— Я знаю, — говорит Йетри, пытаясь как-то выпутаться, — в общем, всю эту историю с Гитлером и концлагерями и так далее. Но… понимаешь… Когда смотришь на негра, видно, что он негр. А как распознать еврея?
Чедерна останавливается, тяжело дыша. Опираясь на предплечья, приподнимается. Сплевывает в сторону, потом задумчиво глядит на небо.
— Надежных способов узнать нет, — говорит он, — просто знаешь, что перед тобой еврей, и все тут. — Ему приходит в голову какая-то мысль, глаза на мгновение загораются. — Ну, и по фамилии ясно.
— По фамилии?
— Конечно. Например, этот, как его… Леви. Это еврейская фамилия.
— И все? По фамилии?
— И все, а чего еще? А ты как думал?
Чедерна снова принимается качать пресс. Йетри чувствует, как у него под ладонями натягиваются, а потом ослабевают сухожилия Чедерны.
— Ни фига ты не знаешь, целочка.
— Чедерна!
— Ну?
— Пожалуйста, не зови меня целочкой! Я тебя очень прошу.
— И не мечтай.
— Ну хотя бы перед другими.
— Перестану, когда ты перестанешь быть целочкой, целочка!
Йетри покусывает губу.
— А кстати, — говорит он.
— Чего?
— Так, ничего.
— Ладно, ты уже начал. Выкладывай!
Проклятие, он никак не может сидеть, закрыв рот! Ну почему Чедерна так ловко умеет развязать ему язык? Однажды Йетри уже попался, когда рассказал про девушек, и сейчас он чувствует, что делает еще один неправильный шаг, но остановиться не может.
— Как ты относишься к Дзампе?
Чедерна резко останавливается.
— Хо, хо, хо! Интересно! А ты зачем спрашиваешь?
— Так, из любопытства.
— Целочка влюбился в товарища по оружию!
— Тихо ты! Ты чего, я серьезно спрашиваю.
На лице Чедерны вновь появляется философское выражение, с которым он только что рассуждал про евреев. Йетри бесит, когда тот так себя ведет.
— Дзампа… Сиськи у нее ничего. А лицо некрасивое. И вообще, если женщина пошла служить в армию, значит, с ней что-то не так.
— Не знаю, — Йетри колеблется, засмущавшись, как мальчишка, — мне она вроде нравится. С ней интересно, вот.
— Ну, брат, ты и вляпался!
— Почему?
Чедерна уже сидит рядом с ним, вытирая майкой подмышки. Помимо индейца, у него цветные татуировки на бицепсах и еще одна, маленькая, на шее — наверное, делать ее было жутко больно. Каждая татуировка что-нибудь означает, связана с каким-то событием или воспоминанием, спроси его — Чедерна будет рад-радешенек объяснить. Некоторое время он молчит, чтобы помучить Йетри, а потом отвечает:
— Потому что она лесбиянка, понятно?
Йетри опускает голову. Лесбиянка! Да как же так? Все лесбиянки коротко стриженные, а у Дзампы длинные золотистые волосы.
— А ты откуда знаешь?
— Да ты чего, старик, это же видно невооруженным глазом! И вообще, если она не лесбиянка, неужели она бы сидела себе так тихо? Круглые сутки находится среди нас, классных мужиков, и ничего? Да ты что! У нее бы крыша поехала.
Йетри хочется развить тему, но разговор перебивает Верчеллин, который подбегает, размахивая руками, как безумный.
— Ребята, эй, ребята, пошли!
— Что такое?
Чедерна встает. Его гордый профиль на секунду закрывает Йетри солнце. Йетри тоскливо по множеству причин, которые он не может отделить друг от друга. А еще из-за шокирующего известия о Дзампе.
— Пошли, посмотрите, кого нашел Торсу, — говорит Верчеллин. — Вы такого еще не видели!
Добыча сардинца вызвала в третьем взводе всеобщую радость. Ребята его поздравляют, а он, чтобы насладиться славой, остается на ногах, хотя температура вновь подскочила. Все соревнуются, кто смелее: по очереди дотрагиваются до мертвой змеи — все, кроме Митрано, который, как оказалось, испытывает перед ползучими гадами первобытный страх. Кто-то предлагает змею полизать. С этим справляются только Чедерна и Симончелли — потом описывают ее вкус, противореча друг другу, так что становится ясно одно: на вкус змея омерзительная. Чедерна собирается снять змею с крючка и обмотать вокруг шеи, словно шарф, но остальные против. Они пускаются в пляс вокруг змеи — сперва по одному, затем выстаиваются паровозиком за Пеконе. Сержант Рене и еще несколько человек стоят в стороне, одобрительно посмеиваясь. Дзампьери залезает на стол и изображает эротический танец. Она гладит ладонями шею, грудь, спускается вниз, к лону, выписывая бедрами неровные круги. Затем соединяет ладони над головой, словно в молитве, и начинает вращать всем, чем можно, от запястий до лодыжек, подражая извилистому движению змеи. Йетри не может оторвать от нее глаз. Лесбиянка? Ну уж нет, на сей раз Чедерна попал пальцем в небо.
Вдоволь навеселившись, ребята приникают к мониторам, чтобы поделиться новостью со своими девушками, но до тех все доходит с трудом. Они только пищат «какая гадость, какая гадость» да хихикают, потому что слышат смех на другом конце. Тогда солдаты расходятся по базе, каждый пытается найти себе слушателей в других взводах: приходите посмотреть, приходите посмотреть, мы поймали змею! Экскурсии в штаб-квартиру третьего взвода продолжаются до позднего вечера. Со всех сторон в полутьме к Развалине стекаются дрожащие огоньки фонариков — всем охота поглазеть на пойманную змею. Приходит даже полковник Баллезио. Скрестив на груди руки и глядя змею, он заявляет:
— Мда, немало дряни порождает наша мать-земля! — Затем, чтобы защититься от сглаза, щупает яйца и уходит.
Лейтенант Эджитто привел в Развалину свою гостью, теперь они возвращаются в медпункт, он освещает ей путь. Эджитто направляет фонарик ей на ноги, пытаясь вспомнить форму ее икр, крепкие ли они. Он почти уверен, что однажды больно укусил ее за ноги и она страшно рассердилась.
В медпункте Ирене снимает флисовую толстовку, которую одолжил ей Эджитто (она намекала ему, что занималась важными делами на Ближнем Востоке, но про то, что в пустыне ночью холодно, забыла — это странно, у лейтенанта вновь зародились сомнения). Не расправляя, швыряет ее в сторону и усаживается на письменный стол.
— Вряд ли я смогу уснуть, зная, что по базе свободно ползают змеи, — говорит она.
Когда Ирене появилась на пороге железобетонного строения, солдаты встретили ее аплодисментами. Выстроились вокруг змеи и попросили их сфотографировать. Эджитто остался стоять в стороне.
— Выпить бы твоего пивка, чтобы отметить встречу!
Значит, она и в холодильник заглянула.
— Пиво — полковника. Не знаю, обрадуется ли он.
Ирене спрыгивает со стола.
— Ну да, полковника. Спорим, он ничего не скажет?
Она наклоняется, залезает в холодильник и, повернувшись к нему в три четверти, бросает вызывающий взгляд. Эджитто берет из ее рук банку пива. Ирене открывает свою, пиво выливается, течет ей по рукам, а она собирает его губами, как голодная кошка.
— Помнишь, как мы… на вечеринке у Форнари?
Однажды они не выдержали и занялись любовью в душевой у приятеля. Молниеносное совокупление — одно из самых отчаянных приключений в эротической жизни Эджитто. Конечно, помнит, а как же!
— Много с тех пор воды утекло, да?
В Ирене Саммартино не осталось и следа от порывистой, ветреной девчонки, с которой он когда-то был знаком. Она превратилась в мудрую женщину, умеющую выражать свои мысли на дари, а минуту спустя откровенно заигрывать, прихлебывая пиво из банки.
— Да уж, много воды утекло, — соглашается Эджитто.
Позже они стоят на улице и чистят зубы. Обоим неохота тащиться в уборную, так что они обходятся бутылкой минералки. Плевки с остатками зубной пасты ложатся рядом с оградой маленькими пенистыми белыми пятнышками. Эджитто испачкал слюной куртку — Ирене вытирает пятна тыльной стороной ладони. Потом они спешно желают друг другу спокойной ночи и ложатся по разные стороны от занавески. Эджитто сразу же гасит свет.
Но ему не спится. Перед глазами стоят ребята, толпящиеся вокруг обезображенного трупа змеи, Ирене, открывающая банку с пивом, которое стекает у нее по рукам. Он знает, что Ирене находится от него в нескольких метрах, знает, что означал ее взгляд, — в голове у него возникает слово «готова», а еще крутится другое слово — «намерение».
Перескочив несколько звеньев логической цепи, он пробует представить себе семейную жизнь с Ирене Саммартино. Воображает женщину, таскающую за собой целую кипу бумажек, раскладывающую повсюду журналы, стопки листов, сваливающую одежду горой на диван. Эджитто это не раздражает, не очень раздражает, он представляет ее и весь это беспорядок. Затем начинает рассматривать ее анатомию, все достоинства и недостатки, как бывало, когда они еще не расстались, словно притяжение можно просчитать, сидя за столом и глядя на таблицу с двумя колонками.
До чего же ты дошел: лежишь и заполняешь воображаемую таблицу достоинств и недостатков единственной женщины, с которой ты после долгого перерыва спишь в одной комнате, женщины, которую тебе меньше всего хотелось увидеть снова! Судьба — или, скорее, нечто похожее на нее — свела их здесь, а теперь замерла в ожидании предсказуемых последствий. Но лейтенанту вся эта игра не нравится. Не станет он влезать неизвестно во что, особенно с Ирене Саммартино.
До чего же ты дошел: лежишь и заполняешь воображаемую таблицу достоинств и недостатков единственной женщины, с которой ты после долгого перерыва спишь в одной комнате, женщины, которую тебе меньше всего хотелось увидеть снова! Судьба — или, скорее, нечто похожее на нее — свела их здесь, а теперь замерла в ожидании предсказуемых последствий. Но лейтенанту вся эта игра не нравится. Не станет он влезать неизвестно во что, особенно с Ирене Саммартино.
К тому, что сейчас произойдет, он готов. Ирене двигается неслышно, но стоит такая тишина, что Эджитто не может не узнать звук расстегивающейся молнии, шорох спального мешка, звук босых потных ног, прилипающих к синтетическому покрытию пола. Шаг, еще один. Лейтенант открывает глаза. Единственный источник освещения в палатке — огонек холодильника, похожий на далекий маяк, видный из открытого моря. Эджитто напрягается и пытается сообразить, как лучше из всего этого выпутаться.
Теперь расстегивается молния его спальника. Открывать огонь еще рано, думает он, подожду, пока враг приблизится. Ирене ложится на него и начинает жадно целовать ему шею, щеки, рот.
— Нет!
В тишине голос лейтенанта гремит, как гром.
Она замирает — не внезапно, а словно для того, чтобы перевести дыхание.
— Почему?
— Нет! — повторяет Эджитто. Зрачки уже привыкли к слабому свету, наверное, они максимально расширились, теперь он различает над собой лицо Ирене.
— Разве это не дикость — то, что мы с тобой спим отдельно, хотя достаточно сделать шаг…
— Наверное. И все-таки нет. Лучше… не надо.
Мгновение он колеблется. Его тело проявляет неожиданный интерес к ночной посетительнице, не слушается, пытается сбить его с толку. Эджитто уже забыл, почему он решил не попадаться в ловушку. А кстати, почему? Потому что он раньше так решил, вот почему. Из-за ответственности перед самим собой. Чтобы себя защитить.
Ирене не слезает с него. Лейтенант чувствует, как ее рука быстро скользит к нему в пах, залезает в трусы. От соприкосновения с пальцами Ирене по всему телу разливается наслаждение. Эджитто решительно останавливает ее руку. Отводит в сторону. Затем откашливается, чтобы голос звучал решительно:
— Уходи! Немедленно! Желаю спокойной ночи!
Она встает на колени. Это оказалось легко, думает Эджитто, легче, чем он ожидал. Ирене опускает одну ногу на пол, теперь он свободен. Сейчас она уйдет. Он спасен.
Неожиданно, словно тореадор, взмахивающий перед быком красной тряпкой, она распахивает спальник. На голые ноги лейтенанта обрушивается поток холодного воздуха. Эджитто опять бормочет «нет», но на этот раз сопротивляется слабо.
Он уступает ей, продолжая в душе бороться с самим собой. Потом закрывает глаза. Ладно. О’кей.
Когда все кончено, он спрашивает Ирене, не хочет ли она остаться до утра в его постели — раскладушка узкая, но они поместятся. Он делает это из вежливости, лицемерно и неуклюже стараясь загладить прежнюю неловкость.
— О чем ты? — говорит она. — Спокойной ночи, Алессандро! — дотрагивается губами до его лба.
В темноте Ирене на что-то натыкается — наверное, на стойку с дефибриллятором.
— Черт! — вырывается у нее.
— Ударилась?
Ирене мычит от боли. Ответа нет. Эджитто улыбается под прикрытием темноты.
В черной, как нефть, ночи, когда лейтенант наконец-то погружается в сон, двое солдат, дежурящие на главной башне, замечают необычное движение в лагере афганских водителей. Чтобы получше все разглядеть, они присоединяют к биноклю прибор ночного видения, но нужда в нем сразу же отпадает: зажигаются фары одного из грузовиков. Один-единственный грузовик медленно отправляется на юго-запад, к выезду из долины, и через несколько минут исчезает из виду.
Солдаты обсуждают, стоит ли поставить в известность командира, но решают, что веского повода будить офицера среди ночи нет. Они прекрасно могут сообщить эту радостную весть и утром.
— Решили уехать, — заключает один.
— Да уж. Давно пора.
Последние известия от Сальваторе Кампорези
ОТ: [email protected]******.IT
КОМУ: [email protected]*****.IT
ТЕМА: ВЕЛИКАЯ НОВОСТЬ!!!
ВТОРНИК, 28 СЕНТЯБРЯ 2010, 15:19
Великая новость! Помнишь, ты подарил Габриэле маленькую теплицу? Так вот, вчера там проклюнулся росток! Наверное, фасоль или помидор — не знаю, мы перемешали семена. Видел бы ты личико Габриэле! Он беспрерывно скакал от радости, просто светился от счастья. Потребовал, чтобы я поставила теплицу на пол, улегся на живот и разглядывал ее не менее получаса, опираясь подбородком на ладони. Наверное, хотел увидеть, как растение будет вытягиваться у него на глазах.
Знаешь, он становится совсем большим! Иногда выражение его лица напоминает твое, он похож на взрослого. Ты все время просишь не посылать тебе фотографии, потому что у вас медленное соединение, но рано или поздно все-таки пошлю одну фотку. И наплевать на твое соединение! И ты мне пошли фотографию, я покрою ее поцелуями и буду любоваться, каким ты стал загорелым красавчиком.
Безумно тебя люблю,
Ф.
P. S. Я поглядела в справочнике, похоже, это фасоль. Так здорово вытянулась! Всего-то за несколько часов.
ОТ: [email protected]*****.IT
КОМУ: FLAVIA_C_MAG [email protected]******.IT
ТЕМА: RE: ВЕЛИКАЯ НОВОСТЬ!!!
ВТОРНИК, 28 СЕНТЯБРЯ 2010, 23:02
Счастье мое, прочитав твое письмо, я расплакался. Вокруг сидели ребята, так потом они надо мной весь вечер смеялись. Ну и ладно. Я все время думаю о вашем растении. Ухаживай за ним и объясни Габриэле, что нужно делать! В коробке с теплицей вроде была пипетка для полива. Или возьми чайную ложечку! Когда я вернусь, пересадим растение в сад. К лету разведем замечательный огород.
Здесь ничего особенного не происходит. В основном патрулируем окрестности базы, но никакой опасности нет, никто к нам не пристает. Становится почти скучно. Знаешь, пустыня бы тебе, наверное, понравилась. На меня она производит странное впечатление — если долго смотреть, кружится голова. Воздух кажется легче, чем в других местах, а небо красивее: днем оно синее, а ночью — черное. Здесь было бы просто чудесно, если бы не талибы и все остальное. Может, однажды война закончится и мы приедем сюда в отпуск. Представляешь себе? Мы втроем в Гулистане. Увидев верблюдов, Габриэле наверняка раскроет рот от удивления.
С.
ОТ: FLAVIA_C_MAG [email protected]******.IT
КОМУ: [email protected]*****.IT
ТЕМА: RE: RE: ВЕЛИКАЯ НОВОСТЬ!!!
СУББОТА, 2 ОКТЯБРЯ 2010, 19:03
Не могу больше спать одна! Сальваторе, так я наверняка заболею. Заболею, и тебе уже будет меня не вылечить. Сколько еще ночей? Больше сотни. Я их посчитала, Сальво. Больше сотни! Даже не могу выговорить. Не могу поверить. Мне хочется тебя удушить, правда! Становится холодно, сегодня солнышко даже не выглянуло. Наверное, на меня влияет погода, боюсь, я не выдержу до твоего отпуска. Габриэле тоже по тебе скучает — по-своему. Честно говоря, порой я его не понимаю. Иногда мне кажется, что он почти забыл тебя, я пугаюсь, хочется на него наорать. Показываю ему твою фотографию — ту, что висит в прихожей, и спрашиваю: это кто? Ты его помнишь? Он глядит на меня удивленно, будто никогда тебя не видел. У меня от этого мурашки бегут. Начинаю рассказывать ему о тебе, а он уже через секунду не слушает.
А потом, словно ничего не произошло, позавчера вечером он вдруг показал мне твое место за столом. Я не поняла, тогда он взял свою тарелку и поставил ее туда, где обычно сидишь ты. Папина тарелка. Словно ты должен вернуться с минуты на минуту. Я его спрашиваю: ты знаешь, где папа? Он засмеялся, словно я над ним шучу, и показал на пол. Внизу? Он качает головой. В конце концов я поняла, что он имел в виду подвал. Представляешь? Я ему ничего такого вроде бы не говорила, наверное, сам придумал. А может, это я виновата. В первые дни после твоего отъезда я чуть с ума не сошла, болтала всякую ерунду.
В общем, теперь вечером я всегда накрываю на троих. Зато мы с Габриэле не чувствуем себя такими одинокими. Наливаю в твой стакан немного вина, а после того как уложу Габриэле, выпиваю. Вот именно: ВЕЧЕРОМ Я ПЬЮ ТВОЕ ВИНО! Это плохо? Ты против? Все равно ты ничего поделать не можешь. По крайней мере я ложусь в постель с тупой головой и не думаю о том, что тебя нет рядом. Кто знает, что ты там вытворяешь без меня? Клянусь, от этой мысли я схожу с ума.
Глупый мой солдатик, я тебя очень люблю.
Ф.
ОТ: [email protected]*****.IT
КОМУ: FLAVIA_C_MAG [email protected]******.IT
ТЕМА: RE: RE: RE: ВЕЛИКАЯ НОВОСТЬ!!!
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 3 ОКТЯБРЯ 2010, 21:14
Сегодня мне тоже не по себе. Прошлой ночью здесь было неспокойно. Ничего страшного, но поспать не удалось. А когда я проснулся, в уборных не было воды. Уже в третий раз за последние дни. Помылся кое-как, но теперь и здесь утром жутко холодно. Знаю, кажется, что это ерунда, но настроение сразу испортилось. Я стал размышлять о том, как все сложно, и как все надоело, и т. д. и т. п. Так разнервничался, что чуть было не отвесил оплеуху Чедерне. До него никак не дойдет, что иногда надо заткнуться и перестать нести околесицу.