то, что о нем подумает мир. Важно то, что его всегда будут считать героем, человеком, сделавшим то, что надлежало сделать.
Он отмерил нужное количество перекиси, перелил в стакан. С трудом сглотнув, проделал то же самое с ацетоном. Аккуратно поставил в стакан термометр и подождал, чтобы температура упала до нужной отметки. В ожидании он стоял и, не раскрывая рта, подпевал. Что угодно, лишь бы не думать о том, к чему приведет этот процесс.
Теперь самое сложное. Он набрал требуемое количество серной кислоты в глазную пипетку. Медленно, по каплям, стал добавлять ее в смесь, внимательно следя за температурой. Если она поднимется выше десяти градусов, произойдет взрыв. Большинство самодеятельных бомбоделов именно в этот момент чересчур преисполнялись энтузиазмом, слишком быстро добавляли кислоту, и в результате их размазывало по стенкам. Юсеф был совершенно уверен, что с ним такого не произойдет. Пальцы у него подрагивали, но всякий раз, добавив очередную каплю, он осторожно отводил пипетку от стакана.
Поместив в стакан все компоненты согласно рецептуре, он начал размешивать содержимое стеклянной палочкой. В методике написано: пятнадцать минут. Он засек время. По прошествии пятнадцати минут он медленно-медленно извлек стакан из ледяной бани и поставил его в холодильник, убедившись, что регулятор температуры стоит на нужном уровне. Завтра вечером он вернется и проведет следующую стадию синтеза. На данный момент он сделал все, что нужно.
Юсеф закрыл холодильник и почувствовал, как плечи у него облегченно опускаются. Он доверял этой методике. Он сопоставил ее со всеми остальными, какие только сумел найти в Интернете. Но он знал, что при изготовлении взрывчатых веществ что-то иногда может пойти не так. Часто это и происходит.
Он стянул защитное снаряжение. Пора домой, исполнять обязанности примерного сына и брата. Еще две ночи, и ничего этого больше не будет. Он любит свою семью. Да, он знает, на нее падет тень подозрения из-за того, что он собирается совершить. Но все равно то, что он сейчас делал, не вызывало у Юсефа ни малейших сомнений. Он любит их, ему невыносима мысль, что он их должен потерять. Но есть вещи сильнее, чем родственные узы. И недавно он понял, насколько они сильнее.
Пятница
Грязно-серое небо над дальним концом города начало бледнеть, когда Кэрол припарковалась под спортивной трибуной «Грейсон-стрит». Не успела она заглушить мотор, как к ней направилась женщина-полицейский, казавшаяся квадратной из-за навешенного на пояс оборудования. Кэрол вышла наружу, заранее зная, какие слова услышит.
— Извините, парковка здесь запрещена, — с усталой терпимостью произнесла женщина.
Кэрол достала удостоверение из кармана своей кожаной куртки и пообещала:
— Я ненадолго.
Молодая сотрудница полиции тут же покраснела от смущения:
— Простите, мэм, я вас не узнала…
— И не обязаны были, — заметила Кэрол. — Я не в форме. — Она показала на свои джинсы и строительные сапоги. — Я не хочу выглядеть как коп.
Та неуверенно улыбнулась:
— Тогда, может быть, вам не следовало тут парковаться?
Кэрол рассмеялась:
— Резонно. Но время поджимает, а то бы я передвинула машину.
Она пошла к ограде, возле которой на тротуаре громоздились цветы, открытки и мягкие игрушки: то и дело приходилось ступать на проезжую часть, чтобы их обойти.
Все это, конечно, вызывало противоречивые чувства. Работа научила Кэрол сдержанности, иначе просто не сможешь выполнять свои обязанности. Копы, пожарные, ребята со «скорой» — всем им быстро приходится понять, что лучше не поддаваться эмоциям. Всем им словно бы сделали прививку против эмоций. Теоретически она понимала, что все безвременно угасшие жизни равноценны. Но когда речь идет об убийстве такого человека, как Робби Бишоп — молодого, талантливого, дарившего радость миллионам, — трудно не ощутить более сильный гнев, чем обычно, более глубокую печаль, более острую решимость сделать все возможное, чтобы добиться справедливости.
На телеэкране, за спинами репортеров, Кэрол уже видела часть грустной выставки близ футбольного поля, но она понятия не имела о ее истинном размахе. Это тронуло ее, но не из-за того, что выставка давала представление о масштабах скорби. Ее тронуло то, насколько жалким и печальным было это зрелище. Мягкие игрушки и открытки, забрызганные водой из-под колес проезжающих машин, промокшие под ночным дождем. Тротуар, засыпанный увядшими цветами, напоминающий помойку на обочине.
На телеэкране, за спинами репортеров, Кэрол уже видела часть грустной выставки близ футбольного поля, но она понятия не имела о ее истинном размахе. Это тронуло ее, но не из-за того, что выставка давала представление о масштабах скорби. Ее тронуло то, насколько жалким и печальным было это зрелище. Мягкие игрушки и открытки, забрызганные водой из-под колес проезжающих машин, промокшие под ночным дождем. Тротуар, засыпанный увядшими цветами, напоминающий помойку на обочине.
В такую рань она оказалась единственной прихожанкой в этом импровизированном святилище. Мимо не спеша проезжали редкие машины, их водители явно обращали мало внимания на дорогу. Она медленно прошла вдоль всей ограды. В дальнем ее конце остановилась, вытащила телефон и уже собралась было позвонить, но раздумала. Поскольку Тони в больнице, он наверняка уже проснулся. Но если все-таки спит, лучше его не беспокоить.
По правде говоря, ей не хотелось ввязываться с ним в спор о возможной связи между Робби Бишопом и Дэнни Вейдом. Тони валяется в больнице, ему там скучно, вот он и выдумывает всякую ерунду, чтобы стимулировать работу мозга. Ему нужно чем-то себя занять, поэтому он и позволяет себе всерьез относиться к совпадению, над которым при иных обстоятельствах сам бы посмеялся. А теперь он даже придумал каких-то несуществующих серийных убийц.
Она подумала, что этого и следовало ожидать. Ведь у него это получается лучше всего, и ему этого больше всего недостает. Кэрол задалась вопросом, скоро ли он сумеет вернуться к работе, пусть даже неполный день.
Она будет на это надеяться. А пока нужно доверять собственным инстинктам. Инстинктам, которые, как она себе напомнила, отточил опыт тесной совместной работы с Тони. Но не всегда же ей нужно, чтобы он одобрял ее идеи. Она снова достала телефон, набрала номер.
— Кевин, — произнесла она. — Извини, что беспокою тебя дома. По пути на работу заскочи к патрульным, пускай пришлют нескольких ребят к стадиону «Виктория-парк» и сфотографируют те штуки, которые тут лежат. Мне нужны снимки каждой открытки, каждого письма, каждого рисунка, и все, что они сочтут хоть сколько-нибудь сомнительным или внушающим подозрение. Пускай соберут и привезут, чтобы мы на это посмотрели. Пока.
Она сложила телефон и вернулась к машине. Теперь домой, переодеться в форму. Пора доказать себе, что при необходимости она по-прежнему способна заниматься трудными расследованиями без Тони.
Стейси Чен неизменно приходила на работу первой. Ей нравилось общаться со своими машинами в тишине и покое. Когда в пятницу утром она вошла в общую комнату и увидела, что Сэм Ивенс уже здесь, чайник вскипел, и в ее чашке лежит пакетик «Эрл Грей», она сразу насторожилась. Везде, где ей доводилось работать, коллеги обычно выстраивались к ней в очередь, чтобы попросить о каком-то одолжении. Каждый нуждался в электронике, однако никто не хотел думать о том, как самому заставить компьютеры работать на себя. Они использовали Стейси, вот и все. Это ее раздражало, хотя она и старалась этого не показывать.
Холодно поблагодарив, она приняла чай и затем укрылась за своими двумя мониторами, сделав паузу лишь для того, чтобы повесить на вешалку свой строгий пиджак «Прада».
Сэм преспокойно работал за своим компьютером, так что Стейси разрешила себе притупить бдительность и сосредоточилась на углубленном анализе жесткого диска, принадлежавшего когда-то Робби Бишопу. Недавно он удалил несколько фотографий, и теперь ей не терпелось составить из нескольких оставшихся цифровых фрагментов нечто осмысленное. Скорее всего, ничего не выйдет, но Стейси никогда не любила признавать свое поражение.
Она так погрузилась в работу, что даже не заметила, когда Сэм встал и подошел к ней, пока он не оказался совсем рядом и наклонился, обдав ее запахом самца, цитрусов и каких-то пряностей. Стейси ощутила, как мышцы у нее твердеют, словно в ожидании удара. «Не глупи, — велела она себе. — Это же просто Сэм. Он не собирается приглашать тебя на свидание или что-нибудь в этом роде». Ей бы такое даже понравилось, только вот она не могла избавиться от мысли, что сейчас ему нужно от нее нечто совсем другое. И это настораживало.
— Ну что тебе? — без всякой доброжелательности осведомилась она.
— Я просто хотел узнать, может, тебе помочь просеять все эти письма Робби и прочее.
Брови Стейси удивленно взметнулись вверх. На ее памяти Сэм никогда не вызывался делать нудную компьютерную работу.
— Я сама знаю, что мне делать, спасибо, — с железной непреклонностью бросила она.
Сэм воздел руки.
— Понимаю-понимаю, — отозвался он. — Я просто хотел сказать, что мог бы помочь читать. Я ведь перед тобой сущий теленок, когда дело касается всяких сложных штук, но подумал, вдруг тебе не помешает помощь в таких делах, которые доступны всякому примитивному труженику.
— Я отлично справляюсь, спасибо. Все под контролем. Похоже, Робби Бишоп был не таким уж специалистом по компьютерам, — заметила Стейси, не скрывая раздражения.
Если не подействовало прямое заявление, что она не нуждается в его помощи и не желает ее, то, может быть, завуалированная издевка сработает лучше.
Сэм пожал плечами:
— Как знаешь. Просто я не могу продвигаться по своей линии, пока мне кое-кто не предоставит больше данных. И потом, давай честно признаем…
Нехорошая у него улыбочка, подумала она. Обманчивая — если ты из тех, кто сам хочет обмануться.
— Что признаем? — вынуждена была спросить Стейси.
— Ну, если уж прямо говорить, ты только зря тратишь свои таланты, когда копаешься в этом дерьме. Я же сказал, любой заурядный трудяга может такое сделать. Вот другие вещи, в которых идиоты вроде меня в жизни не разберутся, — тут ты действительно на своем месте. А всякую ерунду ты должна бы перекидывать таким, как я.
— Ты имеешь в виду — таким, которые любят получать благодарности не работая? — Чтобы смягчить эти слова, Стейси улыбнулась.
У Сэма сделался обиженный вид. Вот наглость, подумала она. Ведь все же знают, что этот честолюбец вечно охотится за славой. Он схватился за грудь, изображая, будто поражен в самое сердце:
— Поверить не могу, что ты такое сказала.
— Сэм, зачем притворяться? Я не вчера на свет родилась. Я помню дело Крипера, когда ты пытался действовать через голову шефа.
Он кротко возразил:
— Это было давно. Поверь мне, Стейси, та история многому меня научила. Ну позволь мне тебе помочь. А то я скучаю.
— Тебе станет еще скучнее, если я тебе передам всю писанину Робби Бишопа. Уж настолько-то я в ней успела разобраться.
Дверь открылась, и оба подняли глаза. Вошла Крис Девайн — судя по виду, собирающаяся совершить загородную прогулку: непромокаемая куртка, вельветовые брюки, зеленые болотные сапоги. Заметив выражения их лиц, она скривилась:
— Знаю-знаю. Я ночевала дома, пришлось утром гулять с собакой, Шинед укатила по делам в Эдинбург. Что прикажете делать?
Она сбросила сапоги и переобулась в туфли, которые извлекла из сумки «Теско». Под курткой у нее оказался дорогой респектабельный кашемировый свитер.
— Вот это преображение, — восхитился Сэм.
— Да, для старой потаскухи я еще неплохо выгляжу, — согласилась Крис. — Ну а вы тут чем занимаетесь?
Она направилась к чайнику и кофейной машине.
— Да вот, я предлагаю Стейси помочь, а она не позволяет, — сообщил Сэм.
В ответ Стейси поджала губы: он произнес это так, будто у нее какие-то трудности.
— Меня не удивляет, — отозвалась Крис. — Ты — и компьютеры? По моим наблюдениям…
— Он в них разбирается куда лучше, чем делает вид. — Стейси сама изумилась своей прямоте.
Во взгляде, который обратил на нее Сэм, не было никакой теплоты. Она видела, что Крис взвешивает ситуацию. Насколько она знала Крис, теперь та думала лишь о том, как бы обратить трения между Стейси и Сэмом на пользу дела. Стейси терпеливо ждала, что последует.
— А чем ты хочешь заняться, Сэм? — спросила Крис, оглядывая их обоих.
— Я решил, что если возьмусь читать электронные письма Робби, то Стейси освободится для всяких сложных дел, — ответил Сэм, широко распахнув глаза.
Крис посмотрела на Стейси:
— И почему тут могут быть какие-то проблемы?
Потому что если он что-то раскопает, то обязательно устроит так, чтобы выставить меня в дурном свете, а себе заполучить все лавры. Потому что я ему не доверяю. Потому что он мне, возможно, слишком нравится, и я не хочу, чтобы он вторгался в мое пространство.
— Вопрос безопасности, сержант, — ответила она. — Если детали расследования попадут не в те руки, мы не успеем оглянуться, как они окажутся в желтой прессе.
— Я понимаю твою точку зрения, но Сэм — один из нас. Он понимает, как важна конфиденциальность. Не понимаю, в чем тут сложность. Если Сэму пока больше нечем заняться, он может взять у тебя нудную работу.