Жетон походил на обычный золотой кулон размером с небольшие наручные часы, с откидной крышечкой, под которой помещались три кнопки, имеющие вид камешков — рубина, сапфира и изумруда, каратов по десять в каждом. Почему это выглядело столь изысканно и дорого — неизвестно. Кто поймёт логику инопланетных дизайнеров, творивших тысячелетия назад? Может быть, имелся тут какой-то сакральный смысл, по аналогии с портсигарами, положенными настоящим агентам и агентессам.
Кристина, как и подруги, оказавшись на Земле, по совету Майи носили маячок на прочной стальной цепочке вокруг талии.
— Так надёжнее, — сказала их первая здесь наставница. — Не привлекает внимания. С шеи или запястья легче потерять — проверено. Зацепишься за что-нибудь, например. Или — просто сорвут в толпе, бывают у нас такие специалисты… А на поясе — никуда не денется. Вздумаешь перед кем-то обнажаться — всегда можно соврать, что это — священный амулет секты каких-нибудь розенкрейцеров. Вот так, приотпустим цепочку, вот досюда. На пляже — в плавки спрячешь. А что — даже стильно… Прямо Саламбо[64] вылитая.
Одно неудобство — сейчас вот пришлось проситься в туалет, чтобы воспользоваться прибором.
Пользуясь ограниченным набором доступных комбинаций, она составила короткое, но понятное подруге сообщение.
Ответ пришёл сразу же.
«Жди. К вам едут (смысл употреблённых Анастасией символов означал нечто вроде „сильные, знающие“). Я и Марина в условленном месте. Тоже приедем. Будь настороже, не ошибись (так она истолковала использованный Настей значок)».
Кристина вышла из «приюта уединения», как это называется в книгах «Тысячи и одной ночи», в совершенно другом настроении. Сейчас она готова была шутить с Василием и его напарником Иосифом, флиртовать, вообще изображать полную отстранённость от не касающихся её проблем. Тем более что такая манера поведения будет работать на выполнение задачи ещё лучше, чем предыдущая. А что? Побыла наедине с собой, осмыслила, согласилась, что старикам — виднее.
Демонстративно одёрнула юбку, встряхнула волосами.
— Всё. Пойдём, покажешь, что у вас за вино такое особенное. — И вдруг посмотрела на сопровождающего подозрительно: — А ты таки не подглядывал? Что-то глазки у тебя не так блестят.
— Да ты шо? — возмутился Василий. — За чем там подглядывать? У тебя и так всё на виду. Только красивее, чем у других девчонок, — он провёл глазами от туфель до талии, не стесняясь, заглянул в декольте. Чего стесняться — для того и сделано. Может, когда там, — он мотнул головой в сторону двора, — разберутся, сходим куда-нибудь? Тут у нас хорошие посиделки можно организовать.
— Денег хватит? — нагло ответила Кристина.
— На кабак хватит, — не смутился Василий. — За остальное — неужто потребуешь? Вроде — не твоя профессия. По любви тоже можно…
— Любовь придумали такие дураки, как ты, чтобы деньги не платить, — нагловато ответила Кристина, вспомнив слова Майи.
Парень, внешностью никак не соответствующий своему имени, откровенно захохотал. Никогда этой шутки не слышал. Да и вправду, она из другого времени. А у самой Кристины была одна-единственная любовь — Олег Левашов — первая и пока последняя.
Вернулись к столу, Герта посмотрела на подругу вопросительно. Та кивнула, мол, всё в порядке. Кончай бояться. Полчаса продержимся, и всё. Дальше — не наши заботы.
Раз так, и со стороны охраняемого объекта тревожных сигналов не поступает, отчего и не потренироваться в общении с людьми, живущими по незнакомым законам и обычаям? И Майя, и её муж, старший над «печенегами», Вадим Петрович Ляхов, именно это и рекомендовал.
— Девочки, — говорил он им ещё в Кисловодске, и потом в Москве, — жизнь сложна, утомительна, но и очень интересна. Чтобы ей соответствовать, учитесь, учитесь и учитесь, как говорил великий вождь. (Впрочем — «великий вождь» на самом деле сказал Ляхов-Фёст. Секонд употребил бы — «один из красных вождей». Но девушки разницы между этими аналогами не видели и не могли увидеть.).
«Давайте поучимся», — подумала Кристина, садясь рядом с Гертой.
— А вам, неназвавшаяся, — спросил, — не нужно туда же?
Исходя из уроков хорошего тона, Герта собралась возмутиться, но Кристина сделала минималистический жест, уловимый только аггрианкой же. Иди, мол, и задержи его там минут на десять.
— Спасибо, нужно, а зовут меня Герта, чтобы больше глупых вопросов не возникало.
— Почему же глупых? — возмутился Иосиф.
— Я по дороге объясню, — с тевтонской надменностью, странно сочетавшейся с чёртиками в глазах, церемонно ответила та.
«Правильно, — подумала Кристина. — Главное — тянуть время. А когда наши подъедут, пусть и разбираются».
Во главе стола Ибрагим разговаривал с Хаимом Мотлевичем оживлённо и вполне благодушно. Значит, и здесь пока опасаться нечего.
Она приняла из рук Василия стакан тонкого стекла с соломенно-жёлтым вином, которое тот налил из трёхлитрового графина, подождала, пока нальёт и себе, решительно предложила поменяться. Тот с тонкой усмешкой согласился.
«Знаем мы эти штучки», — подумала Кристина и, встав, потянулась к сидевшему через три человека напротив мужчине средних лет. — Налейте мне вот этого, что вы пьёте.
Тот сильно удивился.
— Аккерманской самогонки желаете?
— Её, её. С детства люблю…
— Ох, ты ж и хитрюга, — уважительно сказал Василий, когда они выпили. Он — стакан вина, она — грамм полтораста зверски крепкого самогона на чабреце и полыни.
— Служба такая. Это вы тут попросту живёте, а мы с хозяином…
Она чуть закатила глаза, что означало крутизну Катранджи и полную опасностей жизнь в его окружении.
Василий сразу поверил и проникся.
— Слушай, Христя, — сказал он минут через пять, когда, по его расчётам, её должно было начать развозить. — Ты мне свой пистолетик не покажешь? Интересно, с чем девочки в нашем Израиле ходят.
И положил под столом горячую ладонь ей на колено. Она не стала протестовать. Во-первых — приятно, чисто физически, во-вторых — работает на схему. Зачем возмущаться, выходя из роли? Сильная ладонь поползла выше, пока не упёрлась в край ствола.
— Ого! Здорово!
Кристина толчком колена отбросила его руку, а через полсекунды чёрное дуло ствола смотрело ему между глаз. Соседей такой пассаж нисколько не заинтересовал. Люди продолжали выпивать и закусывать, будто только для этого и собрались. А может быть, и вправду именно для этого, появление же чужаков оказалось только привычным, никак ничему не мешающим эпизодом.
— Ох, ты! Интересная штучка. Никогда не видел.
И не мог он видеть пистолета совсем из другой реальности. «Глок-18», с магазином на 19 патронов, а весом на двести граммов меньше восьмизарядного «ТТ».
— Дай подержать…
Кристина сдвинула предохранитель, протянула пистолет рукояткой вперёд.
— Имей в виду, второй я достану так же быстро, но уже на взводе. Уловил?
— Чего уж. Нет, ну, красота. И где же такие делают? Продай, а? Двести рублей дам.
Насколько Кристина знала, предложенная цена — запредельная. Вышеупомянутый «ТТ», новый, в фирменном магазине — рублей пятьдесят. Так ведь и оружие разное. Если Василий промышляет в околокриминальных кругах, пусть и говорит, что полиция к нему претензий не имеет, один факт обладания такой пушкой способен сильно поднять его авторитет. Именно — факт. На самом деле модель и свойства огнестрела особого значения не играют, как выражался Валентин Валентинович Лихарев. Кое-кто в отряде «Печенег» с обычным наганом проделывал такое, что двое с «глоками» не сумеют.
— Щедрый ты, — мило улыбнулась Кристина. — И очень симпатичный. Налей мне ещё «аккерманской».
— Да ты шо? Верняком развезёт, ты и не закусываешь даже. Вон, колбаски пожуй — кошерная… — Василий сказал это с долей издёвки, из чего следовало, что сам он к еврейскому племени себя не относит. Да оно и так видно было.
— Наплевать мне и на ваш кашрут, и на всё остальное, — с должным подъёмом заявила она, употребив и вставив одно русское и одно идишское непристойное слово. Именно так, как следовало обычной двадцатилетней девушке, принявшей сгоряча полстакана шестидесятиградусной самогонки. Сначала раздухарилась, потом развезёт. Пока не развезло, самое то — разводку устроить.
Правда, если парень — не совсем шлемазл, должен бы сообразить, что охранницы её класса, при таком хозяине ни напиваться, ни вообще распускаться — не могут. Если не сообразил — грош ему цена. А если да, но делает вид — тем интереснее. Аггрианская школа Дайяны всякого рода логикам учила хорошо.
Она выпила поданный стакан, не глядя зачерпнула ложку синеньких[65] с орехами.
— Продавать мне ни к чему. А подарить — могу, если что… — вытерев губы салфеткой, сказала Кристина. — Долго слишком Герта с твоим дружком не возвращаются…
Она выпила поданный стакан, не глядя зачерпнула ложку синеньких[65] с орехами.
— Продавать мне ни к чему. А подарить — могу, если что… — вытерев губы салфеткой, сказала Кристина. — Долго слишком Герта с твоим дружком не возвращаются…
— Тебе-то что? — широко растянул губы Василий. — Может, быстрее нас договорились…
— Может. Всё может, — она не стала спорить. — Наш дядя никому ничего не запрещает. Вот папа у нас суровый, а дядя — прямо душка. Видишь, как они с вашим дедом сошлись?
Катранджи действительно сбросил с себя все признаки недавнего тяжёлого хмеля, разговаривал с Хаимом легко и раскованно, шутил, по всему видно, и старый еврей часто смеялся, иногда деликатно, в ладошку, иногда — от души.
— Так что насчёт — подарить? — вернулся к теме Василий. — Какой в этом раскладе твой кербеш?[66]
— Как раз на двести рублей. Ты никого не закладываешь, а просто говоришь, кто вы и что на самом деле здесь и сейчас происходит. Как коллега коллеге. Никто ничего не узнает, кроме нас двоих, ручаюсь. «Глок» — твой. Мне его списать — ничего не стоит. Ваших интересов касаться не собираюсь. Мне свои важнее. А ты, кстати, — вдруг отвлеклась она, полезла в сумочку за сигаретой, — сходи, посмотри. Что-то там действительно процедура затягивается. Вдруг Герта твоему Иосифу невзначай шею сломала? Если б руку — крик бы стоял, — философически завершила Кристина, прикуривая.
— Тьфу на тебя. Выдумаешь тоже, — небрежно отмахнулся Василий. — Не из тех он, чтобы по-грубому с девушкой. Болтают, наверное, как мы сейчас с тобой…
Он вертел пистолет в руках, ласкал его пальцами, будто настоящий гипноглиф[67], не в силах оторваться. На что и был расчёт.
— Хорошо, слушай, — осторожно покосился он на соседей по столу. — Или давай перейдём на лавочку, вон там, под сиренью…
Примерно о том же шёл разговор у Ибрагима со старым Хаимом. В чём смысл случившегося, и какой у кого интерес. Катранджи сейчас чувствовал себя в своей тарелке, или, по-научному выражаясь, среде. Бандит среднего пошиба, держащий некоторую часть города и её (части) криминальную составляющую, неглупый и успешный, раз дожил до своих семидесяти лет в добром здравии и таком же положении импонировал ему.
На огромной планете Земля, и даже на той её половине, что не принадлежала к «цивилизованному миру», людей, подобных Хаиму, он знал многие сотни. Одни с ним сотрудничали, другие пытались проявлять самостоятельность. Если их интересы не пересекались, Ибрагим-бей не препятствовал любому жить, как умеет.
В Одессе субклиенты Катранджи проворачивали какие-то торгово-закупочные операции, но не того масштаба, чтобы попадать в сферу его внимания. Может, по этой причине он и выбрал город у моря как место конфиденциальной встречи с генералом, который вскоре обещал стать главной фигурой на доске или джокером в колоде. Далеко, никому не интересно, а значит, и безопасно. Вышло несколько по-другому. Спасибо тому же генералу и его девицам, иначе мог бы всемогущий паша кормить рыб на морском дне или пребывать в неизвестно чьём узилище.
— Так на чём мы сходимся, уважаемый Ибрагим Рифатович? — говорил Хаим Мотлевич, невзирая на возраст, наливающий себе и гостю уже четвёртую рюмку сладкой еврейской водки. — Что лично я на старости лет мог бы сделать для вас, и что с того заработать, само собой? Я убедился, что кое-кого из тех людей, что якобы знаете вы, знаю и я. Вы говорите, что самые почитаемые люди старой Одесы не более чем слуги ваших слуг — готов и с этим согласиться. Не понимаю одного — почему мы сейчас, рядышком, сидим на ограде Второго еврейского кладбища, как будто у нас на носу очки, а в душе — осень?
— Оставьте, Хаим. Эту книгу я тоже читал[68]. Человек, жаждущий ответа, должен запастись терпением? Человеку, обладающему знанием, приличествует важность? Всё это вздор. Вы знаете, что случилось сегодня у «Потёмкина»?
— Знаю. Поэтому вы здесь и мы с вами разговариваем. Поэтому мои мальчики не пустили вас туда, куда вы так стремились, — он указал рукой в сторону недалёкого дома с явочной квартирой. — Там вас наверняка бы повязали. В том доме есть только одна квартира, на которую вы могли надеяться, так она давно числится за жандармским управлением…
— Неужели? — вполне натурально удивился Ибрагим.
— Можете мне поверить.
— И для чего я, по-вашему, нужен жандармскому управлению? Наши пути никогда не пересекались, и этот адрес мне дали очень надёжные люди. Я скорее готов поверить, что ошибаетесь вы. Если не хуже… Не странно ли, что ваша… хаза, хавира, не помню, как правильнее — окно в окно с жандармской?
— Рядом с фонарём — темнее всего, — назидательно промолвил Хаим. — Да и жандармы с уголовной полицией — совсем разные ведомства. Что интересно одним — ни к чему другим, и наоборот.
— Так на чём мы сойдёмся? — ответил Катранджи Хаиму его же вопросом. Ему надоело и застолье, и хитросплетения ничего не значащих слов.
— Если вам нужна настоящая помощь, мы сделаем. Вывезем, куда скажете, если что-нибудь другое — тоже.
— За какую плату?
— Бесплатно. Просто пометьте у себя в книжечке, если вы вправду тот человек, за кого себя выдаёте, что живёт по такому-то адресу старый еврей Штаркер, и передайте всем, кто готов вас слушать, что с ним можно иметь дело. На худой конец — не нужно ему мешать. Только всё это будет иметь интерес, если вы по правде чего-то стоите. А я этого так пока и не понял…
На этом месте Ибрагим рассмеялся. Совершенно искренне, от души. Ему захотелось немножко побыть в роли Гарун-аль-Рашида. Кроме того, Хаим ему просто понравился. Это же надо, так лихо, под видом дружеской помощи захватить в плен ЕГО, и после — спокойно торговаться. Ну что же, пусть так. Посмотрим: стоит ли он чего-нибудь, как здешний авторитет? А если стоит — пригодится ли в будущем?
— Насколько вы способны контролировать не самую законопослушную часть Одессы? Вы, простите, не выглядите таким уж сильным человеком?
— А вы? Особенно сейчас. Вы ведь у меня в гостях… — продолжение подразумевалось.
— А вы, в свою очередь, не задумались, что, махни я рукой, сейчас здесь не было бы ни одного живого человека? Вон, видите, моя девочка любезничает с вашим мальчиком? Тридцать шесть выстрелов из двух стволов она сделает за полминуты. И все — в цель. Вторая — столько же. За этим столом людей гораздо меньше. Спросите у тех, кто был сегодня возле «Потёмкина», как там насчёт жмуриков? И с какой стороны? Да, с какой? Это очень важно, с какой…
И тут же, не давая хозяину опомниться, властно приказал:
— Велите подать телефон!
Старинного вида чёрный аппарат на длинном-длинном шнуре немедленно принесли.
— Звонок — за ваш счёт, — якобы шутки ради сказал Катранджи, и Хаим вежливо хихикнул. Мол, всё понял. На самом деле, Ибрагим имел в виду несколько другое, но до поры объяснять не стал.
Иерусалим ему дали через минуту. Сотрудник тамошнего офиса по условной фразе сразу узнал хозяина.
— Ну-ка, парень, живенько подними мне всё, что у нас на… — Он повернулся к старику, резким тоном спросил: — Под кем ходишь? Фамилия, погоняло…
— Эфроимсон, Лазарь Менделевич. Сенатор.
Катранджи назвал клерку оба имени.
— На всё пятнадцать минут. После этого пусть куратор перезвонит мне и Эфроимсону. А тот тоже мне. На этот же номер. Ясно? Исполняйте…
Быстрота и натиск гостя произвели на Штаркера впечатление. Пожалуй, чрезмерное.
— Вы хотите сказать, что Лазарь Менделевич сам станет звонить мне? Неизвестно с какой радости? И что он потом скажет, и что я ему отвечу? Сдаётся, сейчас я сделал большую ошибку…
— Перестаньте ныть, реб Хаим. Вы сейчас сделали самый крупный гешефт в своей жизни, и сами этого ещё не поняли. Если ваш Сенатор хоть что-нибудь из себя представляет, вы вместе с ним получите такие шансы… — Ибрагим зажмурился. — Но если нет — так нет. На этом закончим переливать из пустого в порожнее и немного подождём. Расскажите пока что-нибудь интересное за Одесу, я слишком давно тут не был…
Катранджи стало легко на душе и даже весело. Ещё две недели назад он не думал, что жизнь снова приведёт его в Россию, а вот привела, при довольно странных обстоятельствах. И он неожиданно опять ощутил себя почти тем же нормальным питерским студентом, чьей национальностью, происхождением и положением на родине никто не интересовался. Он был своим среди своих. И внутренний голос ему подсказывал, что всё может повториться. Не по Гераклиту, по марксо-энгельсовской спирали. Почти то же самое, но на другом совершенно уровне.
На дальнем конце стола вдруг возник какой-то шум. Несколько вскриков, звон бьющейся посуды. И сразу, как здесь принято говорить — вселенский хай.
Ибрагим выдернул из заднего кармана пистолет, вовремя возвращённый Кристиной, глянул на хозяина бешеным взглядом, упёр ствол ему в бок.