После обеда почти весь день валялся на койке. Пытался задремать, но не получалось. Пытался читать книжку, которую ты мне подарила, — тоже не шло. В конце концов стал просто размышлять. Особенно о тебе и Габриэле. Воображать, чем мы можем вместе заняться в свободный день. Сейчас, когда я здесь и у меня нет свободных дней, я часто ленюсь. Мы с тобой оба ленимся. Но когда я вернусь, все пойдет иначе. Не будем терять зря ни минуты.
Надо было раньше тебе написать. Мне от этого становится легче. Ты для меня как лекарство. Когда тебя нет рядом, я чувствую себя так глупо. В этом как-то стыдно признаваться, но иногда, когда тебя нет рядом, я просто не знаю, что мне делать с самим собой. Лежа на койке, я думал об этом и еще сильнее разозлился. Видишь, что ты со мной сделала, синьора Кампорези? Как же ты меня заколдовала, что теперь я без тебя не могу? Знай, что ты мне за это дорого заплатишь…
С.
ОТ: FLAVIA_C_MAG [email protected]******.IT
КОМУ: [email protected]*****.IT
ТЕМА: RE: RE: RE: RE: ВЕЛИКАЯ НОВОСТЬ!!!
СУББОТА, 5 ОКТЯБРЯ 2010, 11:38
О’кей, лучше я тебе обо всем расскажу, все равно не сумею скрыть от тебя правду, даже если я тебя не вижу и пишу на этом дурацком компьютере. На самом деле у Габриэле не все хорошо. Вчера меня вызвали в детский сад, потому что он подрался с другим мальчиком. Вообще-то он его ударил всего один раз, но сильно — тот упал. Воспитательница рассердилась, заявила, что Габриэле не в себе. Она так и сказала: не в себе. Говорит, что никаких отклонений у него нет, что он просто не хочет разговаривать и что так он пытается всеми манипулировать. Она так говорила, будто он преступник или чудовище. Да что она себе позволяет? Еще она сказала, что, если не будет улучшений, нужно показать его неврологу-психиатру. Неврологу-психиатру, ты понимаешь, что это такое? Сальво, я совсем не знаю, что делать!
Рассказать тебе всю правду? Думаю, это ты виноват. В том, что он не разговаривает, что у него все время озлобленный вид, что он избил того мальчишку (вообще-то этот сопливый задира, по-моему, сам нарвался). Это ты во всем виноват и твоя проклятая работа. Потому что ты должен быть здесь. И в том, что я чувствую себя совершенно вымотанной, тоже ты виноват. Вымотанной и некрасивой. Знаешь, я коротко подстриглась. Да, да! Я отстригла кудри, которые так нравились тебе. А если ты не вернешься в ближайшее время, отстригу и все остальное. И покрашу волосы в красный, оранжевый или фиолетовый цвет. Клянусь! Я так устала, Сальво! Сил больше нет. Ни на что и ни на кого.
ОТ: [email protected]*****.IT
КОМУ: FLAVIA_C_MAG [email protected]******.IT
ТЕМА: RE: RE: RE: RE: RE: ВЕЛИКАЯ НОВОСТЬ!!!
СРЕДА, 6 ОКТЯБРЯ 2010, 01:13
Милая, ты, как обычно, слишком переживаешь за Габриэле. Он просто ребенок. И не слушай все, что тебе говорят. Ведь педиатр тебе четко все объяснил, нет? Он заговорит, когда ему это станет нужно. А пока что ему, наверное, и так хорошо. Знаешь, что я тебе скажу? Слава Богу, что он научился постоять за себя. Он всегда был немного пугливым и слишком воспитанным. А мы живем в безжалостном мире. Жаль, что я не видел физиономию мальчишки, которого он побил! Когда я вернусь, сам покажу Габриеле пару-тройку классных приемчиков. И на тебе я собираюсь опробовать один интересный прием…
Знаешь, Торсу нашел змею. Прямо около нашей палатки. Если бы ты ее увидела, умерла бы со страху. Этот безбашенный сардинец размозжил ей голову камнем. Потом подвесил, как колбасу, а мы принялись плясать вокруг, как дураки, как первобытное племя, было очень весело. Помнишь, как мы увидели на тропинке в долине Канцои гадюку? Конечно, помнишь: оставшуюся часть пути ты от меня не отлипала. Так испугалась! Знаешь, синьора Кампорези, когда ты пугаешься, ты становишься очень сексуальной. Вот вернусь и наполню нашу комнату змеями, пауками, мышами и тараканами — тогда ты больше от меня не отлипнешь.
Уже очень поздно. Пойду спать. Пожалуйста, позвони маме и передай, что у меня все хорошо. Последние дни у меня не получалось с ней поговорить, она наверняка нервничает.
С.
P. S. Хочешь — ходи с синими, короткими, прямыми, какими угодно волосами, все равно я от тебя без ума.
Выстрелы в ночи
— Я тут придумал один прикол, — объявляет Чедерна Йетри, когда рано утром они стоят рядом и бреются.
— Какой?
— Сперва обещай, что поможешь, потом объясню.
Оба макают бритвы в один и тот же тазик с теплой водой, стоящий прямо на земле. На поверхности плавает пена для бритья. Чедерна бреется осторожно: у него высыпали прыщики, как бы их не задеть. Он и сам не понимает, почему в такие дни, как сегодня, у него чешутся руки. Знает только, что когда просыпается, ему страшно хочется что-нибудь натворить, поколотить кого-нибудь, разорвать что-то или кого-то на мелкие кусочки, поставить все с ног на голову. Так было, когда он еще ходил в коротких штанишках, и о каждом подобном дне он хранит наполовину досадное, наполовину гордое воспоминание. Было бы здорово отделать кого-нибудь из афганцев, но враг не показывается, так что придется проявить изобретательность. Точнее, придумать прикол.
— Как я могу обещать, если не знаю, в чем дело? — спрашивает Йетри.
— Целочка, ты мне не веришь?
Йетри секунду размышляет. Чедерна прекрасно знает, что тот у него в руках. Йетри — его ученик. Попроси его Чедерна обежать голышом вокруг отряда талибов, он бы наверняка это сделал.
— Да нет, верю, — отвечает Йетри, как и ожидалось.
— Тогда скажи, что обещаешь!
— А это не опасно?
— Нееее. Будешь стоять на шухере.
— Ну тогда ладно. Обещаю.
Чедерна подходит ближе. Хватает руку Йетри, в которой зажата бритва. Проводит ему по щеке. Тот каменеет и распахивает глаза.
— Ты чего?
— Шшш…
Стараясь не дышать, Йетри следит за движением бритвы.
— Слушай! — говорит Чедерна. — Вечером, когда все пойдут в столовую, мы заберем змею из Развалины.
— Я эту дрянь трогать не буду!
— Я сам все сделаю. Я же тебе сказал, будешь стоять на шухере и просто смотреть, чтобы никто не подошел.
— А зачем тебе змея?
— Засуну в спальник Митрано.
— Оба-на!
— Вот именно. Увидишь, как он подскочит, когда найдет змею.
— Ты что, не видел, как он вчера испугался? Он на змею даже смотреть не мог.
— То-то и оно.
Чедерна проводит бритвой по нижней челюсти Йетри, старательно следуя ее изгибу. Их рты так близко друг от друга, что вытяни они губы — и те соприкоснутся. Но Чедерне никогда даже в голову не приходило поцеловать мужчину в губы.
— А если он потом разозлится?
— Кто? Митрано, что ли? В этом весь кайф.
Кайф в том, чтобы раз и навсегда отомстить Митрано за то, что пережил из-за него Чедерна в день обстрела, когда Митрано ныл, как баба, и просил пустить его обратно в убежище, на прежнее место. Но Чедерна этого не говорит, это их с говнюком Митрано личное дело.
— А если Рене разозлится?
— Рене никогда не злится. И вообще мне наплевать. Если делать только то, что он говорит, можно умереть со скуки. Ему тоже будет весело, вот увидишь.
— Ну, не знаю. Что-то мне это не нравится.
— Ты же обещал, что поможешь! Если сейчас передумаешь — значит, ты трус. Ну-ка подними подбородок!
— О’кей, — еле слышно бурчит Йетри, — я согласен.
— Главное, чтобы нас никто не заметил, иначе все пропало. Когда они вернутся и увидят, что змеи больше нет, с ума сойдут.
— Да ведь Торсу вообще не выходит из палатки.
— У Торсу мозги давно закипели от компьютера. Он даже не обратит внимания.
Теперь Чедерна занимается усами Йетри, а тот послушно втягивает губы, чтобы лицо было гладким. Чедерна вытирает ему пальцами остатки пены. Так делал старший брат Чедерны, когда у того только начали расти усы и борода. Ради брата Чедерна готов обежать в чем мать родила вокруг отряда талибов — куда там, он бы и на расстрел пошел. У брата он научился, насколько легко завоевать восхищение того, кто младше тебя.
— Чедерна? — спрашивает Йетри.
— Ну, выкладывай.
— Сделаешь мне бакены с тонкими кончиками, как у тебя? У меня не получается.
Чедерна улыбается ему. Его Йетри — хороший мальчик. Чедерна тронут.
— Не мотай головой, целочка! Дело требует аккуратности.
Ирене еще не заводила разговор о том, что случилось прошлой ночью, но Эджитто от этого не легче: наоборот, он с каждым часом все сильнее нервничает. Когда он проснулся утром, ее уже не было. Полковник сказал, что Ирене уехала в патрульный объезд вместе с солдатами, ей хотелось увидеть базар и обсудить кое-что с информаторами. Появилась она на обеде, в столовой они сидели за одним столом. Эджитто смотрел, как она развлекает офицеров рассказами об одном сослуживце, которому не понравилось то, что она сообщила о нем в Генеральный штаб. Он шел за ней до самого дома, а потом избил, да так, что у нее треснули два ребра. Все смеялись и возмущались: чтобы военный избил коллегу-женщину, где же это видано, что за мерзкий трус! Эджитто, чтобы не выделяться, тоже улыбался. Она все это не выдумала? И почему Ирене решила рассказать именно эту историю? Может, хочет дать ему понять, что с ней шутки плохи? После ночного происшествия (теперь ему хочется называть его именно так — происшествие) он чувствует нечто похожее на опасность. Он даже не исключает, что это шантаж: если он не послушается, Ирене достаточно пальчиком шевельнуть, и вся его карьера полетит к чертям. Вот что она хочет ему сказать: теперь ты должен будешь повиноваться, станешь моим любовником — это куда более тонкая стратегия, чем симуляция беременности. Эджитто почти ничего не съел, только нехотя поклевал жареный картофель.
Ирене еще не заводила разговор о том, что случилось прошлой ночью, но Эджитто от этого не легче: наоборот, он с каждым часом все сильнее нервничает. Когда он проснулся утром, ее уже не было. Полковник сказал, что Ирене уехала в патрульный объезд вместе с солдатами, ей хотелось увидеть базар и обсудить кое-что с информаторами. Появилась она на обеде, в столовой они сидели за одним столом. Эджитто смотрел, как она развлекает офицеров рассказами об одном сослуживце, которому не понравилось то, что она сообщила о нем в Генеральный штаб. Он шел за ней до самого дома, а потом избил, да так, что у нее треснули два ребра. Все смеялись и возмущались: чтобы военный избил коллегу-женщину, где же это видано, что за мерзкий трус! Эджитто, чтобы не выделяться, тоже улыбался. Она все это не выдумала? И почему Ирене решила рассказать именно эту историю? Может, хочет дать ему понять, что с ней шутки плохи? После ночного происшествия (теперь ему хочется называть его именно так — происшествие) он чувствует нечто похожее на опасность. Он даже не исключает, что это шантаж: если он не послушается, Ирене достаточно пальчиком шевельнуть, и вся его карьера полетит к чертям. Вот что она хочет ему сказать: теперь ты должен будешь повиноваться, станешь моим любовником — это куда более тонкая стратегия, чем симуляция беременности. Эджитто почти ничего не съел, только нехотя поклевал жареный картофель.
Баллезио приглашает его к себе на традиционную послеобеденную беседу — вернее, даже не приглашает, а принимает, как само собой разумеющееся, что Эджитто последует за ним, однако тот находит невнятную отговорку. Он возвращается в медпункт — Ирене там нет. Лейтенант заходит на половину, отгороженную занавеской, и разглядывает узурпированную часть комнаты. Рюкзак Ирене лежит на полу — небольшой, как раз для тех, кто привык путешествовать налегке. Эджитто оглядывается — никого нет. Он опускается на колени и расстегивает молнию.
Острожно, чтобы не помять и потом сложить все обратно в прежнем порядке, он начинает выкладывать одежду из рюкзака. Почти одни свитера и черные брюки, а еще флисовая толстовка — значит, она у нее все же была. Он засовывает руки глубже и вдруг нащупывает совсем другую ткань. Достает то ли вечернее платье, то ли комбинацию — что-то невесомое, наверное, шелковое, с кружевными лямками.
— Видел бы ты меня в нем! Мне очень идет.
Эджитто замирает.
— Извини, — бормочет он, — я просто… — Обернуться он не решается.
Ирене осторожно берет платье у него из рук и складывает. Поднимает рюкзак и засовывает платье обратно.
— Надо быть ко всему готовыми.
Эджитто поднимается.
— Я страшно устала. Не возражаешь, если я немного посплю?
— Нет. Конечно, нет. Бога ради.
Но лейтенант не двигается. Пока они так стоят, лицом к лицу, на месте преступления, им нужно выяснить отношения.
— В чем дело? — спрашивает Ирене.
— Слушай, — говорит Эджитто. Останавливается, набирает воздуха, потом начинает снова: — То, что случилось прошлой ночью…
Она с любопытством глядит на него:
— Ну?
— Случилось, именно так. Но я дал слабину. Это больше не должно повториться.
Ирене минуту размышляет. Потом говорит:
— Ничего обиднее мне никогда ни один мужчина не говорил.
— Прости! — Странно, но ему действительно жаль.
— Слушай, кончай извиняться, черт побери! — Тон Ирене внезапно меняется. — Алессандро, за такое не извиняются! Отнесись к этому как к шутке, игре, подарку старой подруге, как к чему угодно! Но, пожалуйста, не извиняйся! Давай будем вести себя как взрослые люди, ладно?
— Я просто хотел быть уверен, что…
Ирене закрывает глаза.
— Да. Я все прекрасно поняла. А сейчас иди, я устала.
Униженный, Эджитто отступает. Все, что он натворил за последние двое суток, было ошибкой, полной ерундой. Похоже, он вообще ничего не понимает в жизни.
Старшему капралу Митрано не раз доводилось просыпаться и видеть у самого носа волосатую задницу Симончелли — даже дышать было трудно. Неприятное ощущение. Во-первых, потому что когда на тебя плюхается бугай весом девяносто килограммов, кажется, что вот-вот задохнешься. Во-вторых, ему не нравится подобная близость с другим человеком, тем паче с обезьяной, умеющей пукать по команде. Но главное — ржание, которое раздается вокруг, пока ты не можешь пошевелиться (кто-то привязал тебя за запястья к спинке кровати, а из-за того, что твои веки придавлены чужими ягодицами ты ни черта не видишь), — ржут твои товарищи, твои сослуживцы, твои друзья. Смех причиняет еще более сильную боль, чем удары, которые тебе методично наносят по голым бедрам и мизинцу левой ноги.
У шутки с удушением задницей существует бесконечное множество вариантов — Митрано испытал на своей шкуре все до единого. Заткнуть рот кляпом и склеить лодыжки упаковочным скотчем. Засунуть лед в трусы (а ты не можешь пошевелиться). Эпиляция рук воском, классическая шутка «мешок из простыни», когда не можешь нормально лечь и приходится перестилать постель, волосы, измазанные зубной пастой, которую, когда она высохнет, уже не отмыть, единственный выход — ножницы. Видео с зубной пастой обошло всю часть, а теперь его выложили на YouTube с тэгами «будильник», «казарма», «особый шампунь», «придурок». Первую часть снимали в темноте, у полуголых ребят глаза зеленые, как у привидений. Четко видно Кампорези, выжимающего пасту из тюбика, кто-то — видимо, Маттиоли — его подзадоривает: еще, еще! В то время у Митрано было дурацкое прозвище «хуевые кудри»: ребята вырывали у него с головы пряди волос и клали на стол, под лампу — показать, что они похожи на волосы с лобка. Зубная паста спасла его от этого прозвища: после того как ему пришлось побриться под ноль, Митрано больше не отращивал волосы.
Теперь все это не имеет почти никакого значения. Он привык. На службе по призыву бывало и хуже: там его мучили на самом деле, использовали ремни, свинцовые пластины из пуленепробиваемых жилетов и унитазные ершики, мочились ему в рюкзак или на голову. Так уж устроена жизнь: один бьет, другой терпит — так всегда. Митрано из тех, кто терпит, как и его отец, которого даже мать поколачивает — такой он низенький и щупленький. Ну и ладно. Хороший солдат — тот, кто все стерпит.
Вообще-то он больше любит не людей, а животных. Особенно собак. Ему нравятся здоровые, сильные, злобные псы. Они не добрее людей, в их мире тоже жесткие отношения — достаточно взглянуть, как ведут себя собаки при встрече, как обнюхивают друг друга, рычат, утыкаются лбами, но все равно они честнее, они просто повинуются инстинкту. Митрано знает о собаках все и очень их уважает. Здесь, на базе, он проводит почти все свободное время у кинологов, рядом с Майей — бельгийской овчаркой с черными водянистыми глазами, которую научили по запаху обнаруживать взрывчатку. Хозяин Майи, старший сержант Санна, пускает Митрано: пока собака под присмотром, он может заняться своими делами, заключающимися главным образом в тщательном изучении автомобильных журналов. Митрано отдал бы руку за то, чтобы его перевели в часть Санны, но он с треском провалил психологические тесты. Учиться он всегда ненавидел.
Он играл с Майей до самого ужина. Устроил для нее в одной части плаца дорожку с препятствиями, туннелем из шин и мячом. Почти целый час он объяснял Майе, что нужно делать, но она умная и в конце концов поняла. Проходившие мимо солдаты останавливались, глядели с восторгом и аплодировали. Митрано доволен собой. Он, конечно, не гигант мысли (все вокруг — мать, учительницы, инструкторы и приятели — беспрерывно твердили ему об этом, так что он давно смирился), но в дрессировке собак ему равных нет. Он приготовил Маейе поесть и сразу с легким сердцем направился в столовую — поесть самому.
Вечер он проводит в Развалине, вместе с остальными, но сидит в сторонке, играет на портативной консоли. Ребята возбуждены из-за пропажи змеи. Митрано нет дела до этого, и вообще он рад, потому что ему было противно глядеть на змею даже издалека. Он любит всех животных, кроме рептилий. Их он на дух не переносит. Маттиоли говорит, что это Митрано выбросил змею (разве могут они к нему не цепляться?), но у него на лице, вероятно, написано такое изумление, что когда он спрашивает «Что вам от меня нужно?», его даже не трогают, понимают, что он ни при чем, и оставляют в покое.
В полночь он заходит в палатку, голова гудит, глаза болят — он провел перед маленьким дисплеем «Нинтендо» не один час. Многие уже легли спать, другие раздеваются. Митрано снимает брюки и куртку, засовывает ногу в теплое трико.
— Эй, Ровере! — окликает он соседа.
Ровере натянул спальный мешок почти по самый нос. Он открывает глаза и враждебно глядит на Митрано.
— Чего тебе?
— Тебе интересно, чем сейчас занимаются талибы?