XXIII. Сергий и Нило напали на след
Рано утром Сергий вышел из дома князя Индии вместе с Нило. Около полудня они оба шли по улице, которая вела к жилищу сторожа императорской цистерны. За ними следовал разносчик с лотком фруктов. Увидав издали сторожа, сидевшего по обычаю перед своей дверью, Сергий остановился и сказал разносчику:
— Погоди, я спрошу у этого человека, не дозволит ли он мне войти в свою комнату и спокойно поесть фруктов, тогда я у тебя куплю.
Он подошел к сторожу и произнес:
— Здравствуй, добрый друг!
— Здравствуй, — отвечал сторож. — Это ты был вчера? Рад тебя видеть.
— Благодарю. Я желал бы поесть фруктов, но неловко есть на улице, а потому я думал, что ты позволишь мне войти в комнату, тем более что я и тебя приглашаю.
С видом знатока сторож пощупал один апельсин на лотке.
— Конечно, зайди, — кивнул он.
Сергий пропустил вперед себя разносчика и подал незаметно Нило условный знак.
Нило, осмотревшись по сторонам, прошел через крытый проход во внутренний двор, где одним взглядом охватил все: плитами устланный двор, лестницу, ведущую в цистерну, стены, окружающие с трех сторон двор, и стоявший в углу паланкин. Он улыбнулся, оскалив свои жемчужные зубы. Еще раз осмотревшись, он быстро подошел к паланкину, отворил дверцу, сел в него и убедился, что оттуда можно было видеть разом и вход в цистерну, и дверь в жилище сторожа. Затем снова вышел из паланкина и опустился в цистерну, пристально осматривая все, что останавливало на себе его внимание.
Очутившись на нижней платформе, он задумался. Белые устои, громадные по величине, и окружающий мрак производили на него удручающее впечатление, тем более что в его глазах темнота всегда была переполнена призраками. Нило не боялся этих призраков, но ощутил суеверный страх, от которого он не сразу отделался, и тогда он пристально устремил свой взгляд в воду, желая убедиться, было ли в ней течение. Когда он увидел, что течение отсутствует, то поспешно поднялся наверх и, по-прежнему осторожно посматривая по сторонам, сел в паланкин и опустил шторки.
Между тем Сергий, чтобы дать время Нило, удерживал сторожа и разносчика в комнате под предлогом выбора фруктов. Потом он отпустил разносчика и долго распробывал со сторожем апельсины, виноград и смоквы.
Во все это время, по счастью, не явился ни один посетитель. Наконец Сергий, поблагодарив сторожа, удалился. Весь остальной день он провел на скамейке в ипподроме, время от времени заглядывая на улицу, которая вела в цистерну, чтобы убедиться, сидит ли у двери сторож.
Когда настал вечер, он снова вернулся к цистерне и укрылся под воротами, против жилища сторожа.
После захода солнца сторож запер ворота железным засовом. Скрип ворот предупредил Нило о том, что он остался один, но это нисколько его не испугало. Вскоре он услыхал шаги по двору и, выглянув из-за шторы, увидел, что какой-то человек с фонарем направляется к цистерне. Это был сторож.
Нило тихо вышел из своей засады и последовал за ним. Он увидел, как сторож при свете фонаря сел в лодку и, взяв весла, исчез во мраке. Нило вернулся в паланкин и стал по-прежнему терпеливо ждать. Прошло много времени, пока сторож не вышел из цистерны и удалился в свое жилище.
Нило хотел было впустить во двор Сергия, но, поразмыслив, решил, что еще рано, и продолжал караулить.
Между тем Сергий, оставаясь в своей засаде, видел поднявшуюся бурю, а затем и быстро распространившийся по городу пожар. Мимо него пробегали толпы народа, объятые ужасом, но он не трогался с места. Он так же, как Нило, терпеливо ждал.
После полуночи он начал раздумывать, не лучше ли бросить, по-видимому, тщетное ожидание и поспешить на помощь погорельцам. Пока он колебался, в начале улицы показался человек, быстро шедший из ипподрома. Несмотря на то что он с головы до ног был закутан в плащ, Сергий тотчас узнал в нем Демедия. Забыв теперь о пожаре и его жертвах, он весь обратился в зрение.
Демедий остановился у ворот и постучал. Через минуту ворота отворились, и он исчез.
Как только послышался стук в ворота, Нило незаметно стал следить, как сторож впустил какого-то человека в свое жилище, а потом проводил его в цистерну. Сердце негра радостно застучало. Перед ним был давно ожидаемый враг.
Когда ему показалось, что Демедий и сторож дошли до нижней платформы, Нило тихонько последовал за ними к лестнице.
Оба, сторож и грек, сели в лодку и отчалили.
Нило пошел к воротам, как вдруг услыхал шаги возвращающегося сторожа. Он едва успел спрятаться за паланкин. Но не успел сторож вступить на порог своей двери, как Нило бросился и схватил его за горло.
Скорее из страха, что на него напал черт, присланный из ада, чем от боли, сторож рухнул мертвым на землю. Нило стащил в паланкин и оставил там бездыханное тело. Потом он отломал жерди, на которых носили паланкин и, опустившись с ними в цистерну, соорудил плот, вроде того, на котором он плавал по своим родным рекам.
Негр забыл в пылу борьбы о том, что говорил ему Сергий, и, освободившись от одного врага, вздумал разделаться с другими сам, без чужой помощи.
XXIV. Цистерна выдает свою тайну
Пора вернуться к Лаели.
Когда носильщики внесли во двор паланкин с девушкой, сторож запер ворота, взял в своей комнате фонарь и, отворив двери паланкина, вздрогнул.
Похищенная лежала бледная, почти мертвая, и только слабо колыхавшаяся грудь доказывала, что она жива.
«Вот она и в наших руках, — подумал он. — Не понимаю, зачем он так убивался. Он мог за гораздо меньшие деньги получить живую красавицу, а не полумертвую. Впрочем, это его дело. Во всяком случае, он будет доволен, что она не будет плакать и сопротивляться».
Он осторожно поднял девушку, отнес ее в цистерну, тихонько опустился с нею по лестнице и положил на дно лодки, которая стояла у нижней ступени. Прежде чем отчалить, он неожиданно увидал блестевшую на груди Лаели брошку и, отстегнув ее, спрятал в свой карман, а потом стал энергично грести. Ему пришлось несколько раз повертывать лодку то в ту, то в другую сторону, огибая многочисленные колонны и опоры. Трудно было сказать, какого направления он держался и сколько времени плавал, но наконец достиг крестообразного плота, причаленного между четырьмя громадными колоннами, поддерживавшими крышу цистерны.
Лаель по прежнему находилась в бесчувственном состоянии. Сторож поднял ее и внес в дверь маленькой одноэтажной постройки на плоту. Хотя внутри этого помещения царил непроницаемый мрак, сторож прямо подошел к ложу и положил на него молодую девушку.
— Ну, мое дело покончено, — произнес он, тяжело переводя дыхание. — Теперь остается только осветить дворец. Если она очнется в такой темноте, то умрет со страха.
Он вернулся к лодке, взял фонарь и с его помощью зажег большую люстру, висевшую на потолке. Комната ярко осветилась.
Жилище на плоту состояло из трех комнат: первой направо — столовой, второй налево — спальней, а третьей, прямо против входа — гостиной. В столовой блестели хрусталь и серебро на роскошно накрытом столе, в спальне манила богатейшая кровать с розовыми занавесами и волнами самых редких кружев, в гостиной была мягкая, удобная мебель, крытая драгоценными шалями, которым позавидовали бы в любом персидском гареме. Здесь всюду виднелись художественно расположенные веера и опахала, а в углу возвышался лист полированной меди величиною в рост человека, заменявший зеркало. Подле него находилась подставка с туалетными принадлежностями.
Магомет мечтал построить дворец любви, а тут был дворец сладострастия, созданный по всем правилам эпикурейства, как его понимал Демедий. Он не пожалел на устройство этого храма ни средств, ни усилий, рассчитывая пользоваться им долго, и не только предназначал его Лаели, но и целому ряду красавиц, которые могли заменить ее в его сердце. Смена же одной фаворитки другою была тем легче, что вокруг находилась мрачная вода, которая могла скрыть навеки надоевшую красавицу. Одним словом, этот храм сладострастия в глазах Демедия должен был быть настоящим храмом академии Эпикура, где как он, так него друзья могли не на словах, а на деле поклоняться своему божеству.
Сторож, не обращая внимания на роскошь помещения, занялся приведением в чувство девушки. Он стал спрыскивать ее лицо водою и энергично обмахивать ее опахалом из белоснежных страусовых перьев, с ручкой, украшенной драгоценными каменьями.
К его величайшей радости щека Лаели мало-помалу начали покрываться румянцем, и она открыла глаза.
Лаель приподнялась и с ужасом стала озираться по сторонам. Все, что она увидела, так напугало ее, что она снова лишилась чувств. Сторож снова прыснул на нее водой.
— Где я? — спросила Лаель, когда снова очнулась.
Лаель приподнялась и с ужасом стала озираться по сторонам. Все, что она увидела, так напугало ее, что она снова лишилась чувств. Сторож снова прыснул на нее водой.
— Где я? — спросила Лаель, когда снова очнулась.
— Во дворце…
— Напрасно я не послушалась отца, — промолвила девушка, перебивая сторожа. — Умоляю тебя, отпусти меня! Отец богатый человек и озолотит тебя. Умоляю тебя на коленях, доставь меня к отцу!
И она бросилась к ногам сторожа.
Сердце его дрогнуло, и он отвернулся, чтобы не поддаться чувству сожаления. Лаель схватила его за руку и продолжала тем же умоляющим голосом:
— Прошу тебя, отведи меня домой.
— Все твои мольбы напрасны, — отвечал резко сторож, стараясь резкостью придать себе мужество. — Я не могу вернуть тебя домой, хотя бы твой отец осыпал меня золотом, даже если бы я хотел, то все-таки не в силах этого сделать. Будь благоразумна и выслушай меня. Все, что здесь, принадлежит тебе, если ты захочешь есть, пить или спать, то найдешь все, что тебе надо. Только будь благоразумна и перестань умолять меня. Замолчи, а не то я сейчас уйду.
— Ты уйдешь, не сказав мне, где я, зачем я здесь и кто меня сюда доставил? О, Боже мой! Боже мой!
И она в отчаянии бросилась на пол.
— Я сейчас уйду, — продолжал сторож, как ни в чем не бывало. — Но я буду приходить каждое утро и каждый вечер за приказаниями. Не бойся ничего. Никто не хочет тебе сделать ни малейшего вреда. Если тебе будет скучно, то тут есть книги, а если ты поешь или играешь, то можешь выбрать любой музыкальный инструмент. Хотя я не горничная, но позволь мне тебе посоветовать умыть лицо, пригладить волосы и вообще быть как можно веселее, потому что рано или поздно он придет.
— Кто он? — спросила Лаель, всплеснув руками.
Сторож не мог далее выносить этого зрелища и поспешил уйти, торопливо произнеся:
— Я приду утром.
Он взял с собою фонарь, запер дверь и, усевшись в лодку, поплыл, бормоча про себя:
— Ох уж эти женские слезы.
Оставшись одна, бедная девушка долго лежала на полу, горько рыдая.
Наконец слезы несколько успокоили ее, и она стала раздумывать, что произошло. Прислушиваясь к окружающему безмолвию, которое не нарушалось никаким звуком, она поняла, что находится не на улице и не в обитаемом доме. После этого она стала осматривать свою темницу и прежде всего остановилась перед медным зеркалом. Сперва она даже не узнала себя, такой казалась она изменившейся и не походившей на саму себя: черты лица выражали отчаяние, волосы были распущены, глаза красные, испуганные, одежда в беспорядке.
Вид этого так смутил ее, что она отскочила от зеркала и бросилась на кровать, уткнув голову в подушки. Но она не могла спать, часто вскакивала и бегала по трем комнатам, отыскивая выход из темницы, но в ней не было ни окон, ни дверей, кроме одной, запертой извне двери.
Она не знала, когда кончилась ночь и начался следующий день. Часы одинаково протекали для нее в страхе и мрачных мыслях. Если бы она слышала хоть какой-нибудь звук: человеческий голос, звон колокола или даже однообразный крик кукушки, то ей было бы как будто легче. Но все вокруг было тихо, безмолвно.
Сторож сдержал свое слово и пришел утром, чтобы поправить лампы и спросить, не желает ли она чего. Снова разыгралась сцена отчаяния и мольбы, снова он бежал, повторяя про себя:
— Ох уж эти женские слезы.
Однако, вернувшись вечером, он нашел ее более спокойной и уже думал, что она привыкает к своему положению. Но, увидав его, она по-прежнему стала умолять выпустить ее на свободу, и он в третий раз обратился в бегство.
Во вторую ночь она чувствовала такое утомление, что инстинктивно легла на кровать и заснула. Сколько времени она спала, трудно было определить, но сон подкрепил, и она уже могла думать теперь более или менее осмысленно о своем положении. Ее более всего удивляло, что князь Индии и Сергий не принимали мер к ее освобождению. Мало-помалу ее мысли начали путаться, и она впала в полузабытье.
Услышав звук весел и почувствовав, как пол комнаты заколыхался, она присела на кровать, удивляясь, зачем вернулся сторож. Но у двери послышались шаги, и чья-то непривычная рука начала медленно отпирать замок.
Она вскочила, думая, что ее нашли, что это входит отец, но тотчас снова упала на кровать.
Дверь отворилась, и вошел Демедий.
Не поворачивая лица, он вынул ключ из замка, вставил обратно с другой стороны и запер дверь. Она видела только руку в перчатке, и хотя сначала не признала Демедия, но для нее стало ясно, что это не отец.
Он вел себя как дома. Он вынул ключ из замка и спрятал его, а потом подошел к зеркалу и стал спокойно охорашиваться. Он снял шляпу с перьями, поправил себе волосы, снова надел ее, снял перчатки и засунул их за пояс, рядом с большим кинжалом.
Притаив дыхание, Лаель следила за всеми его движениями, недоумевая, знает ли он о ее присутствии. Отойдя от зеркала, он пошел прямо к ней и остановившись, снял шляпу.
— Вероятно, дочь князя Индии не забыла меня? — сказал он.
Молодая девушка тотчас поняла все и в ужасе забилась в угол кровати. Ее широко раскрытые глаза дико смотрели на него, словно перед ней явилась смерть.
— Не бойся, — произнес Демедий нежным голосом, — ты никогда не была в меньшей опасности, чем теперь.
Она продолжала молчать, и ее пристальный взгляд выражал все тот же смертельный страх.
— Я вижу, что ты меня боишься, — продолжал он, — но позволь мне сесть возле тебя, и я расскажу, где ты, зачем ты здесь и кто тебя доставил сюда… Нет, позволь мне лучше сесть у твоих ног… Я буду говорить не о себе, а только о моей любви к тебе.
Она продолжала молчать, и ее взгляд показался ему теперь таким страшным, что он невольно вздрогнул и подумал, что она в таком положении или может наложить на себя руки, или сойти с ума.
— Скажи мне, княжна, обходится ли с тобою приставленный к тебе человек с должным уважением? Если он посмел чем-нибудь тебя оскорбить или святотатственно к тебе прикоснуться, то только скажи, и я его убью на твоих глазах. Вот посмотри, я для этого взял кинжал.
Она не произнесла ни слова и не изменила своего пристального взгляда.
Ему становилось нестерпимо странное и глупое положение, в котором он находился. Он приготовился к сцене слез, гнева, оскорблений, упреков, но это безмолвное отчаяние приводило его в тупик.
— Неужели я должен говорить с тобою на таком расстоянии, — произнес он, выходя наконец из терпения. — Ты знаешь, что я могу силой добиться того, о чем униженно прошу тебя.
И эта угроза не подействовала на молодую девушку.
Он тогда прибегнул к новой уловке.
— Что это! — воскликнул он, бросая удивленный взгляд на столовую и подходя к ней ближе. — Ты ничего не ела. Два дня твои хорошенькие губки не прикасались ни к еде, ни к вину? Я этого больше не дозволю.
Он положил на тарелку печенье, налил красного вина в кубок и поднес ей то и другое, преклонив колени.
Она вскочила, бледная как полотно.
— Не подходи! — произнесла она громким, резким голосом. — Это твой дворец, ты вошел в него со своим ключом. Выведи меня отсюда и возврати отцу.
Она произнесла эти слова как бы в припадке сумасшествия. Но Демедий был доволен и тем, что принудил ее говорить, а потому спокойно поставил на стол тарелку и кубок, вернулся к ней и произнес:
— Я буду повиноваться тебе во всем, исключая это: я ни за что не возвращу тебя отцу. Я доставил тебя сюда из любви к тебе, не только рискуя всем на свете, но даже погуби свою душу. Сядь и выслушай меня. Мы молоды, и лучшие годы жизни к нашим услугам. Зачем мне прибегать к насилию и терять терпение. Ты в моих руках, и никто не отобьет тебя от меня. Ты здесь далеко от всего мира, и я один могу тебя здесь видеть днем и ночью. Ты не знаешь, какой врач время. Он может излечить все недуги души и ума. Проходит месяц, проходит год, проходят годы — и все изменяется, ненависть уступает место любви. Вот я, княжна, и выбрал время своим орудием. Мы вместе с ним добьемся…
Он не окончил фразы. Что-то тяжелое ударилось о плот, и он заколыхался. Демедий инстинктивно схватился рукой за кинжал. В ту же минуту послышалось сперва легкое прикосновение к замку в двери, а потом чья-то рука с силой потрясла ее.
— Мерзавец, я его научу! — воскликнул Демедий.
Снова плот затрясся, и дверь, сорванная с петель, грохнулась на пол.
Демедию нельзя было отказать в храбрости. Он ничуть не испугался, а вытащил кинжал и заслонил собою Лаель. Еще секунда — и перед ним стояла мощная фигура Нило.
Колоссальная черная фигура Нило, с которой вода стекала большими каплями, его пестрая одежда, блестящие белые зубы и сверкающие глаза произвели на Демедия потрясающее впечатление. Ему показалось так же, как прежде сторожу, что из преисподней явился дух мщения. Однако он не испугался и, надеясь на свой кинжал, приготовился к борьбе.