— Отдал…
— Колхозного коня отдал? — Степан Ильич потемнел. Колхозного коня? Кому?!
Генка вскинул голову, сердито блеснул глазами:
— Мите!
Глава 27
КРАСНЫЙ ГАЛСТУК
В Слепом овражке собрались все ребята. Были тут и Грицько и Ничипор. Пришли из Ярыжек Игнат с Федькой. Не хватало только Мазина с Русаковым. Они все еще не возвращались из своего путешествия. Перед сбором Игнат долго советовался о чем-то с Трубачевым. Саша Булгаков, стоя на часах, с радостной улыбкой прислушивался к тому, что происходит в овражке. Там, на затонувшей коряге, удобно расположившись на толстых корнях, ребята слушали Генку. Генка сидел на самом почетном месте. Лицо у него было усталое, темная, обветренная кожа туго натянулась на скулах, на висках обозначились ямки, но карие глаза сияли.
— …Я чую — выстрел… один, другой… Я до Гнедка… А тут… Митя ваш из кущей як выскочит! Рубаха на нем порвана, задохнулся весь. — Генка обвел ребят затуманившимся взглядом. — Ну и… отдал я ему коня…
— Ускакал он? — живо спросил Одинцов.
— Ускакал…
Малютин обнял Генку за шею:
— Митя хороший, он не обидит Гнедка! Ты не бойся, Генка.
Игнат встал. Растроганная улыбка лишала его обычной степенности, но голос звучал торжественно.
— Товарищи! — Он обвел всех взглядом и остановился на Генке. — Я так думаю, товарищи: если человек сделал плохой поступок, то его надо наказать, и это будет правильно. Гена Наливайко, наш ученик и пионер, за плохой поступок против дисциплины лишился галстука… Галстук у него отобрали… — Игнат снова обвел взглядом всех присутствующих. — Верно я говорю?
— Верно… — неохотно подтвердили ребята.
Генка забеспокоился, сжал сухие губы и исподлобья следил за Игнатом. Игнат повысил голос:
— Но Гена Наливайко не такой человек, чтобы на него не можно было надеяться… Он человек верный, и когда подойдет такая минута, то он так поступит, как другому не поступить. Я то хочу сказать, товарищи, что Генка не испугался выстрелов и не ускакал, а отдал комсомольцу Мите своего коня… Поступок это хороший, пионерский. И, значит, так мы и порешим, что Гена Наливайко свой галстук заслужил! Кто согласен, поднимайте руки!
— Все! Все согласны! — дружно откликнулись ребята.
Саша выглянул из-за кустов:
— Потише, а то слышно очень!
— Добре. Ну, а раз все согласны, так я передаю пионеру Гене Наливайко его галстук.
Игнат торжественно вытащил из-за пазухи красный галстук. Генка вспыхнул.
— Бери, бери, Генка!.. Ну да чего! Бери! — зашумели ребята.
Генка осторожно взял галстук, повязал его на шею. Гузь шлепнул его по спине:
— Добрый хлопец!
Грицько, протягивая через все головы руку, улыбался:
— Давай свою руку. Гена! Давай сюда!
Васек был растроган и хотел что-то сказать, но Ничипор вдруг зашевелил в воздухе пальцами и, потоптавшись на коряге, поднялся.
— Я тоже хочу держать речь насчет нашего Гены и, конечно, про себя скажу… — Он кашлянул в кулак и, переставив свою ногу на ногу Федьки, продолжал, не обращая внимания на то, что Федька Гузь крепко двинул его ногой и стукнул по спине. — Я, конечно, прошлым летом тонул… И, конечно, был я в плохом положении — ухватиться не за кого. Ну, утопленник, да и все!
— Утопленник, а на ноги лезет! — проворчал Гузь.
У ребят заблестели в глазах насмешливые искорки.
— Ну и что? Выплыл?
Ничипор вытащил из кармана платок, не спеша вытер нос и невозмутимо продолжал:
— Конечно, я давай кричать…
— А что ты кричал? — с интересом спросил Одинцов.
— Караул! — бросил Грицько и, опрокинувшись навзничь, залился смехом.
Ребята тоже расхохотались, даже Генка засмеялся. Васек рассердился:
— Ребята, не дело!
Все замолчали.
— Ну, так что ты кричал? — побаиваясь Трубачева, тихо спросил Коля Одинцов.
Ничипор повернулся к нему всем своим нескладным телом и неожиданно сказал:
— А вот полезай под воду, тогда и узнаешь, что кричал!
— Го-го-го! — загоготали опять ребята.
Игнат нахмурился:
— Федька, стукни по шее вон тому тонкому, — ты ближе сидишь.
— Кому? Мне? — вскочил Одинцов.
— Хоть и тебе. Чтоб не гигикал зря!
— Ого… — начал было Одинцов.
Но Васек возмущенно крикнул:
— Молчи! Что это вам — цирк? Вы на пионерском сборе находитесь! Дайте человеку слово сказать!
— И правда, что вы все напали на него? — заступился Малютин.
— А кого он боится? — усмехнулся Грицько. — Он и в школе так… У одной Марины Ивановны с ним терпения хватает. Каждый день она заставляет его рассказывать. Как идем с уроков, так сейчас и приказывает: "Ничипор, расскажи что-нибудь!"
— Хорошая она у вас… — задумчиво сказал Сева.
— Другой такой нету, — серьезно подтвердил Грицько.
— Говори, что хотел сказать, — кивнул Ничипору Трубачев.
— Да не тяни за душу, как кота за хвост! — сердито бросил Игнат. — Говори сразу, как там с тобой дальше было.
— Добре, — согласился Ничипор и, скрестив пальцы, пощелкал суставами. — Так я, конечно, тонул…
— Опять за свое! — угрожающе вскинул брови Игнат.
Ребята беззвучно тряслись от смеха.
— Я знаю, что он хочет сказать, — вдруг усмехнулся Генка. — Это история в двух словах. Он тонул, а я его вытащил! Верно?
— Верно, — подтвердил Ничипор и с удовлетворением сел на свое место.
— Скажи ты теперь свое слово, — обернулся Игнат к Ваську.
Васек встал:
— Я скажу за себя и за своих ребят, потому что мы все одно чувствуем… Ты хороший человек, Генка. Ты ведь знаешь, как мы о Мите думали… (Васек махнул рукой, отвернулся. Ребята насупились.) Спасибо, Генка! Спасибо от нас всех… И если придется тебе в жизни… ну плохо, что ли… так ты помни: у тебя есть товарищи! — закончил Васек.
— Спасибо тебе! Спасибо, Гена!.. — потянулись к Генке ребята.
— Ну, чего там… — смущенно и радостно отмахивался Генка.
— Ну, вот и все… Договорились, значит, — улыбнулся Игнат и тут же, взглянув на обрыв, заторопился: — А теперь давай прячь, Гена, свой галстук, да разойдемся кто куда, а то чего-то Сашко беспокоится.
Саша действительно делал какие-то таинственные знаки. В один миг коряга опустела. На ржавую поверхность болота ложился оранжевый отблеск заходящего солнца. Какая-то птичка пролетела над болотом, держа в клюве толстого червяка. Огромный жук-рогач с разлету шлепнулся на корягу, осмотрелся и с ворчливым гудением полетел дальше.
Глава 28
ДЕД МИХАЙЛО И ЕГО ВНУКИ
Дед Михайло жил теперь в самой гуще событий.
— Як в аду кромешном… С ведьмаками живу! В пекле! — дергая седую бородку, потихоньку рассказывал он Степану Ильичу. — И двое внуков у меня теперь стало.
— Двор метешь?
— Мету.
Степан Ильич, усмехаясь, смотрел в лукавые, острые, как буравчики, глаза деда:
— А классы метешь?
Дед Михайло вытащил из-за пазухи кисет — в нем звякала связка ключей. Наклонившись к Степану Ильичу, он что-то зашептал ему на ухо.
— Осторожней там, — предупредил его Степан Ильич.
— Эге! Осторожному только на печке сидеть, — проворчал дед.
В школе помещался фашистский штаб. По коридору щелкали офицерские каблуки, у дверей стояли часовые. Толстый, грузный генерал со своим адъютантом жили в двух классах. Там же собирались штабные офицеры. Михайло не понимал ни одного слова из того, что говорили немцы.
— Язык у них тяжелый! Нияк не изучить! И услышишь, а не поймешь! — сокрушенно жаловался он. — А мое дело такое — вроде за дворника я у них. Туда-сюда! Передник надел — и готово! Денщики ленивые, як свиньи! Генерал за ворота — они на диваны! Ноги вверх, сигару в зубы! "Батька, фу-фу, грязь… пошоль, уборка делать!"
Степан Ильич задумчиво крутил козью ножку:
— Без языка плохо… Что ты сделаешь?
— А что я сделаю? — подпрыгивал дед. — Ничего я не сделаю! Убить их — другие придут. Что я сделаю?
— Там побачим, что к чему… Ты в доверие входи, угождай… Понял? А то старым дурнем прикидывайся…
— Тьфу! — плевался дед Михайло. — Як бы дело какое, а то зря душу мараешь!
…Сева Малютин считался внуком деда Михайла. В старой Генкиной рубашке и широких штанах он выглядел украинским хлопчиком, только бледное, незагорелое лицо и русская речь отличали его от Генки. Но гитлеровцы не обращали внимания ни на старика Михайла, ни на его внуков. Они сбрасывали около мазанки деда старый хлам, заставляли его чинить солдатам обувь, убирать комнаты, держать в чистоте двор. Генка в это дело не мешался; он, стиснув зубы, не глядя, проходил мимо гитлеровцев и чаще всего, сидя в своей мазанке, думал о Гнедке. Теперь у Генки была одна радость — возвращенный галстук. Ночью, лежа на нарах, он осторожно вытаскивал галстук из сенника, завязывал его на груди и гладил мягкий узелок.
— Що, заработал? И где ж ты его заработал? Ты его нигде не заработал! — ласково поддразнивал его дед.
Генка вспоминал тревожные ночи, глухие лесные тропы, запачканные влажной землей копыта Гнедка и отвечал:
— Заработал.
— Эге! Значит, опять пионером будешь?
— Буду.
— Хе-хе-хе! — счастливо смеялся дед. — И комсомольцем будешь?
— И комсомольцем буду.
— И коммунистом будешь?
— И коммунистом буду, — усмехался Генка.
— Ну, черт! Вот черт! — восхищался Михайло. — Значит, деду и помирать можно спокойно, а?
— А чего тебе помирать? Живи, — разрешал Генка.
Оба затихали. Каждый думал о своем, но мысли их сходились. Из школы доносились чужие голоса.
— Погибель на вашу голову! — тихо бормотал дед.
Генка, приподнявшись на локте, напряженно всматривался в широкие окна школы. В освещенных окнах двигались фигуры фашистов.
— Прогонят их, диду?
— Фашистов? Обязательно! — твердо говорил дед. — Сами побегут… весь свой фасон по дороге растеряют! До самого Берлина поскачут, да и в Берлине места себе не найдут!
Завернувшись в одеяло, Сева лежал на скамейке. Он с тоской думал о матери, вспоминал девочек — Лиду, Валю и Нюру. Представлял себе Митю блуждающим по лесу, беспокоился за Мазина и Русакова. Сева всей душой тянулся к Ваську, но в последнее время Васек изменился. Он стал более сдержанным и при встрече с Севой часто молчал, как бы обдумывая что-то про себя. Недавно они с Трубачевым стояли у колодца. Задумчиво глядя на Севу, Васек неожиданно сказал:
— Вот что интересно: о чем фашисты между собой в комнате говорят?
— Не знаю, я там не был… Туда не пустят! — испуганно ответил Сева.
-. А ты… как-нибудь… под окошком послушай, что ли…
— Окошки закрывают. И часовые везде, — озабоченно вглядываясь в Трубачева, шептал Малютин.
Глаза у Трубачева были упрямые, взгляд их куда-то убегал.
— А ты попробуй все-таки…
— Я попробую, — серьезно сказал Сева.
Васек быстро наклонился к нему:
— Главное, чтобы никто не знал, что ты понимаешь немецкий язык!
Они постояли и разошлись. Севе было о чем подумать.
Мысли, глубокие и тайные, одолевали его. Хотелось откровенно поговорить с Трубачевым, но он понимал, что Васек все равно не ответит на его вопросы.
Теперь по утрам Сева надевал передник деда и шел к воротам. Он подметал двор, прибирал около крыльца брошенные огрызки сигарет и чутко прислушивался к тому, что говорят между собой фашисты.
— Они говорят, что Гитлер возьмет Москву! — весь дрожа сообщил он однажды Ваську.
Глава 29
ДВЕ ВСТРЕЧИ
Тоскуя о матери и об оставленных дома мал мала меньше, Саша собирал колхозных ребятишек: играл с ними, строил им домики, учил их тем песням, которые пели когда-то в детском саду его сестренки. Жорка не отходил от Саши. И с самого утра во двор Степана Ильича с разных концов села бежали ребятишки. Некоторых приносили матери и, посадив на крыльцо, просили Сашу:
— Погляди за ним, хлопчик, чтобы беды не случилось!
Губная гармошка иногда привлекала малышей. Фашисты, подпустив близко какого-нибудь заслушавшегося музыкой карапуза, вдруг хватали его, как котенка, за шиворот или направляли на него ружья, пугая:
— Пуф-пуф, киндер!..
Саша оберегал ребят как мог. Он уводил их на полянку за клуней и там часами возился с ними. Однажды Васек слышал, как, собрав семилеток, Саша говорил им о школе, о Москве, о Красной Армии.
— Фашисты — наши враги, они заняли нашу землю, они у нас все берут… — объяснял Саша.
— И у нас берут! — вставлял какой-нибудь малыш. — А батька нашего увели…
— И нашего увели!
— А у нас из скрыни добро украли! — жаловались другие.
В каждой хате были обиды, которые понимали даже дети.
— Офицер нашу бабку ударил…
Саша говорил о Красной Армии:
— Придут сильные, смелые бойцы с красными звездами на шапках…
— Як наш батько! Он тоже в Красную Армию пошел!
— И наш Павло тоже пошел!
— И Василь наш, — вспоминали дети.
— …Придут красные бойцы и прогонят злого врага! — с глубокой верой говорил Саша.
— И к нам придут! — радостно шептали малыши, прижимаясь к Саше.
Васек обнял товарища:
— Это хорошо, что ты им все рассказываешь. Только гляди в оба, Саша!
Васек и сам глядел.
— Куда ты с ними идешь? — спрашивал он товарища.
— За клуню.
— Не надо. На полянке садись, чтобы кругом тебе видно было — нет ли гитлеровцев… Постой, — окликал он Сашу, — иди сюда!
Саша возвращался.
— В траве иногда солдаты валяются — за цветами не видно. Оглядывайся хорошенько.
— Да не бойся, я смотрю, — улыбался Саша.
* * *Васек собрался на пасеку. Уже два раза ходил он к Матвеичу, передавал ему свои наблюдения и рассказывал все, чти слышал в селе.
Стоял жаркий июль… Туже натянув на голову свою тюбетейку, Васек вышел на улицу. На каждом шагу попадались гитлеровцы; люди пробирались сторонкой, чтобы не встретиться с ними. Васек шел смело, размахивая пустой корзинкой.
— Пойдешь за грибами? — спросил его утром Степан Ильич.
— Пойду, — не сморгнув ответил Васек.
Степан Ильич озабоченно постучал пальцами по столу, покусал светлые усы. Васек ждал, не даст ли он какого-нибудь поручения к Матвеичу, но Степан Ильич ничего не сказал.
По дороге шла группа солдат; лица у них были красные от жары, вороты расстегнуты. Васек спрятался в первый попавшийся двор, переждал, потом, зорко глядя по сторонам, снова вышел на улицу.
Впереди показался высокий старик. На нем был серый пиджак и старый, помятый картуз, низко надвинутый на лоб. Он слегка хромал, опираясь на палку. Васек забеспокоился — что-то неуловимо знакомое показалось ему в этом старике… И чем ближе тот подходил, тем сильнее волновало Васька странное сходство старика с кем-то, кого он не мог еще вспомнить.
Поравнявшись с мальчиком, старик вскинул на него серые блестящие глаза. Васек смешался, оробел и, задыхаясь от волнения, прошептал:
— Здравствуйте…
Он узнал секретаря райкома. Радость, испуг, тревога за этого человека охватили его. Старик внимательно посмотрел на мальчика, но не ответил и, хромая, прошел мимо. Васек боялся оглянуться. Ему казалось, что отовсюду следят за стариком глаза фашистов. Тысячи мыслей вертелись в голове. Зачем он пришел? Разве он не знал, что здесь враги? Каждый из села мог нечаянно выдать его, окликнув по имени. Что делать? Как предупредить несчастье, которое так легко может произойти?
Васек поглядел вслед секретарю райкома. Тот шел спокойно, как человек, который хорошо знает, куда и зачем он идет. И тогда Васек вспомнил его слова: "Коммунисты всегда будут среди народа, первыми в этой борьбе".
За селом, на лугу, Саша сидел с ребятами. Васек подбежал, хлопнул товарища по плечу и возбужденно сказал:
— Эх, Сашка, ничего-то ты не знаешь! А у меня такая тайна, которую я даже тебе сказать не могу!
Саша промолчал. У него тоже была своя тайна…
Один раз Костичка попросила Сашу собрать на лугу щавель — трудно было ей прокормить троих детей: гитлеровские солдаты отняли все запасы крупы и сала. Жене кузнеца Кости, чем могли, помогали соседки; баба Ивга передавала ей хлеб для детей. Саша всегда был рад сделать что-нибудь для Костички. Он встал рано, спустился к реке. На другом берегу луг был не скошен — там было много щавеля. Саша сложил одежду в корзинку, вошел в воду и поплыл, держа корзинку над головой. Мальчик еще не достиг берега, как кто-то окликнул его осторожным хриплым шепотом:
— Хлопчик…
Саша испуганно шарахнулся в сторону, не решаясь выйти из воды.
— Эй, хлопчик! — снова донеслось до него из зарослей ивняка. — Иди сюда, не бойся…
Из кустов выглянул какой-то человек. У него было желтое скуластое лицо с сухими, потрескавшимися губами. Рубаха на груди заржавела от крови, глаза ввалились и глядели на Сашу настороженно и сурово.
— Свой я… Чего от своих бежишь?
Саша с замирающим сердцем подошел к незнакомому человеку.
— Стоят фашисты у вас? — тихо спросил тот, кивнув головой в сторону села.
— Стоят, — прошептал Саша.
— Много?
— Много…
Незнакомый сдвинул брови, набрал ладонью воду, жадно хлебнул:
— Красноармеец я… раненый… к своим пробираюсь. Не слышал — есть наши в лесу?
Саша насторожился. Вспомнил Митю… Где-то в лесу бродит Митя; может быть, там и другие люди, бежавшие вместе с ним… Но Саша молчал.
— Не слышал, есть наши в лесу? — тоскливо повторил красноармеец и снова жадно хлебнул с ладони воду. Потом поглядел на Сашину корзинку и быстро спросил: — Хлебца нет у тебя? Голод мучит…
— Я сейчас принесу, — заторопился Саша.
— Принесешь? Ну, принеси… — с заблестевшими глазами прошептал ране — ный. — Только, слышь… — Он тронул Сашу за плечо: — Скажешь кому — убьют меня!