Госпожа мэр отправилась в путешествие по особняку, и едва она входила в темную комнату, как тотчас вспыхивал яркий свет. Свет, который разгонял страхи и позволял логически мыслить.
В конце концов женщина оказалась в своем огромном кабинете. На стене, за гигантским столом, висела выполненная в импрессионистском стиле, писанная маслом картина – шедевр самого известного заволжского художника. Полотно изображало мать и сына – саму Екатерину Станиславовну в белом брючном костюме, с раритетными жемчугами вокруг шеи, необыкновенно моложавую и привлекательную, и Никиту, тогда еще четырнадцатилетнего подростка, только-только начинавшего превращаться в мужчину.
Госпожа мэр выдвинула нижний ящик стола и нажала потайную кнопку. Семейный портрет медленно отъехал в сторону, обнажилась ниша, в которой находился большой сейф.
Екатерина Станиславовна набрала семизначную комбинацию, и дверца сейфа, тихонько щелкнув, открылась. В сейфе лежали важные документы, а также наличность – в рублях, евро, долларах и английских фунтах. На средней полке покоились замшевые футляры и мешочки с драгоценностями. Но все это не занимало сейчас мадам Стекольщикову.
Она запустила руку на нижнюю полку, достала картонную коробку из-под обуви и, водрузив на письменный стол, с бьющимся сердцем уставилась на нее. Время от времени, не чаще одного, максимум двух раз в год, госпожа мэр вынимала эту коробку и рассматривала ее содержимое, одновременно вспоминая то, что произошло двадцать пять лет назад.
А Заволжск накрыла ночная буря. В черном небе сверкали молнии, слышалось завывание ветра, плети ливня хлестали по окнам. Екатерина Станиславовна осторожно сняла крышку с коробки и заглянула внутрь. Там, на ватной подложке, тускло поблескивая, покоился самый важный трофей их кружка – стальной крюк, некогда принадлежавший маньяку Онойко. Крюк, который убийца использовал для расправы над своими жертвами.
Женщина осторожно вынула его – тот не был особенно тяжелым. Она провела подушечками пальцев по его поверхности и заметила в ней свое отражение. Но вдруг ей показалось, что рядом отразилась фигура в черном, возвышающаяся за ней. Госпожа мэр быстро обернулась и, конечно же, убедилась, что в кабинете никого, кроме нее, нет.
Она взмахнула несколько раз крюком, рассекая им воздух. Воспоминания о прошлом вновь нахлынули на нее. Да, тогда произошло многое. Очень многое, навсегда изменившее ее жизнь. А ведь могло повернуться иначе – Катя Стекольщикова могла стать очередной жертвой дяди Крюка. И не быть бы ей сейчас мэром Заволжска и владельцем сети прибыльных салонов бытовой техники… И не было бы у нее сына Никиты… и шикарного особняка…
Женщина осторожно положила крюк обратно в коробку. В этот момент за окнами вспыхнула молния, и ей показалось, что за окном, во тьме, видна фигура – в черном капюшоне, с крюком в руке. Екатерина Станиславовна вздрогнула, накрыла коробку крышкой и, поставив ее обратно в сейф, быстро захлопнула дверцу. Значит, Леня и Ольга на днях приедут в Заволжск… Кто знает, может быть, их кружок возобновит свою деятельность? Хотя нет, этого не будет. Прошло много лет, теперь они взрослые люди, а не подростки.
Одно только не изменилось – сейчас, как и тогда, в городе бесчинствует дядя Крюк. И его требуется остановить любым способом. Даже самым жестоким! Даже тем, который трое друзей задействовали двадцать пять лет назад!
Да, если бы дядя Крюк остался в живых, он бы ни за что не простил того, что они сделали. Потому что Екатерина Станиславовна не сомневалась – разоблачить и вывести на чистую воду серийного убийцу удалось только благодаря помощи их троицы. Если об этом кто-то и знал, то лишь тогдашний участковый, а ныне глава следственного управления Следственного комитета при прокуратуре Заволжска Михаил Федорович Пономарев. Однако он предпочитал помалкивать на сей счет.
И, естественно, знал сам дядя Крюк. Но он давно мертв. Или все же… Нет, исключено полностью! Если от него что и осталось, так всего лишь кучка полусгнивших костей, не более.
Непогода продолжала неистовствовать. На мгновение в кабинете погасли лампы, которые, впрочем, сразу же снова вспыхнули. Но пары секунд хватило, чтобы Стекольщикова испугалась. На ум ей пришли слова старой страшилки, которую во времена бесчинств дяди Крюка распевала вся заволжская детвора. Эта страшилка стала гимном кружка «Победи дядю Крюка!». Да, они ужасно боялись его, но в то же время вели с ним борьбу. Три подростка – две девчонки и один мальчишка. Шансов изобличить страшного и изворотливого убийцу у них не было, однако в итоге они одержали победу. Они, а не дядя Крюк!
Екатерина Станиславовна поймала себя на том, что вполголоса напевает страшилку, и, одернув себя, задумалась над тем, как предотвратить новые убийства. Ведь она не сомневалась, что за нынешней трагедией должны последовать и другие. Так уже когда-то было: на первое убийство не обратили особого внимания, сочтя деянием садиста-гастролера. А затем начался кромешный ужас, который длился почти три года и которому, как часто казалось, не будет конца.
Госпожа мэр взглянула на полотно, где была запечатлена с Никитой. Тогда она была в таком же возрасте, как и ее сын на картине. Даже чуть моложе. С чего же всего началось?..
За окнами завывала буря, однако страх, сковавший сердце Екатерины Станиславовны, отступил. Ну, да, именно так и началось: они – Катя, Леня и Оля, – трое подростков, – дали зарок не бояться дядю Крюка. Что и помогло им в итоге одержать над ним верх. Но победа пришла позже, намного позже.
Небо снова рассекла зарница, и мадам Стекольщикова вдруг вспомнила – точно, в тот день тоже лил дождь. Как будто сама природа плакала в день похорон Антошки, младшего брата Ольги. Антошки, ставшего очередной жертвой дяди Крюка!
Да, тогда лил дождь и сверкали молнии. И они, две девчонки, Катя и Оля, вдруг подумали, что совершенно одни на белом свете…
Кружок «Победи дядю Крюка!». Весна 1985 года
Мартовский день, когда хоронили Антошку, выдался дождливым. Сначала все надеялись, что зарядившая мелкая морось быстро пройдет, однако, наоборот, вдруг начался настоящий ливень, который потом превратился в подлинную бурю. Но не отменять же похороны…
Катя уже несколько раз бывала на похоронах. Бабушка все равно не особенно интересовалась, чем занимается в свободное время внучка. Старушка в последнее время серьезно сдала, часто просто замирала с раскрытым ртом, забыв, о чем только что вела речь, и потеряв нить повествования. Она любила свою единственную внучку, в этом Катя не сомневалась. Но годы и странная болезнь, про которую бабушка никогда не говорила, а если все же говорила, то шепотом и с великим почтением, брали свое.
В последние месяцы бабушка сожгла уже три сковородки и два чайника – ставила их на плиту, а потом усаживалась в кресло и крепко засыпала. Больше всего Катя боялась, что, вернувшись однажды из школы домой, увидит занавески на кухне, объятые пламенем. Поэтому она постепенно взяла на себя функции хозяйки. Бабушка сначала упорно возражала, а потом вдруг необычайно легко согласилась.
Однако убираться в доме, драить полы, чистить картошку, стирать вручную белье и развешивать его во дворе Кате не нравилось. Но что делать, никого, кроме бабушки, у девочки не было. Имелась, конечно, еще мать, и жила она вовсе не в другом городе, а все в том же Заволжске, но с ней Катя знаться не хотела. Да и не считала она эту сутулую женщину с испитым лицом и грубым голосом своей матерью. Даже, видя на улице, частенько около пивного ларька или водочного магазина, отворачивалась, больше всего боясь, что та ее узнает и, разыгрывая для собутыльников заботливую мамашу, начнет тискать, прижимать к себе, целовать, обдавая перегаром, называя «рыбонькой» и «родненькой кровиночкой».
Отец Кати умер много лет назад, когда она была еще крошкой, – погиб на заводе. Произошел несчастный случай: на него наехал товарный вагон. Позднее мать утверждала, что именно тогда и начала пить, желая заглушить боль от внезапной кончины ее любимого Стаськи. Но все было не так, потому что, сколько Катя себя помнила, родительница частенько приходила домой пьяной. Домой – это когда у них еще был дом, где жила их дружная семья: мама, папа и она, дочка Катя.
Отца Катя помнила смутно. Скорее, не человека, а образ – его задорный смех, мускулистые руки, подбрасывающие ее, визжащую от ужаса и радости, к самому потолку, его пшеничные усы. А затем, в один день, все изменилось. На похоронах отца разыгралась ужасная сцена – мать набралась под завязку, причем еще до того, как гроб опустили в могилу и состоялись поминки в кафе «Мишка на Севере», и изображала из себя убитую горем вдову. Впрочем, кто знает, наверное, таковой и являлась, но уж слишком она упирала на свое горе, слишком театральным и фальшивым было его проявление. Балансируя на коленях на краю могилы, женщина подвывала, рыдая и причитая, а потом попросту свалилась туда – прямо на крышку гроба! И долго не могла выбраться из могилы, вопя, чтобы ее закопали вместе с мужем. И только когда один из гостей предложил ей выпить, помянуть покойника и помахал бутылкой беленькой, мать быстро выкарабкалась из могилы и стала жадно, прямо из горлышка, хлестать водку.
Такого позорища бабушка своей невестке простить не могла. Да и не хотела. Она всегда считала, что «эта» не пара ее трудолюбивому и старательному Стасику, которому уже и невесту присмотрела – тихоню и красавицу, а сын взял да и влюбился в вульгарную бабищу.
Посему бабушка забрала внучку к себе. Затем добилась, чтобы невестку лишили родительских прав – к тому времени мать уже потеряла работу на обувной фабрике, потому что постоянно являлась пьяной и употребляла горячительные напитки во время смены, склоняя к тому же и других. Так и началась жизнь бабушки и внучки в однокомнатной квартире в самом центре Заволжска.
В школе все прекрасно знали о семейных обстоятельствах Кати, и если учителя относились к ней с сочувствием, то одноклассники были безжалостны. Ее мать давно превратилась в городскую достопримечательность – наподобие одетой и зимой, и летом во все черное Ведьмы, которая со своей тележкой шлялась по Заволжску, собирая колдовские травы и коренья. Только Ведьма была личностью хоть и колоритной, но безобидной, а вот мать Кати – совершенно иное дело: ее множество раз видели валявшейся в совершенно пьяном виде в парке или около водочного магазина.
Кто-то распространил по школе гадкий слушок, мол, мать Кати за бутылку готова на все, в том числе и продать свое тело желающим, и парни из старших классов, гогоча, заявляли Кате в лицо, что ставили ее мамаше чекушку, и та за это соглашалась… Затем шли такие мерзкие и гадкие вещи, от которых вяли уши даже у самых отпетых хулиганов. В подобных случаях Катя бросалась на обидчиков с кулаками, но справиться с целой бандой она, конечно же, была не в состоянии. Драться с ней мальчишки считали ниже своего достоинства, поэтому просто пихали ее в грязь и плевали в лицо, что было гораздо обиднее и страшнее любых побоев.
Скоро Катю уже не звали иначе, как «дочкой алкашки» и «отпрыском шлюхи». Все усугубляло то, что девочка была одной из лучших учениц в классе, и многие бесились – вот странно, мать ее закладывает за воротник, меняет мужиков каждую неделю, Катя живет с сумасшедшей бабкой и каким-то образом умудряется добиваться таких успехов! К тому же Катя не давала никому списывать, невзирая на просьбы, мольбы и угрозы. Никому, кроме Оли.
Сначала Оля тоже была одной из тех, что издевались над Катей и дразнили ее. С ней-то она и сцепилась на пустыре. Девчонки катались по грязи, мутузя друг друга, вырывая волосы, расцарапывая физиономии. А потом от бабушки Катя узнала, что у Оли семейная ситуация не лучше, чем у нее самой, у нее не мать пила, как в случае с Катей, а алкоголиком был отец. Вскоре мужчину отправили на излечение в психиатрическую больницу, и над этим в школе, конечно же, не издевался только ленивый, дразня Олю «дочкой психа» и предлагая ей отнести передачку своему папаше в палату для буйнопомешанных (отец девочки, оказывается, страдал также каким-то тяжелым психическим заболеванием).
О Кате быстро забыли, переключившись на новую жертву – на Олю. Все, кто раньше издевался над Катей и ее матерью, поливали теперь грязью Олю и ее отца. Тогда-то Катя и почувствовала симпатию к боевитой девчонке с растрепанными рыжими волосами и вечно раскорябанными коленками, которая больше походила на сорванца-мальчишку.
Однажды, когда после окончания занятий около школы собралась целая гоп-компания, преследовавшая Олю, швырявшая ей в спину щебенку и комки глины, Катя вступилась за нее. Вместе они дали отпор обидчикам, обратив их в бегство. С того момента и началась их дружба.
Их вскоре оставили в покое, называя «двумя идиотками», побаиваясь напора и темперамента двух девчонок. Даже парни из старших классов прекратили издеваться над ними после того, как Катя с Олей набросились, словно дикие кошки, на Серегу Жирняка, предводителя школьной шпаны, и знатно отделали на глазах его «шестерок». Тот потом неделю не показывался в школе, а когда все же появился, его блинообразную физиономию украшал небывалый фингал. Он поклялся, что девчонки за это поплатятся, на что Оля заявила: если хочет еще раз получить по морде, то всегда пожалуйста, может обращаться к ним в любое время дня и ночи.
А затем школьная шпана нашла себе новую жертву, и об Оле с Катей забыли. Вернее, их обходили стороной – общаться с ними считалось зазорным.
Но девочкам и не требовались друзья, им было достаточно того, что они нашли друг друга. Катя узнала, что Оля очень переживает за своего отца, которого любит до безумия. Мать Оли развелась со своим супругом и вторично вышла замуж. Отчим Оли, прапорщик, человек жестокий, с тяжелой рукой и суровым нравом, практически каждый день бил падчерицу, причем мать за нее не вступалась, считая, что баловнице-дочери нужна хорошая трепка, чтобы она не выросла такой же, как ее никчемный папаша.
Но хуже всего было то, что у Оли появился младший братишка, Антошка. Родители души в нем не чаяли, называя «ангелочком» и «солнышком», в то время как Оля в лучшем случае удостаивалась таких фраз, как «дура набитая» и «сопливая вонючка». Оля утверждала, что ненавидит Антошку, но Катя знала: своего младшего братишку подруга на самом деле нежно любит. Хотя, конечно, Оля никогда бы не призналась в этом.
А потом в городе начались убийства. И быстро-быстро по Заволжску поползли слухи, в которых убийцу прозвали дядей Крюком, потому что, как установила милиция, искавшая, но никак не способная поймать маньяка, тот протыкает тело жертв стальным крюком. А еще он отрезает головы, которые уносит с собой. Что этот зверь делает с головами, никто не знал, однако у каждого была своя версия. Кто-то считал, что продает человеческое мясо на базаре. Кто-то уверял, что дядя Крюк – исчадие ада, причем не в переносном, а самом что ни на есть прямом смысле, то есть он – посланец преисподней, своего рода демон, который питается человеческими мозгами, дабы жить вечно. А другие шептались, что дядя Крюк – английский маньяк Джек Потрошитель, давным-давно убивавший в Лондоне женщин легкого поведения и переехавший теперь в Советский Союз.
– Вот ерунда-то! – заявляла Катя. – Джек Потрошитель убивал в 1888 году и давно умер! А если даже и не умер, то ему сейчас больше ста лет! В таком возрасте никто на убийства не способен!
В свободное время подружки обычно прогуливались по городскому парку, или отправлялись на дикий пляж на берег Волги, или совершали вылазки за город. Вот и в тот день (был конец марта) они шлялись после уроков по улицам Заволжска. Вообще-то Оля должна была забрать из школы своего младшего братишку, однако она заявила, что тот уже взрослый, во второй класс ходит и сам до дома добежит, тем более что от школы до него всего два квартала.
– Но ведь дядя Крюк, говорят, питается человеческими мозгами! – возразила тогда Оля. – И поэтому не стареет ни на день, оставаясь вечно молодым. Может, и правда он – Джек Потрошитель и к нам теперь пожаловал?
– Ерунда! – отрезала Катя. – Если кто до ста лет и больше живет, так вовсе не в Англии и не у нас, а на Кавказе!
– Только представь себе – старичок с большими седыми усами и палочкой является убийцей… – Оля хмыкнула.
А Катя, представив, расхохоталась. Картина получалась забавная и в то же время невероятная.
– Вот и я о том же! – задорно воскликнула Оля. – Знаешь, в нашем доме милиционер живет, Михаил Федорович, и мой отчим…
Оля запнулась. Отчим настаивал на том, чтобы она называла его «папой», а девочка отчаянно сопротивлялась, считая, что у нее только один отец – настоящий, тот самый, что все еще находился на излечении в психиатрической больнице. Поэтому величала отчима на «вы» и по имени-отчеству, отчего тот окончательно зверел и, беря широкий ремень из свиной кожи с массивной пряжкой, принимался хлестать падчерицу. Но девочка не сдавалась и продолжала «выкать» отчиму и титуловать его «Геннадием Ивановичем».
– Так вот, Геннадий Иваныч как-то говорил с Михаилом Федоровичем, и тот по секрету сообщил ему, что следствие уверено – дядя Крюк является жителем нашего Заволжска.
– Да ты что! – ахнула Катя. А Оля, подмигнув подруге, продолжила:
– И еще, что дядя Крюк, скорее всего, человек незаметный, не вызывающий подозрений. Не надо искать кого-то страшного, похожего на Карабаса-Барабаса. Наверняка убийца выглядит как обычный советский гражданин. Михаил Федорович сказал, что он… как же это… слово такое заковыристое… что он мимо… мима… миникрирует…
– Мимикрирует, – поправила подругу отличница Катя. И Оля, вечная троечница, махнув рукой с короткими грязными ногтями, поддакнула:
– Во-во! Мимикрирует под невинного обывателя. И поэтому поймать дядю Крюка ой как сложно!
– А как ты думаешь, зачем он головы отрезает и уносит? – спросила, замирая от ужаса, Катя. Этот вопрос занимал ее уже давно.
Оля, подумав немного, важно ответила:
– Думаю, дядя Крюк их просто собирает, как некоторые собирают марки, монеты или засушенных бабочек. Ведь в мире полно психов! Вот мой папка…