«Путь, ты, наверное, издеваешься! Это уж слишком отдает католичеством! Достаточно мучений для одного дня», – плакала я, в то время как волочила ноги в направлении пункта назначения.
Я уже точно могла сказать, что это паломничество добиралось до самого центра моих древнейших и обременяющих жизнь мучениями убеждений. Пока я толкала себя сквозь город, я начала замечать, как мои убеждения наслаивались друг на друга. Некоторые из них были невообразимо вдохновляющими – они позволяли мне напрямую достигнуть высшего «Я», советоваться с наставниками и испытывать поддержку сил Вселенной. Другие убеждения меня обременяли – взятые из раннего детства, а может, из прошлых жизней, – обвиваясь вокруг меня словно цепи, наложенные монахинями, Церковью, родителями, заставляли себя ощущать маленькой, беспомощной, запуганной девочкой.
«Я – сплошное противоречие, – подумала я, с грустью качая головой от путающихся, противоположных друг другу мыслей и убеждений, которые управляли моей жизнью. – Я ведь знаю, что нельзя такое допускать. Почему я до сих пор окружена этим беспорядком и чувствую себя несчастной?»
«Пожалуйста, Господи, освободи меня от всех убеждений, за которые я цепляюсь и которые удерживают меня от счастливой и настоящей меня. Я так сильно хочу распрощаться со всем этим старым хламом!»
Я просила у Бога помощи, пока двигалась вперед. Я чувствовала, что меня удерживали и обременяли мои убеждения, которые были скрыты в самой глубине моего бытия на протяжении вечности, подобно плесени в подвале или паутине на чердаке, разлагаясь под моим сознанием. Настало время устроить капитальную уборку в голове, начиная с самого начала.
Однако не все убеждения и мысли были прозрачны и ясны – их нельзя было просто взять и стереть при помощи мысленного очистителя загрязнений и, вуаля, – все чисто. По крайней мере, точно не на эмоциональном уровне. Мне не хотелось чувствовать себя плохо. Я не хотела злиться. Я не хотела быть жертвой. Я не хотела разбивать себе сердце. Тем не менее именно так я себя чувствовала, но я не желала стыдиться этого.
Не только я стыдилась своих переживаний, но меня стыдили и другие за эти чувства. Монашки в школе. Мои родители. Духовные наставники, чьи работы я читала и с которыми я общалась. Никто не допускал проявления негативных эмоций. Все они говорили или намекали на то, что переживание таких темных чувств было неправильным. Не говорю, что я в них купалась. Скорее я яростно их отрицала, отвергала и игнорировала всю свою жизнь, как меня и учили.
Путь поднимал на поверхность и резал эти глубокие раны, которые я носила глубоко внутри себя. Это были раны, от которых я бежала. Они преследовали меня, словно призраки. Если я намеревалась обрести то, чего я в действительности сильно желала, мне необходимо было смириться с этими призраками. Я это знала.
Посмотрев вверх, я наконец-то увидела каменный вход в старую часть Памплоны.
Старый город был захватывающим: средневековый, наполненный извилистыми улочками и открытыми площадями, которые переносили меня во времени. Город был оживленным: все сидели на улице, несмотря на дождь, попивая маленькие чашечки кофе, закусывая тапас, запивая вином или пивом. Я не ожидала увидеть настолько яркую, современную и образованную толпу.
На самом деле после дня в одиночестве было легко сбиться в этой суете, поэтому я попросила местного, хорошо одетого мужчину в возрасте помочь мне найти гостиницу. Увидев, что я была паломником, он предложил проводить меня туда, вместо того чтобы просто указать направление, за что я была ему сильно благодарна, так как я не говорила по-испански, и я слишком устала, чтобы бродить в поисках нужного мне здания.
Спустя пять минут я стояла перед симпатичным маленьким хостелом, в то время как добрый мужчина пожелал мне Доброго Пути.
Я едва могла подняться по ступенькам из-за поврежденных пальцев, но, когда я дошла до верха, я была обрадована тем, что увидела свою сумку рядом со стойкой регистрации, а также лифт!
«Да! Спасибо, Господь, за маленькие чудеса».
Я снова сделала это, а времени было всего половина пятого дня. Я смогла добраться до места всего за восемь часов, что, кажется, и было темпом, которого я старалась придерживаться.
Моя комната была небольшой, но очень удобной. Я испытала особый восторг от вида большой ванны, в которой я могла расслабиться.
Больше мне ничего не хотелось.
Однако для начала мне необходимо было потратить немало сил на то, чтобы отстирать свои испачканные грязью штаны, носки и ботинки, а затем подсушить их хоть немного.
Завершив стирку и сушку, я приняла долгую ванну.
Было семь часов вечера, когда я вновь вышла в поисках ужина. Шумный город, в который я вошла несколькими часами ранее, теперь будто бы вымер. Я задумалась, не галлюцинировала ли я, когда видела толпы людей на улицах. Куда все подевались? Все маленькие кафе и бистро были уже закрыты, и теперь это напоминало мне город-призрак.
Все еще шел дождь, и казалось, что с каждой минутой становилось все холоднее. Я зашла в маленький винный бар и спросила, что случилось со всеми.
Молодой человек, который там работал, рассказал, что после обеда тут все закрывается до восьми часов вечера. Расстроенная, я попросила бокал красного вина и картофель фри, который оказался очень вкусным.
Сидя в баре, я думала о Памплоне, описанной Хемингуэем, и о забегах быков. Моя Памплона немного отличалась. Я бежала от преследования своих самобичеваний.
С этой мыслью, сломленная усталостью, я вернулась в свою комнату и легла спать.
Я начинала привыкать к этому.
День 4
Из Памплоны в Пуэнте-ла-Рейна
23 километра
Я резко вскочила в темноте, пытаясь дышать, будто кто-то меня душил. Я была в недоумении, и несколько минут я не могла даже понять, где я. Я сидела в темноте, тяжело дыша, пытаясь вспомнить сон. Он был вариацией постоянно возникающих сновидений, которые я часто видела в детстве, где я была частью тайного религиозного ордена. В этом сне группа представителей ордена, в которой находилась и я, исполняла ритуальную церемонию. Было темно, может, даже была ночь, и я не могла сказать, что это было за место. Внезапно на нас сзади напали люди, которые пришли нас убить. Я проснулась и пыталась отбиться.
Я нащупала выключатель, сердце в груди еще колотилось, и постепенно возвращалась из кошмара в реальность. Когда я включила свет и осмотрелась вокруг, то вспомнила: «Точно. Я же в Памплоне».
Я неспешно начала двигаться. Мои ноги и пальцы на них будто бы горели и доставляли невыносимую боль. Вздохнув, я тем не менее встала и посмотрела на часы. Времени было шесть часов утра. Я решила сходить в душ, чтобы разогреться, так как в комнате снова было холодно.
«Что за проблема у них с отоплением?» – пробурчала я, чувствуя себя раздраженно из-за увиденного сна, ноющего тела и ледяного пола под ногами.
Душ смыл все остатки той пелены, которой меня окутал мой кошмар, и я вскоре снова была готова идти в бой. Только настроение не улучшилось. Я была раздраженной и хмурой.
Даже Гамби раздражал меня, глупо улыбаясь на моем рюкзаке, будто бы его ничего в этом мире не заботило. Я резко закинула его в сумку и застегнула ее со словами: «И чего ты так радуешься?» Ответа я и не ждала.
В комнате снова не было окна, поэтому я была без понятия, какую погоду ожидать. С учетом того, что перед сном шел ливень и было жутко холодно, я решила одеться теплее. Я надела свежевыстиранное и сухое (ура!) термобелье, шерстяную водолазку, чистые (ну, практически) штаны и две пары шерстяных носков перед тем, как начать заталкивать свои разбитые ноги в ботинки.
Они протестовали. Ни под каким предлогом мои пальцы не будут вдавлены в эти ботинки даже на день. Крича от боли, я их медленно вынула и приняла поражение.
«Ладно, ладно, я вас услышала, – сказала я своим разъяренным пальцам. – Я надену другую пару обуви. Надеюсь, что там не так дождливо, как вчера». Другие ботинки не сильно лучше сидели в районе пальцев, но они были мягкими и гибкими, а когда я их надела, то хотя бы смогла встать и медленно походить на месте.
«Они заживут, Соня, – сказала я, поддерживая сама себя. – Просто продолжай двигаться – шаг за шагом».
Мне удалось собрать вещи и закинуть сумку ровно за десять минут, затем я двинулась в фойе за завтраком. Я оставила сумку в углу рядом со стойкой регистрации – там же, где я обнаружила ее предыдущим вечером – и пошла в столовую. Там меня встретил шведский стол, от вида которого у меня сильно разыгрался аппетит, особенно учитывая то, что на ужин я съела только картофель фри.
Разложены там были круассаны, сыры, злаки, йогурты, стоял свежевыжатый апельсиновый сок, а также большое количество свежих фруктов. «То густо, то пусто», – подумала я. Рада тому, что сегодня – густо. Я медленно ела, замечая других паломников со мной в столовой. Почти всех из них я видела на разных отрезках пути за последние три дня, поэтому мне показалось вполне естественным улыбнуться и поздороваться с ними.
Разложены там были круассаны, сыры, злаки, йогурты, стоял свежевыжатый апельсиновый сок, а также большое количество свежих фруктов. «То густо, то пусто», – подумала я. Рада тому, что сегодня – густо. Я медленно ела, замечая других паломников со мной в столовой. Почти всех из них я видела на разных отрезках пути за последние три дня, поэтому мне показалось вполне естественным улыбнуться и поздороваться с ними.
Две ирландки в возрасте, Маргрет и Вэл, сидевшие вместе напротив меня, поинтересовались, в первый ли раз я иду по Камино, на что я дала положительный ответ.
– А вы? – спросила я.
– Мы здесь уже второй раз, – они обе ответили почти в унисон, со своим лирическим ирландским акцентом.
– Мы пытались впервые пройти по Пути около трех лет назад, но Вэл повредила лодыжку на пятый день, и нам пришлось отступить. И вот мы снова делаем попытку его пройти, но теперь решили разбить Путь на секции, – рассказала Маргрет.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовалась я.
– Мы собираемся идти всего неделю, а потом поехать домой. Мы вернемся в следующем году, и пройдем еще неделю, а через год – еще одну неделю. Мы на себя слишком сильно давили в первый раз, поэтому решили выбрать такой подход. А вы? Вы пройдете весь путь?
– Надеюсь, – ответила я. – Я не уверена, потому что сильно повредила пальцы на ногах и теперь очень больно ходить.
– Сожалею, – вздохнула Вэл. – У Маргрет была такая же проблема в прошлый раз. Это из-за Пиренеев. Во время спуска большое давление идет на пальцы.
– Вот оно что, – воскликнула я, благодарная за сочувствие и понимание. – Я их так сильно повредила, что теперь больно даже стоять.
– Только полегче, – предостерегла Маргрет, – а то повторите нашу ошибку и вам придется сдаться.
– Обязательно, – уверила я ее, сама не представляя, каким образом мне удастся на себя не давить, когда мне нужно было ежедневно проходить по двадцать пять километров в среднем, чтобы не отставать от своей сумки и гостиничных бронирований.
«Что ж, если смогу, то смогу. Нет – так нет, – подумала я, попивая апельсиновый сок. – Не буду заранее об этом волноваться».
После завтрака я пошла к стойке администратора, чтобы мне поставили печать в моем паспорте паломника до того, как направиться к выходу.
Меня встретило свежее утро и яркое солнце, впервые за несколько дней. На земле лежал слегка припорошенный снег, который, по всей видимости, двигался за мной из Субири, и солнечный свет, который, отражаясь, танцевал на площади, захватывал дыхание своей красотой. Внезапно я ощутила вдохновение.
«Святая Мария, Матерь Божия, пройди со мной сегодня и помоги мне дойти до следующего пункта в целости…»
Я прервала свою молитву, чтобы убедиться, что я положила свои энергетические батончики в куртку. Я ощупала карманы – они были там.
Я продолжила:
«…пожалуйста, помоги мне пребывать в хорошем расположении духа, пока я иду, быть открытой и внимательной ко всем благословениям, которые Путь приготовил для меня на сегодня. Спасибо и аминь».
Сделав глубокий вдох и установив цель, я двинулась к ней, отталкиваясь палками для ходьбы. Хорошо, что я их взяла. Они меня так выручали: помогали обходить препятствия, вытягивали из грязи, не давали мне упасть. Я ощущала себя четвероногим существом, и мне очень нравилось это чувство.
Пока я шла, мои мысли вернулись ко сну, который мне приснился той ночью, но его негативная энергия покинула меня. Он напомнил мне далекое воспоминание, которое было едва уловимо.
Я думала о смысле своего сновидения и искала желтые указатели.
Интуитивно я чувствовала, что все, что было во сне, было так или иначе связано с самим Путем и с тем, как я его проходила в прошлых жизнях – будь то пилигримом или рыцарем. Но концепция прошлых жизней казалась не совсем правильной, когда я задумалась над такой возможностью. Скорее это напоминало альтернативную реальность, противоположную прошлому существованию, в которую я вновь вошла с началом Пути. Сказать наверняка было сложно, так как такие вещи никогда не бывают совершенно ясными.
Однако я не могла долго думать о сновидении. Путь меня снова затянул, и мне необходимо было полностью сконцентрироваться на своих действиях. Указатели плясали то тут, то там, и если бы я за ними не следила, я бы точно сбилась с пути. Кроме того, к моему несчастью, путь был тяжким и был наполнен еще бо́льшим количеством очень крутых подъемов, что заставило не только пальцы ног, но и ноги целиком гореть в агонии.
Пока я шла, начала раскрываться тема дня, как, казалось, это происходило каждый день с начала моего похода. В тот день темой стал гнев!
Я проснулась испуганной, а затем разгневанной, почти в таком же настроении, в котором я пребывала последние несколько лет. Безусловно, я не всегда была разгневанной, но осознала, что в моей жизни было несколько людей, которые оставили меня особенно рассерженной. Я также поняла, что существовали некие повторяющиеся темы, или модели, которые относились к этим людям, что тоже меня сильно злило.
Помимо людей, которые меня сильно раздражали, меня в особенности злило наставление, которое мне давалось с раннего детства, о том, что мне было непозволительно злиться. Никогда.
Будь то мой отец, монахини в школе или же люди, с которыми я сталкивалась на жизненном пути, мне всю жизнь твердили, что злиться – это неприемлемо. Если я и злилась, то все считали, что я дерзкая, опасная, дефектная, а также заслуживаю порки или иного наказания за так называемое «грехопадение». И наказания я получала в полной мере.
Создавалось впечатление, что быть женщиной, или «верующим», или же и тем и другим одновременно подразумевало забыть о злости и просто стать сговорчивым зомби, принимающим любое дерьмо, которое ему подадут.
«Черта с два!» – крикнула я в никуда.
Хотя я и слышала данное послание на протяжении всей жизни, я никогда не принимала его. Я сопротивлялась. Я бунтовала. Я отказывалась подчиняться, становиться мягкой, контролируемой, покорной. Вместо этого я была вне себя от гнева. Также при необходимости я нападала на тех, кто пытался заставить меня принять это сообщение, прибегая к крикам, воплям, протестам.
«Не говорите мне, что делать! Не обходитесь со мной таким образом! Не ведите себя, как идиоты! Не делайте вид, что не ведете себя как идиоты, когда так и есть! Не отрицайте своего пассивно-агрессивного поведения! Не бейте меня! Не игнорируйте меня! Не называйте меня сумасшедшей! Не выгоняйте меня! Не манипулируйте мною! Не будьте трусами!»
Умею же я показывать характер! Я могла разойтись до невероятной степени. Может, роль тут играет латиноамериканская кровь, но, когда меня провоцировали, я с катушек съезжала.
За пару недель до моего отъезда у меня была сравнительно серьезная ссора с другом. Он много выпивал во время ужина, и с каждым бокалом мартини его заносило все сильнее и сильнее. В один момент я с ним не согласилась на тему какого-то пустяка, а он подскочил и накричал на меня в полный голос посреди ресторана.
Ну, я просто встала и ушла. Тем не менее проблема была в другом. Спустя несколько дней мы встретились, и он обвинил меня в том, что я слишком озлобленная, чтобы быть его другом.
То есть то, что я получила в полной мере, – было в порядке вещей, но то, что я с ним не согласилась и ответила ему, – было для него слишком. Он сказал, что рядом со мной «небезопасно».
Я кипела, когда думала об этом. Затем я подумала об отце. Мне в особенности запрещалось показывать характер при нем. Если я это делала и позволяла себе ответить ему, меня усмиряли как минимум тяжелым ударом по голове и отправляли в свою комнату. Он приказывал мне «заткнуться и исчезнуть». От этой мысли у меня внутри все бурлило.
Патрик тоже обвинял меня в неумении держать свой гнев под контролем. Он был прав. С ним я точно этого не умела. Он давил мне на все точки, и в последнее время я могла лишь взрываться. Он был единственным человеком за всю мою жизнь, который настолько сильно приводил меня в бешенство, ну, может, за исключением матери. Хотя, если подумать, то все же хуже ее. Незадолго до того, как он ушел, все, что ему необходимо было сделать, чтобы меня разозлить, – быть просто рядом.
Худший момент в этом – не то, что Патрик и другие люди осуждали меня. Худшим было то, что я сама себя осуждала и стыдилась того, что чувствовала гнев. Я попалась на крючок. Я испытывала гнев и одновременно стыдилась того, что злюсь. Я в любом случае проигрывала: что бы я ни сделала, я не могла справиться с негативом.
Я должна была уметь контролировать свой гнев. Я должна была оставаться спокойной и уравновешенной. Начнем с того, что я не должна была вообще начинать злиться. Я ведь духовный человек. Я – учитель. Мне ведь покровительствуют духовные наставники. Почему я вообще должна злиться? У меня был инструмент, показывающий, каким образом не позволять гневу возникать! Я посещала сеансы терапии и практические занятия с целью научиться контролировать гнев. Все попытки провалились.