— Я могу ступать так, словно подошвы у меня из бархата, — отвечал Рам Дасс, — а дети, даже когда они несчастны, спят крепко. Я мог бы не один раз за ночь зайти в эту комнату — и она бы даже не пошевельнулась. Если кто-то будет подавать мне вещи в окно, я сделаю все, пока она спит. А утром проснется — и решит, что здесь побывал волшебник.
Он улыбнулся, словно сердце радостно забилось у него в груди; секретарь ответил ему улыбкой.
— Это будет походить на сказку из «Тысячи и одной ночи», — сказал он. — Такое мог придумать только тот, кто родился на Востоке. Тут нет ничего общего с лондонскими туманами.
Рам Дасс и секретарь вскоре удалились — к превеликой радости Мельхиседека, которому их тихие речи казались не очень понятными, а потому зловещими. Молодого секретаря все занимало: камин, пол, шаткая скамеечка, столик, стены, которые он даже потрогал рукой. Обнаружив, что в стену кое-где вбиты гвозди, он явно обрадовался.
— На них можно будет что-то повесить, — сказал он Рам Дассу.
Тот загадочно улыбнулся.
— Вчера, пока ее не было, — отвечал он, — я влез сюда, захватив с собой небольшие острые гвозди, которые входят в стену без молотка. Я их повсюду, где нужно, натыкал. Они готовы.
Наконец секретарь обвел глазами комнату и спрятал блокнот в карман.
— Что ж, я, кажется, все записал, — сказал он. — Можно идти. У Кэррисфорда-сахиба доброе сердце. Как жаль, что он не может найти пропавшую девочку!
— Если б он нашел ее, силы вернулись бы к нему, — заметил Рам Дасс. — Возможно, его Бог еще поможет ему найти эту девочку.
Затем секретарь и Рам Дасс выскользнули в окно так же бесшумно, как проникли в него. Убедившись, что они ушли, Мельхиседек облегченно вздохнул и, рискнув через несколько минут вылезти из норки, забегал по полу в надежде на то, что даже такие страшилы, как эти двое, могли принести несколько корочек и бросить одну-другую на пол.
ГЛАВА 15 Волшебство
Проходя мимо соседнего дома, Сара увидала, что Рам Дасс закрывает ставни в знакомую ей комнату.
«Давно я не была в приятной комнате, — подумалось ей. — Только смотрю на них в окно».
В комнате индийского джентльмена, как всегда, горел огонь, а сам он сидел перед камином, опустив голову на руку. Вид у него был грустный и задумчивый.
«Бедняжка! — подумала Сара. — Интересно, о чем он думает».
Вот о чем думал в эту минуту индийский джентльмен.
«Предположим… предположим… — проносилось у него в голове, — что Кармайклу удастся найти этих людей в Москве. Но ведь девочка, которую они забрали из пансиона мадам Паскаль в Париже, легко может оказаться не той, кого мы ищем. Что тогда?»
Войдя в школу, Сара встретила мисс Минчин, которая спустилась вниз, чтобы выбранить кухарку.
— Что это вы пропадали столько времени? — сказала она Cape. — Давно пора было вернуться.
— На улице так грязно и мокро, — отвечала Сара. — Мне было трудно идти, ботинки у меня худые и все время скользят.
— Можете не оправдываться, — сказала мисс Минчин, — все равно никто вам не поверит.
Сара прошла на кухню. Кухарку только что разбранили, и потому она была в отвратительном настроении. Она обрадовалась, что может на ком-то сорвать досаду:
Сара явилась как раз вовремя.
— Наконец-то! — набросилась она на Сару. — Я думала, вы всю ночь прогуляете!
— Вот покупки, — сказала Сара, выкладывая их на стол.
Кухарка внимательно все осмотрела, бормоча что-то про себя.
— Можно мне поесть? — спросила Сара слабым голосом.
— Чай давно уже отпили, — отрезала кухарка. — Нешто я буду вас поджидать?
Сара помолчала.
— Я сегодня не обедала, — тихо сказала она наконец.
Она говорила тихо, ибо боялась, как бы голос ее не задрожал.
— В кладовке есть хлеб, — сказала кухарка. — В такой час нечего рассчитывать на что-нибудь другое.
Сара пошла в кладовую и нашла хлеб. Он был сухой и черствый. Кухарка до того разозлилась, что больше ничего ей не дала. Срывать зло на Саре было самое простое и безопасное дело. Сара с трудом поднялась по трем — таким длинным! — пролетам лестницы, ведущей на чердак. Когда Сара уставала за день, лестница казалась ей такой крутой и бесконечной! Ей чудилось, что сегодня она ни за что не дойдет доверху. Несколько раз она останавливалась передохнуть. Дойдя до последней площадки, она с радостью увидела перед своей дверью полоску света. Значит, Эрменгарде удалось пробраться к ней! Это ее немного утешило: присутствие толстушки Эрменгарды, закутанной в красную шаль, немного согреет ее. Так неприятно входить в пустую комнату!
Да, Сара не ошиблась. Открыв дверь, она увидела Эрменгарду: та сидела на кровати, подобрав под себя для безопасности ноги. Она так и не смогла привыкнуть к Мельхиседеку и его семье, хотя следила за ними с неотступным вниманием. Однако, оставаясь одна на чердаке, Эрменгарда всегда устраивалась на кровати в ожидании, когда вернется Сара. В этот вечер она ужасно перепугалась, потому что Мельхиседек вылез из норки и так и шнырял вокруг, а потом вдруг встал на задние лапки и, глядя на нее, принюхался. Эрменгарда только тихонько вскрикнула.
— Ах, Сара, до чего я рада, что ты вернулась! — воскликнула она. — Мельхи все тут обнюхал. Я пыталась его уговорить, чтобы он вернулся в норку, но он — ни в какую! Ты знаешь, я к нему хорошо отношусь, только не люблю, когда он меня обнюхивает. А вдруг он на меня прыгнет, как ты думаешь?
— He прыгнет, — отвечала Сара.
Эрменгарда пододвинулась поближе и взглянула на Сару.
— Ты, видно, очень устала, — сказала она. — Ты такая бледная.
— Да, я устала, — согласилась Сара, опускаясь на скамеечку. — А вот и Мельхиседек, бедняжка, — пришел за своим ужином.
Мельхиседек и впрямь вылез из своей норки, словно заслышав ее шаги. Сара не сомневалась, что он их узнаёт. Он смотрел на Сару с любовью и ждал, но Сара сунула руку в карман и вывернула его наизнанку, качая головой.
— Прости, Мельхиседек, — сказала она. — У меня ни крошки не осталось. Ступай домой и скажи жене, что мой карман пуст. Боюсь, что я про тебя забыла, потому что кухарка и мисс Минчин так на меня напустились!
Мельхиседек как будто понял ее слова и покорно отправился восвояси.
— Сегодня я тебя, Эрми, не ждала, — сказала Сара.
Эрменгарда потуже закуталась в красную шаль.
— Мисс Амелия ушла к своей старой тетке и останется у нее ночевать, — объяснила Эрменгарда. — А кроме нее, никто к нам в спальни не заходит. Я могу здесь хоть до утра оставаться, если захочу.
И с грустью прибавила, кивнув на стол, стоявший под окном:
— Сара, папа прислал мне еще книг. Вот они.
Сара вскочила и подбежала к столу. Схватив том, лежащий сверху, она стала быстро его просматривать.
— Ах, как чудесно! — воскликнула она. — «Французская революция» Карлайля![15] Я так хотела ее почитать.
— А я не хотела, — сказала Эрменгарда. — Но если я ее не прочитаю, папа рассердится. Он думает, я все запомню, и будет со мной ее обсуждать. Что мне делать?
Сара положила книгу и поглядела на Эрменгарду; от волнения щеки ее вспыхнули.
— Послушай, — проговорила она, — если ты дашь мне ненадолго эти книги, я их прочитаю… и все тебе потом расскажу… так расскажу, что ты все запомнишь.
— Правда?! — вскричала Эрменгарда. — Ты думаешь, тебе это удастся?
— Конечно, — ответила Сара. — Малыши помнят все, что я им рассказываю.
— Сара, — сказала Эрменгарда, и лицо ее озарилось надеждой, — если ты это сделаешь, я… я тебе что угодно отдам.
— Мне ничего не нужно, — сказала Сара. — Мне нужны только твои книги. Твои книги!
Глаза ее широко раскрылись, грудь вздымалась.
— Так возьми их, — сказала Эрменгарда. — Я бы рада была их читать, но не могу. Я глупая, а папа — умный, ему хочется, чтобы я поумнела.
Сара раскрывала одну книгу за другой.
— А что ты скажешь отцу? — спросила она с сомнением.
— Ничего не скажу, — отвечала Эрменгарда. — Пусть думает, что я их прочитала.
Сара положила книгу и медленно покачала головой.
— Это будет похоже на ложь, — сказала она. — А лгать, ты ведь знаешь, нехорошо и к тому же это так низко!
И она задумчиво прибавила:
— Иногда я думаю: я могу совершить злой поступок, приду вдруг в ярость, когда мисс Минчин меня обидит, и убью ее… но сделать что-то низкое я не смогу… А почему бы тебе не сказать отцу, что книги прочла я?
— Он хочет, чтобы я их читала, — отвечала Эрменгарда, несколько растерявшись от такого неожиданного поворота.
— Он хочет, чтобы ты знала, что в них, — сказала Сара. — И если я тебе их расскажу так, что ты все легко запомнишь, он, по-моему, обрадуется.
— Он обрадуется, если я хоть что-то выучу, а как я это сделаю — неважно, — с грустью отвечала Эрменгарда. — Ты бы на его месте тоже обрадовалась.
— Ты же не виновата, что… — начала Сара, но тут же опомнилась и остановилась. Она чуть было не сказала: «Ты же не виновата, что ты такая глупая».
— Что? — переспросила Эрменгарда.
— …что тебе трудно учиться, — сказала Сара. — Тебе ученье не дается, а мне дается легко — вот и все.
Она всегда относилась к Эрменгарде с нежностью и старалась, чтобы та не очень замечала разницу между ними. Сара посмотрела на ее круглое лицо, и в голову ей пришла неожиданная мысль, мудрая не по годам.
— Знаешь, — сказала она, — может быть, хорошие способности еще не все. Гораздо важнее быть доброй. Если бы мисс Минчин знала все-все на свете, но оставалась бы такой же, как сейчас, она все равно вызывала бы отвращение и всеобщую ненависть. Умные люди часто делали много зла. Скажем, Робеспьер…
Она остановилась и поглядела на Эрменгарду, на лице которой появилось какое-то растерянное выражение.
— Разве ты не помнишь? — спросила Сара. — Я тебе недавно о нем рассказывала. Ты забыла?..
— Знаешь, я не все про него помню, — призналась Эрменгарда.
— Погоди минутку, — сказала Сара, — я только переоденусь, а то я вся промокла. А потом завернусь в покрывало и все тебе опять расскажу.
Она сняла с себя шляпку и жакет и повесила их на гвоздь в стене, стащила мокрые башмаки и нашла старые туфли. А потом прыгнула на кровать и, завернувшись в покрывало, уселась, обхватив руками колени.
— Ну, слушай, — сказала она.
И она стала рассказывать о кровавых событиях Французской революции, да так живо, что глаза у Эрменгарды округлились от страха, а сердце учащенно забилось. Несмотря на свой ужас, она слушала Сару с восторгом; теперь уж она никогда не забудет, кем был Робеспьер или принцесса Ламбаль.
— Знаешь, они насадили ее голову на пику и плясали вокруг нее! — воскликнула Сара. — У нее были чудесные светлые волосы, такие длинные и пышные. Когда я о ней думаю, я никогда не вижу ее живой, а всегда вижу ее голову с развевающимися волосами на пике, а вокруг пляшут и кричат эти ужасные люди!
Девочки решили рассказать о своем плане мистеру Сент-Джону, а пока пусть книги останутся на чердаке.
— Ну а теперь рассказывай, — сказала Сара. — Как у тебя идет французский?
— Гораздо лучше с тех пор, как ты мне объяснила спряжения. На следующее утро я так хорошо отвечала, что мисс Минчин даже удивилась.
Сара рассмеялась и крепче обхватила руками колени.
— Она и на Лотти дивится — как это она не делает ошибок в арифметике, — сказала она. — А дело в том, что она приходит ко мне, и я ей помогаю.
Она окинула свою унылую комнату взглядом.
— А знаешь, мой чердак мог бы быть очень уютным, — воскликнула она со смехом, — если б только не был таким безобразным! Здесь хорошо мечтается.
Сказать по правде, Эрменгарда ничего не знала о том, как тяжко живется теперь Саре; ей не хватало воображения, чтобы представить это самой. В те редкие вечера, когда ей удавалось пробраться к Саре, она с восторгом слушала ее рассказы и сказки, а об остальном и не задумывалась. Эти встречи казались Эрменгарде настоящими приключениями; и хотя иногда Сара бывала бледна и, несомненно, очень похудела, гордость не позволяла ей жаловаться. Она никогда не признавалась, что порой, как это было сегодня, ее мучит голод. Сара быстро росла; много ходила и бегала; даже если б она ела хорошо и регулярно, у нее все равно был бы завидный аппетит, теперь же ей приходилось довольствоваться скудной и безвкусной едой, которую давала ей, когда заблагорассудится, кухарка. Сара уже привыкла к тому, что у нее вечно сосет под ложечкой от голода.
«Должно быть, солдаты чувствуют себя так же во время долгого и утомительного перехода», — нередко говорила она себе. Ей нравилось думать о «долгом и утомительном переходе». Она чувствовала себя чуть ли не солдатом.
А еще ей нравилось чувствовать себя хозяйкой у себя на чердаке.
«Если б я жила в замке, — думала она, — а Эрменгарда была бы владелицей другого замка, она приехала бы ко мне в гости с развевающимися знаменами. Заслышав звуки рога у подъемного моста, я бы спустилась ей навстречу, велела бы приготовить в зале роскошное угощение и пригласила бы музыкантов, чтобы развлечь ее музыкой и пением. Когда она приходит ко мне на чердак, я не могу задать ей пира, я могу только рассказывать ей занятные истории и скрывать свои неприятности. Так, верно, поступали бедные владелицы замков, когда их земли были истощены войной и грабежами».
Гордая и мужественная владелица замка, Сара щедро дарила единственное, чем обладала, — свои мечты и фантазии, которые были ей радостью и утешением.
Они сидели друг против друга на кровати; Эрменгарда и не подозревала, что Сара страшно устала и боится, что, оставшись одна, не сможет заснуть от голода. Саре казалось, что никогда раньше ей так не хотелось есть.
— Как бы я хотела быть такой же тоненькой, как ты, Сара, — вдруг сказала Эрменгарда. — По-моему, ты еще похудела за последнее время. Глаза у тебя теперь стали такие огромные. Посмотри, какой у тебя острый локоть!
Сара одернула поднявшийся рукав.
— Я всегда была худой, — бодро сказала она, — а глаза у меня всегда были большие, да к тому же зеленые.
— Мне твои глаза нравятся, они такие необычные, — призналась Эрменгарда, глядя на подругу с любовью и восхищением. — Они как будто всегда смотрят вдаль. Мне они ужасно нравятся. Мне ужасно нравится, что они у тебя зеленые, хотя они почти всегда кажутся черными.
— У меня глаза кошачьи, — сказала Сара со смехом, — но в темноте я не вижу. Я пробовала, но у меня ничего не вышло. А жаль!
В эту минуту возле слухового окна мелькнула какая-то тень, но ни Сара, ни Эрменгарда ее не заметили. Если б они обернулись и взглянули в окно, они бы удивились, увидев, что в комнату осторожно заглянуло темное лицо, — заглянуло и тотчас бесшумно исчезло. Впрочем, не вовсе бесшумно. Сара, у которой был острый слух, вдруг повернула голову и посмотрела на крышу.
— Что это? — сказала она. — На Мельхиседека не похоже, коготков не слышно.
— О чем ты? — удивилась Эрменгарда.
— Ты ничего не слышала? — спросила Сара.
— Н-нет… А ты слышала?
— Может быть, я ошиблась, — сказала Сара, — но мне послышался какой-то шум на крыше, словно по ней что-то тихо волокли.
— Что бы это могло быть? — сказала Эрменгарда. — Уж не воры ли?
— Нет, — бодро произнесла Сара. — Здесь нечего красть…
Но она не успела договорить. Теперь обе услышали шум, только не на крыше, а на лестнице внизу. Оттуда доносился разгневанный голос мисс Минчин. Сара спрыгнула с кровати и задула свечу.
— Она Бекки ругает, — прошептала она в темноте. — До слез ее довела.
— А вдруг она сюда придет? — в ужасе шепнула Эрменгарда.
— Не придет. Она думает, что я сплю. Не шевелись.
Мисс Минчин очень редко поднималась по лестнице до самого верха. Сара помнила только один такой случай. Но теперь мисс Минчин пришла в такую ярость, что шла наверх, преследуя бедную Бекки.
— Наглая, бессовестная девчонка! — кричала она. — Кухарка мне сказала, что это уже не в первый раз!
— Это не я, сударыня, — с плачем оправдывалась Бекки. — Я очень была голодна, но только я этого не делала!
— Тюрьма по тебе плачет, — говорила мисс Минчин. — Это же воровство! Нет, вы только подумайте, полпирога утащить!
— Это не я, — рыдала Бекки. — Я бы целый пирог могла съесть, но только я его пальцем не трогала.
Мисс Минчин задыхалась — от гнева и оттого, что ей пришлось подняться по лестнице. Пирог был с мясом, и она собиралась поужинать им в одиночку. Раздался звук пощечины.
— Это тебе, чтоб не лгала, — произнесла мисс Минчин. — А теперь убирайся к себе!
Сара и Эрменгарда слышали, что мисс Минчин ударила Бекки, а потом они услыхали, как Бекки, шаркая стоптанными башмаками, побежала к себе на чердак. Они слышали, как захлопнулась ее дверь, как она упала ничком на кровать. Слышно было, как она плачет в подушку:
— Я бы два пирога могла съесть, только не трогала я его… не трогала. Кухарка скормила его своему полицейскому.
Сара стояла в темноте посреди комнаты. Стиснув зубы, она сжимала и разжимала пальцы. Ей так и хотелось выбежать из комнаты, но она не смела пошевелиться — пусть мисс Минчин спустится вниз и все успокоится.
— Какая она злая, какая жестокая! — не выдержала Сара. — Кухарка все что хочет берет, а потом сваливает на Бекки. Но это неправда, неправда! Бекки иногда бывает такая голодная, что ест корки из мусорного ведра!
Закрыв лицо руками, Сара разразилась рыданиями. Эрменгарда пришла в ужас. Такого она никогда не видела! Сара… плачет! Мужественная Сара! Это было что-то до того неожиданное, до того непонятное доброй, но недалекой Эрменгарде. Неужели… неужели… Тут в ее душу закралось неожиданное опасение. В темноте она слезла с кровати и ощупью добралась до стола, на котором стояла свеча. Запалив свечу, Эрменгарда нагнулась и вгляделась в Сару. Опасение превратилось в ужасающую уверенность.