– Так мы нальем! – кивнул Эндрю, когда я поделилась с ним и с Сашкой впечатлением от услышанного. – Чего ж не налить? Этот писака сделал нам отличную рекламу! Да, Александр?
– Что? – Баринов с трудом оторвал взгляд от материала на первой полосе. – Простите, я пропустил, задумался… О чем речь?
– Да как обычно, вечный шекспировский вопрос – пить иль не пить, – отговорился Эндрю. – Ты куда засмотрелся?
– Сюда. – Сашка потыкал пальцем, толстым и розовым, как незабвенная молочная сосиска, в подборку фотографий. – Глядите, какой могучий старик! Высокий, плечистый – ну русский богатырь! Нам бы такого в рекламу «Дедкиных яиц»!
– Колоритный старец, – согласился Сушкин. – Плейбой давно минувших дней! Брови только причесать – и можно выдвигать на конкурс «Мистер Вселенная» в возрастной категории «Кому за семьдесят»!
– Дайте посмотреть! – потребовала я.
Как девушка с нормальными потребностями и здоровым аппетитом, я никогда не откажусь поглядеть на какого-нибудь плейбоя. А этот конкретный представитель вида хомо эректус (в переводе с латыни – всего лишь человек прямоходящий», а вы что подумали?) заслуживал особого внимания. Верстальщик газеты, видимо, подумал так же, потому что сделал фотографию великовозрастного «Мистера Вселенная» особо крупной и поместил ее в самом центре страницы, обрамив более мелкими и менее интересными снимками. Они запечатлели типичный интерьер захудалого игорного клуба. «Однорукие бандиты» в фас и в профиль, забытая у дисплея недопитая бутылка пива, россыпь окурков на полу, табличка «За украденные вещи администрация ответственности не несет» и смазанные фотки дюжего, как несгораемый шкаф, охранника и толстой тетки в люрексе – явно представительницы той самой безответственной администрации – окружали выразительный портрет пожилого джентльмена действительно незаурядной наружности.
В первую очередь бросались в глаза (во всех смыслах) его густые лохматые брови. Темные, с отдельными просверками седины, они были похожи на хвосты чернобурок и совершенно затеняли глаза плейбойского старца. Однако я могла бы с уверенностью утверждать, что глаза у него голубые, подбородок волевой, пальцы музыкальные, плечи широкие, бедра узкие, ноги длинные, рост – выше ста восьмидесяти сантиметров, размер ноги – сорок четвертый, а номер воротничка рубашки сорок пятый. И это несмотря на то, что на фотографии объект принудительной съемки сутулился, прятал подбородок в витках шарфа, а руки – в карманах и с самым подозрительным видом уходил из кадра на полусогнутых ногах! Богатырские рост и стать все равно угадывались совершенно безошибочно, их даже Баринов с Сушкиным разглядели. А ведь я к тому же не могла не узнать эксклюзивный кашемировый шарф в богатой рериховской гамме, который сама связала и лично подарила на День влюбленных своему вечному поклоннику Максиму Смеловскому (после того, как от этого роскошного аксессуара с испуганным и бестактным «Что я, псих ненормальный?!» отказался мой неблагодарный милицейский миленок Денис Кулебякин)!
– Красиво! – обиделся мой внутренний голос. – Ты, значит, тут волнуешься, куда это наш бедный Максик запропастился, а он беззаботно прожигает жизнь и денежки в казино!
Впрочем, снимок и сопровождающий его текст версию о беззаботном существовании Смеловского в гнезде азарта не поддерживали. Все тот же вездесущий Мартын Шиповник, в красках описывая состоявшийся ночью контрольный налет добровольных дружинников на игорный клуб «Дама Пик», среди прочих клеймил позором «выжившего из ума безнадзорного деда, который при полном попустительстве безразличной родни ступил на скользкую тропу неконтролируемого азарта».
– Черт его понес в казино – с таким-то аховым везением! – поменял позицию мой внутренний голос.
Я кивнула: минувшей ночью Максу действительно фатально не везло. Пытаясь избежать встречи с представителями МВД, он только и делал, что путался у них под ногами и влипал в криминальные истории, как муха в сироп! Явился к нам в «МБС» – угодил на попытку самоубийства, кое-как с моей помощью выбрался из офиса – завяз в грязи под елочкой с видом на свежий труп, забрел в игровой клуб – попал под облаву! Столь четкую линию запросто могли продолжить протокольное задержание для выяснения личности и ночевка в «обезьяннике», но на этот счет меня М. Шиповник, спасибо ему, немного успокоил. В заметке было сказано, что милицейско-волонтерская проверка в «Даме Пик» имела целью контроль за исполнением краевого закона о защите детства, а не дедства. Поэтому можно было надеяться, что «дедушку» Макса из игорного клуба отпустили с миром.
Тем не менее я решила как можно скорее заглянуть в этот притон и мигом придумала уважительную причину:
– Мальчики, если вам так нравится этот дед, то я его найду!
– Ну не то чтобы нравится… – засмущался Баринов.
– Но в рекламу сгодится! – припечатал Эндрю.
– Отлично! – Я снова сдернула с вешалки свое пламенное пальто. – Если Бронич спросит – я уже занимаюсь кастингом!
– Это не кастинг, это керлинг! – взвизгнул мой внутренний голос, когда я поскользнулась на ледовой дорожке, ведущей к крыльцу игорного клуба, и поехала на пятой точке прямо на снегоуборочную лопату оторопевшей дворничихи.
Мое падение подтвердило жизненную правоту яркой метафоры Мартына Шиповника: незарастающая народная тропа неконтролируемого азарта вблизи «Дамы Пик» и впрямь была очень скользкой!
– Ну вот, докатилась! – смущенно проворчала я, сидя на лопате, точно братец Иванушка, готовый к закладке в печь.
– А ну вставай! Инструмент мне поломаешь! – скрипучим голосом типичной Бабы-яги потребовала дворничиха.
Я безропотно освободила лопату и заковыляла к крыльцу клуба, для пущей устойчивости на бугристом льду по-медвежьи косолапя, подгибая колени и сутулясь, чтобы в случае чего не так высоко было падать.
– Инвалидка, а туда же! Небось пенсию проигрывать потащилась? – неодобрительно проскрипела мне в спину дворничиха.
– Инвалидка?!
Изумившись, я зависла на одной ноге, пошатнулась и едва не грохнулась снова.
– Накаркает еще, ведьма старая! – опасливо пробурчал мой внутренний голос.
– Ну чисто корова на льду! – противно хихикнула вредная бабка.
Еще одно упоминание о корове – это уже было слишком! Я резко повернулась и… упала в сугроб!
– Ох, убогая! – Дворничиха покачала головой, разглядывая «инвалидку» со смесью отвращения и жалости и даже не думая помочь.
Вместо нее это сделал какой-то парень. Худой, как палка, он курил за фонарным столбом и был за ним совершенно незаметен, пока не выглянул. После этого не заметить его было невозможно: у парня были огненно-красные волосы и глаза им в тон. В первый момент мне показалось, что это электрический фонарь полыхнул алым пламенем! Я потрясла головой, и яркая личность сочувственно спросила:
– Офигеваешь, детка? Пиво с водкой и ни фига не спала?
– Что?
– Фигово тебе?
– Ну надо же! Редко можно встретить такую трогательную привязанность к одному слову-паразиту! – некстати восхитился мой внутренний голос.
– Офигенно, – согласилась я, на лету поймав тему.
– Вот и меня колбасит на фиг! – пожаловался Рыжий.
Про колбасу он зря сказал. Я сразу же вспомнила, что за спецагентскими делами осталась сегодня без обеда, и в животе у меня предательски заурчало. А Рыжий, видимо, принял этот звук за утвердительный ответ на свой вопрос. Он понимающе хмыкнул, протянул мне твердую костлявую руку, помог выбраться из сугроба и задушевно предложил:
– Зафигачим по пивасику? Или ерша? Мне по фиг. Я банкую.
– Всего три часа дня! – запротестовала я, взглянув на часы и заодно жестом Василисы Премудрой, выпускающей на волю белых лебедей, вытряхнув из рукава набившийся туда колючий снег.
Я всего лишь хотела сказать, что не считаю данное время суток подходящим для того, чтобы пошло и вульгарно нализываться пивом с водкой, но Рыжий понял меня по-своему.
– Два часа до открытия! – сокрушенно вздохнул он. – Вот фигня! Надо накатить, а то фиг дотянем.
– Молодой человек явно игроман! – сообразил мой внутренний голос.
Я поняла намек и крепче вцепилась в узловатую длань нового товарища: Рыжий, если он завсегдатай «Дамы Пик», мог пригодиться мне как свидетель.
– Ладно, по пиву так по пиву! – согласилась я без энтузиазма, исключительно ради пользы дела.
Пиву, которое я вовсе не люблю, я бы предпочла чашку горячего бульона или хотя бы чаю, но вряд ли это помогло бы укреплению едва наметившегося эмоционального контакта. Так сказать, фигушки! По опыту знаю: напиток определяет стиль общения. Например, совместное распитие обезжиренного кефира не часто переходит в сеанс бурного секса, а обстоятельная дегустация хорошо выдержанного коньяка редко завершается невинной игрой в крестики-нолики.
– Как не фиг делать! – засуетился обрадованный Рыжий.
– Два часа до открытия! – сокрушенно вздохнул он. – Вот фигня! Надо накатить, а то фиг дотянем.
– Молодой человек явно игроман! – сообразил мой внутренний голос.
Я поняла намек и крепче вцепилась в узловатую длань нового товарища: Рыжий, если он завсегдатай «Дамы Пик», мог пригодиться мне как свидетель.
– Ладно, по пиву так по пиву! – согласилась я без энтузиазма, исключительно ради пользы дела.
Пиву, которое я вовсе не люблю, я бы предпочла чашку горячего бульона или хотя бы чаю, но вряд ли это помогло бы укреплению едва наметившегося эмоционального контакта. Так сказать, фигушки! По опыту знаю: напиток определяет стиль общения. Например, совместное распитие обезжиренного кефира не часто переходит в сеанс бурного секса, а обстоятельная дегустация хорошо выдержанного коньяка редко завершается невинной игрой в крестики-нолики.
– Как не фиг делать! – засуетился обрадованный Рыжий.
Напрасно я думала, что пить пиво мы отправимся в какое-нибудь недорогое, но приличное кафе, где я с грехом пополам смогу утолить свой голод бесплатными орешками и сухариками. Все оказалось гораздо проще и прозаичнее – Рыжий сбегал к ближайшему ларьку и притащил две бутылки «Потемкинского темного». Купить стаканчики он даже не подумал!
Мы устроились на лавочке, подальше от неодобрительно ворчащей дворничихи. Рыжий небрежно отсалютовал мне бутылкой и сказал:
– Да фиг с ним, примем!
– Примем.
Я символически пригубила пиво и открыла свой пункт приема информации лобовым вопросом:
– Ночью тут облава была. Ты под нее не попал?
Мой собеседник поперхнулся пивом, утерся рукавом и издал серию восклицаний. Каждое из них само по себе значительной смысловой нагрузки не имело, но в совокупности все эти «Да, ну, на фиг, фигня, совсем офигели, но фиг им, ни фига!» позволяли предположить, что ночной облавой Рыжего почти накрыло, однако он вовремя ушел.
– Тебе-то ни фига, а деда какого-то замели! – настойчиво напомнила я, старательно сгенерировав фразу по представленному мне образцу.
Для нас, дипломированных филологов, нет непосильных конструкций!
– Какого деда? Офигенного Бровастика?
Рыжий, сам обладающий запоминающейся внешностью, оказывается, запомнил и необычное волосяное украшение Смеловского! По лаконичному, но меткому описанию я узнала своего пропавшего друга со стопроцентной уверенностью. С большим основанием, чем Макс, на прозвище «Офигенный Бровастик» мог претендовать разве что покойный генсек, а вероятность его появления в игорном клубе не стоила выеденной фиги.
– Да ни фига, не замели его! – Рыжий энергично помотал головой, вынудив меня зажмуриться: за пламенной шевелюрой в воздухе оставался трассирующий огненный след. – Утек Бровастик! А фигли ему? Кому он, на фиг, нужен?
«Мне», – подумала я, но ничего не сказала. Пиво сделало моего собеседника красноречивым, так что мне достаточно было молчать и слушать, пропуская фиговые словоформы сквозь дешифратор лингвистического чутья.
– Хотя, фигня, не фиг, кому-то, на фиг, да! – После длинного глотка Рыжий опроверг свое же предыдущее заявление.
– Впрочем, нет: сказав, что этот пожилой человек никому не нужен, я ошибся, – поднапрягшись, выдал вероятный литературный перевод мой внутренний голос.
– Он же к бабе пофигачил, – сказал Рыжий.
– К какой бабе? – живо спросила я.
– А фиг ее знает, к какой. Какая ему маякнула.
– Минуточку! – Я вскинула руки, как пленный фашист в кино про войну.
Для точности перевода требовалось досконально выяснить значение глагола.
– «Маякнула» – это что значит? Подмигнула, намекнула, посигналила?
– Да фигли! Звякнула!
– Чем, фигли, звякнула?! Колокольчиком на шее?! – вызверилась я, некстати вспомнив неотвязную корову, чтоб ей стать колбасой! – Шпорой на сапоге?! Рюмкой? Вилкой? Бутылкой?!
– Офигела? – укоризненно молвил Рыжий, при слове «бутылка» ассоциативно посмотрев на мое едва початое «Потемкинское темное». – Какой, на фиг, сапог? На мобилу она ему звякнула!
– Итак, «маякнуть» в данном контексте означает «позвонить по телефону»! – не упустил случай поумничать мой внутренний голос.
Я же раздраженно подумала, что для продолжения разговора неплохо было бы составить толковый словарик многочисленных производных от «фиги»! Бесконечные «на фиг», «не фиг», «ни фига», «фигня», «фиговина», «фигли» и «офигеть» превращали речь Рыжего в затейливое произведение орнаментального искусства. Переводить его тексты на нормальный русский язык было труднее, чем клинопись, – я даже вспотела.
Добытая в результате информация свелась к пониманию того, что мой верный поклонник без отрыва от поклонения мне, своему недосягаемому кумиру, основательно обаял какую-то более доступную даму. Я-то, конечно, знала, что у Макса полно обожательниц, но полагала, что его влюблености поверхностны и скоротечны. А тут, видите, какая-то подруга нетерпеливо назначила Смеловскому рандеву в неурочный час – на рассвете, и он побежал на свидание… Кстати, побежал или поехал?
– Не, машин ни фига не было, – ответил на этот мой вопрос разговорчивый Рыжий. – Бровастик пешком двинул. В ту сторону!
Я посмотрела в дальний конец улицы, припомнила план города и приблизительно определила целью движения Смеловского северо-западный район. Окраина, но очень уютная, и место престижное. Там клетка за клеткой тянутся кварталы частных домов, и старые хаты начала прошлого века почти полностью вытеснены солидными особняками-новоделами. Видать, подружка Макса не оборванка!
– Стало быть, она найдет возможность позаботиться о судьбе своего любимого! – сделал вывод мой внутренний голос.
И, поскольку мне лично заботиться о благополучии неверного поклонника расхотелось, я решила переложить ответственность за его судьбу на свою преемницу – новую пассию Максима Смеловского. Мне что, больше позаботиться не о чем?
– Неплохо было бы пообедать! – подсказал внутренний голос.
Я тепло попрощалась с Рыжим и ушла, завещав ему свое недопитое пиво, каковой ценный дар он принял весьма охотно.
5
Потратив всего пятнадцать рублей и столько же минут, я доехала на маршрутке до отчего дома. Поскольку время было более или менее обеденное, я рассчитывала, что отче мой накормит чем-нибудь вкусненьким, но совсем забыла, что сегодня четверг.
Помню, в советские времена в заведениях общепита этот день недели был заклеймен как «рыбный». Помню также, что в детстве меня удивляло, почему в гастрономическом распорядке рабочей недели нет других тематических дней – «мясного», «молочного», «овощного»? А еще лучше – «конфетного», «компотного», «шоколадного» и «мармеладного»! В стародавние времена папуля над моими вопросами очень смеялся, но в последнее время и сам проникся идеей своеобразного раздельного питания. Поразмыслив, он предложил семейству сделать один день недели рыбным, второй – молочным, третий – мясным, четвертый овощным, а пятый – разгрузочным, с возможностью в выходные дни питаться хаотично, в милом сердцу каждого гурмана стиле «кому чего угодно».
– Старый – что малый! – недовольно заметила мамуля, когда наш кормилец выступил на семейном совете с предложением, столь живо воскрешающим в памяти родителей мои детские фантазии.
– Тогда готовьте себе сами, – обиделся папуля.
Настоящий полковник, как всегда, бил без промаха: отправляться в горячую точку у плиты никто из домашних не захотел, и нововведения в организации питания были приняты.
Таким образом, сегодня на обед следовало ожидать морепродукты, к которым я лично питаю стойкое и непреодолимое отвращение.
– Ничего, пороешься в холодильнике – соберешь себе на пропитание! – утешил меня внутренний голос.
Увы мне, в холодильнике было почти пусто! Это объясняло отсутствие папули, который явно ушел на рынок за продуктами. Дома был один Зяма. Я застала его в кухне за тем самым делом, которым собиралась заняться сама, – братец стоял у распахнутого холодильника, глубоко погруженный в его недра и в собственные думы.
– Что-нибудь нашел? – с порога спросила я таким тоном, который должен был сразу же дать понять Зяме, что любыми находками придется честно поделиться.
– Вот, – односложно ответил братец и подвинулся, позволяя мне заглянуть в нутро холодильного агрегата.
На центральной полочке стояли две одинаковые керамические мисочки с какой-то массой. В одной мисочке бурда была бледно-розовая, в другой – светло-зеленая.
– Это что? – опасливо спросила я, пряча вытянутую было руку за спину.
– Может, рыбное суфле? – предположил Зяма. – Двух видов?
– Одно из красной рыбы, а второе из зеленой? – усомнилась я.
– Из семги и из хека! – догадался Зяма. – Помнишь, мамуля читала нам статью из толкового словаря Ушакова, там про хек было сказано: «сорная рыба, не пригодная в пищу!»