Он курил, пил коньяк и думал над расследованием. Холодный ночной воздух дул ему в лицо, и тишина прерывалась только проезжающим изредка автомобилем или лаем собаки вдалеке. День получился длинным. Ему очень хотелось бы лечь в постель и закрыть глаза, проспать восемь часов и утром родиться заново. Но, скорее всего, рассчитывать можно было лишь на четыре-пять часов беспокойного сна.
Как он ни старался не думать о блондинке, мысли продолжали крутиться вокруг нее. Она была тайной, а значит, его мозг не мог выйти из режима разгадывания. Так он был устроен. Его ум по-настоящему никогда не останавливался. В лучшем случае можно было рассчитывать только на некоторое замедление его работы. И даже разрешение задачи мало что давало. Потому что новые загадки появлялись в мгновение ока.
Уинтер закрыл глаза и в который раз представил себя в кафе. Запах жареного мяса. Элвис, шум нагревателя. Отражение блондинки в окне. Она идет к нему между стойкой и столами, подходит к его столу. Они обмениваются парой фраз, повар приносит завтрак, она хватает его и вонзает нож в глаз. Уинтер проиграл эту последовательность в замедленном темпе. Он слышал ее тихие шаги, наблюдал за ее походкой. Он обдумал каждое сказанное слово, надеясь найти скрытый подтекст, разгадать ее код. Но ничего не прояснялось.
Тогда он снова рассмотрел каждое звено в последовательности событий. Ему казалось, что он уже подобрался к моменту, когда в расследовании наступит перелом. Просто он пока не представлял, каким он будет. А может, он просто принимал желаемое за действительное.
И снова в его голове захлопнулась дверь кафе, незнакомка ушла в ночь, а сам он остался ни с чем. Сегодня он постарается хотя бы немного выспаться, а завтра у него в голове прояснится и он сможет разгадать это дело. Сон обычно творил чудеса в обострении мыслительных способностей.
Он достал из чемодана чистую одежду и разложил ее на кровати: белье, пара «левайсов», футболка с психоделическим изображением Джона Леннона в период работы над альбомом «Сержант Пеппер». Он разложил одежду на кровати так, будто человек, который был в нее одет, внезапно испарился. Только носки были аккуратно скручены и лежали на подушке. Он никогда не распаковывал чемодан, потому что не задерживался нигде дольше, чем на две недели. Не было смысла развешивать одежду по шкафам, если через несколько дней снова нужно будет куда-то ехать.
Уинтер направился в душ, включив максимально холодную воду. Он хотел смыть с себя всю усталость. Вытеревшись, он наконец почувствовал себя человеком. Не полностью, но хотя бы с виду. Быстро одевшись, он улыбнулся игривым вариациям третьей части моцартовского концерта.
Он жил в мире, который его воображение мечтало разрушить. Время от времени ему нужно было напоминать себе, что в этом же самом мире существовали светлые стороны, в нем происходили чудесные и необъяснимые вещи. В этом мире жили Леннон, Моцарт и Хендрикс и многие другие замечательные музыканты. Возможность слышать этот мир их ушами, пусть даже недолгие мгновения, наполняла его оптимизмом.
Одеваясь, он присвистывал в тон музыке, сочиняя свои собственные вариации и гармонии, наслаждаясь моментом. В самые черные моменты его жизни музыка всегда была рядом. Концерт подошел к завершению, и в номере установилась блаженная тишина. Уинтер погрузился в нее на несколько секунд, а затем выключил компьютер и отправился на назначенную встречу.
28
Уиллоу-авеню шла параллельно Мейн-стрит. На ней стояли большие дома. Вероятно, они были ровесниками городу. Уинтер дошел до места за десять минут, успев выкурить одну сигарету. Достав из кармана записку Грэнвилла Кларка, он развернул ее и прочитал. Приглашение на ужин значилось в самом низу листа, и сформулировано оно было старомодно и очаровательно.
Уинтер удостоверился, что он подошел к нужному дому, поднялся по ступенькам к входной двери и позвонил в старый железный колокольчик. Где-то в глубине дома эхом отозвался одинокий звонок. В коридоре послышались шаги, и дверь распахнулась. Тусклый свет смягчал остроту черт лица Кларка. Одет он был в твидовые брюки и простую белую рубашку с расстегнутой верхней пуговицей. Он жестом пригласил Уинтера войти и закрыл дверь.
– Надеюсь, вы не против китайской еды на вынос, – сказал Кларк.
– Только за. Мне сходить забрать ее?
– Нет, не нужно. У меня договоренность с Ли. Он знает, где я живу. Если не он, то его сын. Даю ему пару баксов, и он приносит еду мне на дом. Я никогда особо не готовил, это была вотчина Джоселины.
Уинтер приподнял бутылку «Спрингбэнка», которую ему презентовали в полиции Нью-Йорка.
– Не знаю, принимаете ли вы лекарства, но решил захватить бутылочку на случай, если вы захотите выпить.
Кларк улыбнулся:
– Пойду принесу пару стаканов. Вам со льдом?
– Мне – нет.
– Правильно. Тех, кто в односолодовый лед кладет, надо расстреливать.
Уинтер засмеялся и пошел за Кларком на кухню. В его доме все было почти такое же старое, как в «Мертл-хаус», но была важная разница: здесь все было настоящее. Возможно, дом купил отец Кларка, и это семейное гнездо передавалось по наследству, как и «Газета». Кларк достал из шкафа пару стаканов и поставил их на антикварный дубовый стол. Уинтер налил две хорошие порции. Один из стаканов он подал Кларку, они чокнулись и выпили за здоровье.
– Хороший, – сказал Кларк, причмокивая губами.
– Неплохой, – ответил Уинтер.
– Что вам заказать?
– Полагаюсь на ваш выбор, вы явно эксперт в этом вопросе.
– Можно и так сказать. Уже думаю, не купить ли мне акции этого заведения. Проблема одна – не доживу до процентов.
Кларк усмехнулся и надел очки. Взяв телефон, он по памяти набрал номер и сделал заказ. Ему не пришлось ни представляться, ни сообщать адрес. Уинтер посмотрел на плиту и подумал, что вряд ли он хоть раз воспользовался ею после смерти Джоселины. Кларк завтракал в кафе, ужинал доставкой от мистера Ли. А в промежутке ему достаточно было съесть сэндвич. Аналогичной диеты придерживался и Уинтер. Сытный завтрак, сытный ужин и регулярные перекусы в промежутках, чтобы поддержать уровень сахара.
Они прошли в гостиную. Каждый шаг гулко отдавался от поверхности деревянного пола. В комнате было уютно. Одну из стен полностью занимали книжные полки, заполненные настолько, что книги чуть ли не выпадали на пол. Чего здесь только не было – от классики до всякого мусора. Библиотека была не показушной, владельцы явно любили читать.
Кларк заметил взгляд Уинтера и прокомментировал:
– По большей части здесь книги Джоселины. Она любила читать. – И, усмехнувшись, добавил: – Мой вклад здесь – только туалетное чтиво, триллеры. Джоселина очень меня ругала, говорила, что я свои мозги превращаю в кашу.
Кларк замолчал, и Уинтер догадался, что бы он сказал, если бы мог. Он сказал бы, что отдал бы все, чтобы провести с Джоселиной еще один день, даже если бы весь этот день она его за что-нибудь пилила. Уинтер подошел к шахматной доске, разложенной на маленьком кофейном столике. Как и в офисе, здесь тоже игра была начата, но не закончена. Уинтер присмотрелся и понял, что это та же самая игра.
– Вы играли с Джоселиной?
– Все время.
– И это была ваша последняя игра?
Кларк кивнул.
– Ваши белые или черные?
– Черные.
– Она бы вас очень быстро обыграла. Вы знаете? В пять ходов.
– Да, знаю, – усмехнулся он. – Она всегда выигрывала.
Уинтер кивнул на доску:
– Давайте сыграем. И не волнуйтесь, я верну фигуры туда, где они стояли.
Кларк выразительно взглянул на него.
– У меня хорошая память.
– Насколько хорошая? Фотографическая?
– Никогда не любил ярлыки, – поморщился Уинтер.
На секунду показалось, что Кларк сейчас переключится в режим профессионала-журналиста. Но вместо этого он начал переставлять фигуры в стартовые положения.
– Проигравший платит за ужин?
– Да, отлично.
Кларк спрятал по пешке в кулаках, Уинтер указал на левый. Черные. Кларк сел и сделал первый ход Е2-Е4. Уинтер ответил, поставив свою пешку на Е5. Поначалу все складывалось достаточно скучно.
Через двадцать ходов зазвонил дверной звонок. Скорее всего, пришел сын мистера Ли. Кларк пошел открывать, а Уинтер от нечего делать изучал доску. Судя по всему, намечалась ничья, и она его полностью устраивала. При желании он мог поставить мат в девять ходов. Если не вводить в действие слона, то Кларк сможет поставить мат в шесть ходов.
Игра закончилась ничьей, и Уинтер потянулся за кошельком. Пустые тарелки были отодвинуты в стороны, палочки аккуратно лежали сверху. Комната наполнилась ароматом китайской еды.
– Спрячьте деньги, – сказал ему Кларк.
– У нас же был уговор – за ужин платит победитель. Поскольку была ничья, предлагаю разделить счет.
– Вы поддавались, – прищурившись, сказал Кларк. – Это хороший ход – свести игру к ничьей. Но вообще, если бы я выиграл, я бы сильно призадумался.
– У нас же был уговор – за ужин платит победитель. Поскольку была ничья, предлагаю разделить счет.
– Вы поддавались, – прищурившись, сказал Кларк. – Это хороший ход – свести игру к ничьей. Но вообще, если бы я выиграл, я бы сильно призадумался.
Уинтер молчал.
– Вы же умнее среднего, так?
Отрицать это было бессмысленно, поэтому Уинтер просто ничего не говорил. Он был не единственный в комнате, кто был умнее среднего. Хоть Кларк и бежал последний круг жизни, ум его был в полном порядке. Он снова расставил фигуры в стартовую позицию.
– Предлагаю сделать так. Мы снова сыграем, но на этот раз вы не поддаетесь.
– Вы уверены? Сразу предупреждаю: вам придется несладко.
– Я переживу, – тихо засмеялся Кларк.
На этот раз Уинтер играл белыми и ни в чем себе не отказывал. Он реагировал на каждое движение Кларка, и игра завершилась через десять минут. Кларк присвистнул, откинулся на сиденье, прижав к груди стакан с виски, и улыбался до ушей.
– Это очень впечатляет, молодой человек. Где вы так научились играть?
– Книги и компьютер.
– Могли бы стать профессионалом.
– У меня нет необходимой дисциплины.
– Так, что же мы имеем? У вас нереально высокий IQ?
Уинтер в ответ только пожал плечами.
– Сколько? – продолжал выспрашивать Кларк.
– Скажу только, что заметно выше среднего, но намного ниже да Винчи. И оставим тему.
– Вы что, знаете IQ да Винчи? Откуда? Вряд ли в то время эти тесты существовали.
– Нет. Это только экспертная оценка.
– Но вы все же ее знаете. И как это вас характеризует?
– Не знаю. Как?
– Вы трудяга. – Кларк помолчал и внимательно посмотрел на Уинтера. – Совершенно очевидно, что вы умны. И вы хотите, чтобы люди это в вас замечали, хотя и притворяетесь, что вам все равно. Вы очень способны к эмпатии. Уверен, спроси я вас сейчас, что вы забыли в моем обществе, вы придумаете с десяток причин, но все они – вранье. Да и неважно. Признаюсь – сегодня благодаря вам у меня был лучший день за долгое, долгое время. Вы себе и представить не можете, как я вам благодарен. – И, подняв стакан, добавил: – И за это тоже.
– Ушам своим не верю. Вы пытаетесь нарисовать мой – мой! – психологический портрет, – удивился Уинтер.
Кларк засмеялся, но отрицать не стал. Уинтер взял бутылку виски и наполнил стаканы. Ему хотелось понять этого человека. В шахматы он, может, и способен был его обыграть, но на партию покера вряд ли бы решился.
– Хорошо. Поиграем в полицейских?
– По крайней мере, здесь у меня шансов больше, чем с шахматами.
Следующие десять минут Уинтер рассказывал все, что знал. Кларк пообещал, что ни с кем не обмолвится и словом, и Уинтер ему верил. Потому что, если бы он не умел хранить секреты, он не смог бы так долго проработать журналистом в маленьком городке. И он хотел услышать его мысли. Все равно вопросов было слишком много, а ответов не хватало.
Ответов всегда не хватало.
Выслушав Уинтера, Кларк долгое время молчал. Просто сидел и рассматривал стакан, иногда задумчиво отпивал из него, а потом поставил на стол.
– Вы вините себя в смерти повара?
– Не виню, но мне нужно поймать эту женщину. Ведь не будь меня там, он все еще был бы жив. На всякий случай, его звали Омар.
– Что вы можете рассказать об Омаре?
– Немного. Он прожил в США почти десять лет, был женат, двое детей. И хорошо готовил.
Кларк улыбнулся, и они снова погрузились в тишину. Уинтер взял стакан, повертел его и сделал глоток. Кларк смотрел вдаль, мыслями он явно был где-то далеко. Уинтер не мог похвастаться терпением, но в данном случае его совершенно не беспокоило ожидание. Ему было хорошо в компании этого пожилого человека. И виски только усиливал удовольствие от вечера. Было так приятно сойти с привычной карусели, изменить что-то в обычном водовороте дней.
– Когда-то давно я готовил материал для первой полосы об имущественном споре, – заговорил наконец Кларк. – Одной стороной этого спора был городской комитет, которому и принадлежала земля. По крайней мере, они это заявляли. Я уже не помню имени человека, потому что речь идет о десятилетиях, даже не о годах. Назовем его мистер Икс. Хорошо?
Уинтер кивнул.
– И вот мистер Икс крайне неравнодушно отстаивал границы своего участка, очень много выступал по этому поводу. По его мнению, члены комитета все были мерзкими и никчемными людишками. Это самое мягкое из его определений. И вот я пишу материал, цитирую мэра, чтобы представить позиции обеих сторон, и считаю, что выполнил свой долг.
– Но это оказалось не так.
– Да. Мэр обвинил меня в ангажированности, и, возможно, в чем-то он был прав. И через неделю я снова пишу на эту тему, на этот раз с точки зрения городского комитета. Но по сути я только переписал первые два абзаца первоначальной статьи и доработал еще несколько мест.
Кларк замолчал и поправил съехавшие очки. Уинтер терпеливо ждал. Ведь по-настоящему значимым временем было время, как определял его Грэнвилл Кларк.
– Со всех точек зрения две мои статьи были идентичны, – продолжил Кларк. – И до сих пор меня поражает то, что никто этого не заметил. Никто. Даже мой собственный отец, а он редактировал оба материала. Это же невероятно?
– И да, и нет. Если честно, меня мало что может удивить.
– Это достаточно циничное заявление для человека вашего возраста. Что я хочу сказать: можно взять много разных фактов и, комбинируя их, сочинить с десяток разных историй. Мне кажется, что вы взяли факты, которые дала вам таинственная незнакомка, и пытаетесь составить из них свою собственную историю. Я понимаю, почему вы это сделали, но, мне кажется, это ошибка. Не нужно пытаться составить какую-то историю из имеющихся фактов. Важнее спросить себя, какую историю вам пытается рассказать та женщина. Вот что важно. Что она хочет сказать?
29
Уинтер подошел к железным решетчатым воротам кладбища и заглянул внутрь. Уклон рельефа шел вниз, и на склоне можно было различить сотни могил. Находящиеся в отдалении надгробия уже сливались с темнотой и теряли очертания.
На воротах висел замок, но он не представлял собой серьезного препятствия. При желании можно просто перелезть через забор. Наверняка местные подростки так и делали, ведь такое кладбище – идеальное место для алкогольных опытов и первых поцелуев. Уинтер потрогал цепь. Она была натянута достаточно туго и казалась вполне надежной.
Уинтер осмотрелся, чтобы убедиться, что его никто не видит. На верхних этажах близлежащих домов горел свет, но на самой улице никого не было. Он достал из внутреннего кармана кожаный чехол с отмычками и еще раз посмотрел по сторонам. Все было спокойно. Вставив торсионный ключ на всю глубину замка, он надавил крючком на оси, и через десять секунд замок поддался.
Убрав отмычки, Уинтер аккуратно снял цепь, стараясь не шуметь. Приоткрыв ворота, он протиснулся внутрь и сразу же их закрыл. Через десять метров его уже поглотила темнота, превратив в одну из своих теней. Он немного прошел по главной аллее, а потом ступил на траву и двинулся мимо могильных плит.
Кларк сказал, что здесь похоронены Лестер и Мелани, и целых полчаса Уинтер безуспешно искал их надгробия. Но кладбище было слишком большим, и случайно наткнуться на них было практически невозможно. Для этого нужно было везение, а в везение Уинтер не верил. Могила Нельсона тоже представляла интерес, но ее найти он и не надеялся. Скорее всего, его кремировали. В маленьком городе убийцу, скорее всего, захотят, пусть и символически, предать огню.
У одной из могил Уинтер остановился, щелкнул зажигалкой и прочел надпись на камне:
ВИКТОРИЯ БУРГЕСС
24 сентября 1911 года – 30 марта 1944 года
Любящая жена и мать
Тебя позвали домой слишком рано
Уинтер подсчитал, что Виктории было всего тридцать три. И правда слишком рано. Интересно, сколько детей у нее было? В любом случае, на момент ее смерти они были малолетними. Как она умирала? Медленно угасая, как Грэнвилл Кларк, или мгновенно, как Джоселина Кларк?
Что хочет сказать тебе таинственная незнакомка?
Уинтер не мог забыть слова Кларка. Он был прав. Уинтер смотрел на это убийство с очень близкого расстояния и не мог увидеть полную картину. Обычно, анализируя во время расследования место преступления, он наблюдал за ним со стороны. Сейчас же он сам был его составляющей. Он и в этот раз не изменил своей методологии и действовал по стандартной схеме: прислушался к тем «посланиям», что оставили жертвы, и шаг за шагом распутывал хитросплетение событий. Но на этом сходство заканчивалось. Вместо того чтобы смотреть на общую картину сверху, он оставался на ее уровне и поэтому видел все в искаженной перспективе.
Если бы он анализировал место преступления абстрагировавшись, что бы он о нем сказал?
Во-первых, он бы отметил, что убийство исполнено очень профессионально. Вероятнее всего, блондинка убивала не впервые. Если бы это был ее дебют, она бы делала все гораздо медленнее. Вонзить нож в человека совсем не так просто, как это делается в кино. Ведь неизвестно, с каким усилием колоть, под каким углом, как при этом стоять. Не говоря уже обо всех дополнительных сложностях – например, пробить кость на дне глазницы. Да и сам выбор оружия только усложнял задачу. Попробуй воткни кому-то в глаз кухонный нож!