– Тогда представьте, что огонь горит. Кивните, когда представите.
До того как Лоу кивнул, Уинтер успел медленно досчитать до четырех.
– Хорошо. Теперь сфокусируйтесь на огне. Посмотрите, как играют языки пламени, какого они цвета, как трещит и взрывается дерево. Почувствуйте тепло и ощутите запах дыма.
Уинтер помедлил, чтобы Лоу смог погрузиться в нужное состояние.
– Теперь посмотрите на Мелани и скажите, во что она одета.
– Спортивные штаны и свободная футболка.
– А Лестер?
– Джинсы. Сверху на нем футболка либо рубашка.
– Спасибо. Можете открыть глаза.
Лоу открыл глаза, морщась от яркого света. Затем он потер их руками несколько раз и потянулся к своей чашке кофе.
– Как, по вашему мнению, все случилось? – спросила Мендоза.
Лоу задумался. Его взгляд был направлен вдаль, на свадебную фотографию, стоявшую у камина. На ней Лоу и его жена были примерно в том же возрасте, что и Риды, когда их убили.
– Хотите знать, что я думаю? Я думаю, что Нельсон Прайс постучал к ним в дверь, и Лестер впустил его, впустил в свою жизнь ураган горя и боли. А еще я думаю, и у меня нет в этом сомнений, что Нельсон Прайс все сделал один. Я знаю, что вы хотели бы услышать от меня не это, но как есть, так есть.
25
Когда они в третий раз миновали въезд в Хартвуд и проехали по живописному мосту, было уже почти пять вечера. Уинтер вытащил из кармана листок бумаги с инструкциями Грэнвилла Кларка, как добраться до дома Прайсов. Через несколько минут они уже тряслись по узкой и грязной колее, окруженной с обеих сторон густыми лесами. Ехать было практически невозможно, и Мендозе пришлось снизить скорость до пятнадцати километров в час.
– А почему тебе было так интересно, во что были одеты Риды? – спросила она.
– Просто расставляю точки над i. Я был уверен на девяносто девять процентов, что они ничего не праздновали, но ответы Лоу превратили мои достаточно уверенные предположения в окончательное «нет». Если уж ты накрыл стол для особого случая, то в трениках за него ты не сядешь.
– Что в очередной раз подтверждает, что Нельсон Прайс накрыл стол после того, как совершил убийство.
– Да, только не сходится.
– Что не сходится?
– Ты видела протокол вскрытия и слышала, что сказал Джеремайя Лоу. Нельсон был в состоянии аффекта на момент убийства Мелани. Он не смог бы сделать то, что сделал с Мелани, а потом преспокойно накрыть праздничный стол.
– Понимаю, к чему ты клонишь, Уинтер, но ведь твои соображения не доказывают причастность таинственной незнакомки. Даже на косвенные доказательства не тянут.
Уинтер очертил рукой круг по воздуху.
– Оглянись, Мендоза. Мы не в зале суда. Мне никому ничего не нужно доказывать. Я пытаюсь восстановить картину произошедшего.
– В Нью-Йорк за рулем поеду я.
– Я уже сейчас представляю, как я жму на газ и мы глотаем километры на дикой скорости, – засмеялся Уинтер. – Спор есть спор. Тебе придется платить.
– Только если будут достоверные доказательства. А за такие я приму только те, которые сыграют в суде.
Через полминуты лес закончился, и они выехали на открытую местность. Мендоза остановилась, поставила машину на ручник и заглушила двигатель. Чуть поодаль стоял полуразрушенный двухэтажный фермерский дом. Когда-то давно он был белым, но с годами белизна превратилась в целый спектр грязно-блеклых желтых, серых, черных и коричневых оттенков. Где-то краска облупилась полностью и проступало голое дерево. Окна были еще грязнее, чем в кафе в центре города. Света нигде не было, и дом производил впечатление заброшенного.
Слева стоял не менее заброшенный сарай. Он словно вырастал из земли – мрачный и темный. Другого сарая видно не было, поэтому Уинтер решил, что именно здесь повесились Нельсон Прайс и его мать.
Он вышел из «БМВ» и посмотрел в темнеющее небо. Звезд еще не было, но скоро они появятся. Небо было чистым. На таком расстоянии от больших городов оно – идеальный холст для живописного рисунка.
Он подошел к машине со стороны водителя. Мендоза, не отрывая глаз, смотрела на дом. С момента их приезда никаких признаков жизни заметно не было. Учитывая, как далеко находился дом от дорог, Амелия – если она дома – скорее всего, вышла бы посмотреть, кто подъехал. По крайней мере, где-то зажегся бы свет.
Но не было ни света, ни звука, ни Амелии.
Не было видно и автомобиля. А без него в этом заброшенном месте жить невозможно. Грэнвилл Кларк говорил, что Амелия работает медсестрой в Рочестере. Видимо, сейчас она как раз работала в ночную смену.
– Вопрос: кто в здравом уме по доброй воле будет жить в таком месте? – спросила Мендоза. – Ты ведь слышал, что сказал Кларк: весь город знал, что над детьми издеваются. И это длилось годами. Почему Амелия Прайс решила остаться в этом ужасном доме?
Уинтер ответил не сразу. Он лучше, чем кто бы то ни было, знал, что прошлое становится частью тебя и не дает выбраться из болота. Одно воспоминание о матери никак не выходило у него из головы. Они еще жили в Калифорнии, это было через две недели после ареста отца. В доме были он и мать. Посреди ночи его разбудил плач матери в гостиной. Несмотря на то, что она уже точно знала, что ее муж – маньяк, она горевала по нему. Ее траур закончился тогда, когда она выставила их дом на продажу. Сейчас Уинтер понимал, что ее сердце навсегда осталось в том доме.
– Думаю, прежде всего дело в деньгах. При взгляде на дом становилось очевидно, что Прайсы не шиковали. А куда она пойдет без денег? Во-вторых, это все-таки ее родной дом. И неважно, через какой ад ты прошел здесь, дом навсегда остается ловушкой для сердца.
– С одной стороны – да. Но тогда как она умудрилась не повеситься в этом сарае? Этот дом – самое депрессивное место, которое только можно представить. Если бы я была вынуждена тут жить, я бы покончила с собой.
– Здесь ты права, – согласился Уинтер, посмотрев на дом и на сарай.
– Я так понимаю, дома никого нет.
– Предполагаю, что и здесь ты права. Может, у нее ночная смена.
– Подожди-ка.
Мендоза достала мобильный и стала кому-то звонить. Через две секунды Уинтер понял, что она говорит с Хитчином, а еще через две секунды стало ясно, что они так и не смогли выяснить, в какой больнице работает Амелия. Потом Мендоза начала рассказывать Хитчину про происходящее в Хартвуде, а Хитчин – про происходящее в Нью-Йорке.
– Ты все понял? – спросила она, убирая телефон.
– Все, что мне было нужно. У тебя есть ручка?
– Посмотри в бардачке.
Уинтер открыл его и шарил там, пока не нашел ручку. Оторвав половину листка Грэнвилла, он накарябал от руки записку с просьбой Амелии позвонить ему на мобильный.
– Какой красивый почерк, – не удержалась от сарказма Мендоза, и они оба посмотрели на каракули. – Ты ведь понимаешь, что, даже если она разберет то, что ты написал, она тут же выкинет записку в мусор?
– Посмотрим.
– Что ты имеешь в виду?
– Имею в виду, что посмотрим.
– Я и в первый раз услышала. То есть ты опять играешь в эту свою таинственность. Ты ведь думаешь, что Амелия и есть та самая незнакомка?
– А ты нет.
– Ну, еще минуту назад не думала. Ведь ты сам у Кларка убедил меня, что это не она. Ну так она это или не она?
– Давай пока назовем ее женщиной, вызывающей интерес, – предложил Уинтер, пожав плечами.
– В этом случае нам нужно поговорить с ней, чем раньше, тем лучше.
– Согласен. Проблема в том, что дома ее нет и мы не знаем, в какой больнице она работает. И эта записка – все, что у нас есть на настоящий момент. Если Амелия – та самая женщина, она не сможет удержаться от соблазна позвонить. А если это не она, то выкинет записку в мусор.
Уинтер сложил записку пополам, надписал на ней «Амелия» и пошел к крыльцу. Старое дерево скрипело под тяжестью его шагов, в воздухе веяло упадком. Около двери стояло два ржавых металлических стула. Боковым зрением он увидел ветки дерева в зареве заходящего солнца. До того, как здесь все начало гнить, и до всех случившихся кошмаров сюда вполне можно было бы приходить с бокалом виски и сигаретой и смотреть на закат.
На случай если Амелия все же была дома и не слышала, как они подъехали, он постучал. В ответ – полная тишина. Уинтер сел на корточки и подсунул записку под дверь. После этого ему ничего не оставалось, кроме как вернуться в машину.
Когда он закрыл за собой дверь, Мендоза спросила:
– Куда теперь?
– Поскольку в Нью-Йорке нам делать нечего, предлагаю поискать ночлег.
26
Небольшая семейная гостиница «Мертл-хаус» находилась напротив кладбища в самом конце Мейн-стрит. Здание напоминало викторианский стиль, но настолько древним оно быть не могло. Взять хотя бы его расположение. Если бы оно на самом деле относилось к девятнадцатому веку, то оно стояло бы не здесь. Тогда земли у города было гораздо больше и стоила она дешевле. Это место не выбрали бы для строительства, потому что было много других участков с более выигрышным видом. Напротив кладбища стали бы строить, только если вариантов получше не было.
Мендоза припарковалась у входа, и они вышли из машины. До заката оставалось полчаса, и небо было похоже на пейзаж Ван Гога со смесью фиолетовых, розовых, голубых и серых тонов. Стены гостиницы были выкрашены в светло-серый цвет, небольшой дворик был очень ухоженным и опрятным. Номера располагались на первом и втором этажах, снаружи мансардных комнат торчали вентиляционные установки. Под подсвеченной вывеской «Мертл-хаус» была еще одна, информирующая о наличии свободных номеров.
Мендоза открыла багажник, и Уинтер вытащил свой чемодан. Это был видавший виды дорогой черный «Самсонайт». После визита в полицейское отделение в Нью-Йорке они специально заехали за ним в отель. В одном этом чемодане помещалась вся жизнь Уинтера, все, что ему было нужно в течение дня. А нужно ему было крайне мало: чистая одежда и белье, лэптоп, пачка сигарет и бутылка односолодового виски. Сумка Мендозы была гораздо меньше, но ее содержимого было достаточно, чтобы пережить несколько дней и ночей в той глуши, в которой они оказались. Уинтер пропустил Мендозу вперед и покатил чемодан, стуча колесами по деревянному полу.
Администратор на ресепшене встретил их сияющей улыбкой и бодрым приветствием. Ему было хорошо за шестьдесят, одет он был в аккуратную белую рубашку и хлопковые брюки. Судя по его виду, он был очень рад новым клиентам.
– Чем могу помочь?
– Нам нужны два номера. Если у вас есть что-то, напоминающее люкс, я его займу. Если нет, то мне лучший из имеющихся номеров.
Мужчина осматривал Уинтера с ног до головы, и было легко понять, о чем он думает: оценивая возможную прибыль от сдачи люкса, он сомневался, сможет ли человек такого невзрачного внешнего вида заплатить за номер приличные деньги.
– Мой коллега хотел сказать, что мы бы хотели занять два лучших номера, – прояснила Мендоза.
– Да, конечно. Президентский люкс сейчас свободен, и есть очень хорошая комната на первом этаже, которая, мне кажется, вам очень понравится.
– Хорошо, берем.
Заполнив документы, Мендоза оплатила проживание своей карточкой. Затем администратор показал им номера, по дороге поддерживая светскую беседу ни о чем. Люкс Уинтера был на самом верху, в переоборудованном чердачном помещении, ровно над номером Мендозы, только двумя этажами выше. Он вошел внутрь, поставил чемодан посреди комнаты и осмотрелся. Интерьер номера был банальным: темное дерево, коричневые фотографии в рамках и элементы декора в викторианском стиле. Окно выходило на кладбище.
На люкс номер явно не тянул. Это была просто большая комната. Но, по крайней мере, в номере была ванная комната, и он был достаточно чистый. А по сравнению с дешевым люксом, который для него сняла полиция Нью-Йорка, этот номер казался дворцом. Но очевидно, что здесь никогда не жил и не будет жить ни один президент. Уинтера назвали в честь Томаса Джефферсона, третьего президента США. И, скорее всего, это самые близкие отношения с президентом, которые светили этому номеру.
Он только начал обустраиваться, как в дверь постучали.
– Секунду! – прокричал он.
Положив кейс с лэптопом на кровать, он открыл дверь. В коридоре стояла Мендоза. На лице у нее застыло мученическое выражение, она кусала губы от переживаний.
– Что случилось?
– Все в порядке, – сказала Мендоза. Она смотрела куда угодно, только не в глаза Уинтеру.
– Ты меня пугаешь. Что бы ни произошло, просто скажи.
– Я была не в себе, – вырвалось у нее.
– Когда?
– В доме у Ридов. Я зря сказала, что ты такой же, как твой отец.
– И это все? – с облегчением спросил Уинтер, отмахиваясь от ее извинений. – Я думал, случилось что-то серьезное.
– Я была не в себе, – повторила она.
– Ты была в порядке. Ты сказала то, что хотела сказать. И мне будет гораздо лучше, если ты будешь говорить все, что хочешь, чем если ты будешь скрывать то, что хочешь сказать. Это нам точно не поможет. В конце концов, плюс того, что мой отец – серийный убийца, в том, что меня не так просто обидеть.
– Давай я угощу тебя ужином? В качестве извинения.
– Спасибо за приглашение, но я не могу. У меня свидание.
Мендоза нахмурилась. Она хотела что-то сказать, но передумала.
– Кому я нужен, ты хотела спросить?
– Когда ты успел? С кем у тебя свидание?
– Это секрет!
– И ты мне не скажешь, кто счастливица?
– А кто сказал, что это девушка?
Мендоза открыла рот от удивления.
– Знаешь, ты напоминаешь мне одну мою коллегу. Ей очень хотелось, чтобы все считали ее крепким орешком, но на самом деле она была кошечкой.
– Я не кошечка.
– Верю.
– Хорошо, если ужином мне тебя не угостить, как насчет завтрака?
Уинтер немного подумал.
– Если ты хочешь что-то сделать для меня, чтобы тебе стало спокойнее, расскажи, почему же ты все-таки собиралась в Вегас.
– Я уже тебе говорила – мне нравятся постановки.
– Я тебе тогда не поверил и сейчас не верю.
– А зачем тебе знать?
– Потому что все знают спеца-Мендозу и никто ничего не знает про твою личную жизнь.
– Потому что она личная.
– Все, что ты мне расскажешь, останется со мной. Обещаю, что ничего не скажу твоим коллегам. Да и вообще, как только мы здесь со всем разберемся, я уеду. И вряд ли ты меня еще когда-нибудь увидишь.
– В прошлый раз я тоже так думала.
Уинтер ничего не сказал, и Мендоза глубоко вздохнула.
– Ну ладно, ладно. Пару месяцев назад я рассталась с парнем. Ему надоело, что у меня на первом месте работа. И я его не виню. Он давно говорил о том, чтобы поехать в отпуск, а у меня всегда были отговорки, почему сейчас не лучшее время. А он хотел поехать в Вегас.
– И что? Ты решила, что лучше поздно, чем никогда?
– Типа того. Да, знаю, это все бессмысленно. Но когда я бронировала билеты, мне это решение казалось правильным.
– Ты называешь его «парень», но вряд ли это были мимолетные отношения? Сколько вы были вместе?
– Двенадцать лет.
– Двенадцать лет? Да это настоящий брак!
– Это вообще отдельная проблема.
– Ну хорошо. Если бы у тебя была возможность вернуться в прошлое, ты бы что-то изменила?
– Я бы хотела ответить утвердительно, но это было бы неправдой, – сказала Мендоза, усмехнувшись. – Когда приходишь в полицию, тебя не предупреждают, что это не работа, а образ жизни. – Она замолчала и посмотрела Уинтеру в глаза. – Но об этом не мне тебе рассказывать, правда?
Повернувшись, она пошла по коридору. Уинтер смотрел вслед, пока она не повернула за угол, а потом вернулся в комнату и аккуратно закрыл за собой дверь.
27
Уинтер подключил к лэптопу наушники и включил концерт № 24 до-минор Моцарта. Было полседьмого, и у него осталось полчаса до выхода на душ и сборы.
Этот концерт был написан ближе к концу жизни композитора и считался шедевром. Шедевром, который повлиял на историю музыки. Например, Бетховен был так вдохновлен этим произведением, что создал свой концерт № 3 до-минор. Довольно необычно, что это один из всего двух минорных концертов, написанных Моцартом, и один из трех, первая часть которых написана в размере три четверти. Если отвлечься от технических деталей, Уинтер любил этот концерт за драматическое начало. И игривые вариации главной темы ближе к началу третьей части всегда вызывали у него улыбку.
За долгие годы он собрал записи всех произведений Моцарта. У него было по три-четыре варианта самых популярных сочинений. Он мечтал о коллекции лучших исполнений каждого произведения. И это задача на всю жизнь. Моцарт популярен как никогда, и новые записи появляются как грибы после дождя.
Закрыв глаза, он встал посреди комнаты, дирижируя воображаемым оркестром. Он был в Вене, была весна, и перед ним сидели первоклассные музыканты оркестра в Бургтеатре. Он заглушил струнные, чтобы могли вступить деревянные духовые, а затем кларнет исполнил вариацию главной темы. Он словно побывал в раю.
Открыв глаза, Уинтер сел на кровать и проверил почту. В кои-то веки новых запросов на его услуги не пришло, и это его радовало. Обычно в день приходило как минимум одно письмо, а то и несколько.
Главный парижский следователь прислал гневное послание с вопросом, почему он не появился в «Шарль-де-Голле». Но на данный момент у Уинтера был четкий приоритет – поймать блондинку. Париж мог подождать, потому что время было на стороне полиции. Там убийца выходил в мир с цикличностью раз в две недели, а последнее тело обнаружили только два дня назад. Уинтер написал короткий ответ, объяснив, что его неожиданно задержали в Нью-Йорке и что он появится в Париже как только сможет. По его расчетам, это должно было успокоить следователя хотя бы на несколько дней.
Затем он налил себе виски и открыл окно, чтобы выкурить сигарету. На улице было совсем темно, в небе зловеще низко висела луна. Уинтер смотрел на звезды и думал, сколько же из них уже умерло. Его всегда поражало, что можно видеть звезды, умершие миллионы лет назад.