Игорь же был фанатом рыбной ловли.
У Игорева отца была дача. Хотя назвать дачей ЭТО можно было с очень большой натяжкой. Просто моложавый, крепкий еще пенсионер переезжал на лето за город охранять лодочную станцию на одном из одесских лиманов. Место это принадлежало одному из самых богатых предприятий города. И завод этот не скупился. Потому, кроме огромного количества лодок и катеров, тут стояли благоустроенные двух– и четырехместные домики. Все это хозяйство и «принадлежало» ветерану завода Николаю Сергеевичу Барзову. И пребывало в прекраснейшем состоянии в строгих и умелых руках… …Долгие и очень разномастные автомобильные гудки спугнули жившую здесь, на Коблевском лимане, тишину. И из одного из домиков показался крепко сбитый, седой мужчина.
– Батя! – Игорь с видимым трудом – эта машина не была приспособлена к водителю с такими габаритами – выбрался из своего старенького, потертого «Опель-Кадета». – Принимай гостей!..
И началась суета.
Мужчины отправились кто за дровами для шашлыка, кто к ангарам с лодками готовить и их, и снасти к раннему утреннему лову, предоставив возможность женщинам хлопотать на кухне. Впереди был еще целый день и, что самое важное, вечер, а такую ораву нужно было чем-то кормить, пока не «приплыла» свежая рыба… Благо все было заготовлено из дома – и два ведра бастурмы на шашлыки, и свежие, сочные овощи, да и все остальное – старые вояки, как всегда, готовились основательно. Дети носились по траве, визжа и горланя что-то, плюхались в теплую воду лимана. Короче, гвалт стоял немыслимый. И каждый был при деле…
А когда на лиман опустилась ночь, вокруг яркого костра расселись «дачники», отправив свою младшую, самую беспокойную половинку по домикам спать.
Куски дымящегося, вкуснейшего шашлыка, печеная картошка из-под красных углей (как без нее?) – старая традиция, ну, и все остальное. Закусон и то, чем его запивать… Так и сидели около уютного костра два поколения. И было им хорошо и спокойно…
А где-то далеко за полночь у мерцающих красным цветом углей костра остались самые стойкие – Филин, Медведь, Монах, Слон и Джин. И о чем же еще было говорить этим воякам, как не об армии? Вот они и вспоминали прожитое, вспоминали друзей…
– Слушай, Игорек. Я уже столько лет хочу узнать одну историю, – спросил вдруг Андрей. – И все никак не получается.
– Это какую историю?
– Про твою первую Красную Звезду. Про твои остальные награды слышал, о каких-то знаю наверняка – при мне уже получал, а про этот орден ничего…
– Да-а! – отмахнулся Медведь. – Этот орден не я должен был получить. Он вообще гражданский и ко мне не имеет никакого отношения…
– Ты, товарищ старший прапорщик запаса, не придурялся бы, – с деланым возмущением произнес Коля Караманов, он же Монах. – В нашей армии такими наградами никогда не разбрасывались – вон, у Андрюхи их тоже две, но ты-то точно знаешь, как они зарабатывались, эти Красные Звезды. Знаешь?
– Да уж…
– И я знаю – первую за меня получил, вторую за плен добровольный…
– А ты-то сам, товарищ полковник Служби Безпеки України, или просто СБУ, гэбэшная твоя душа – Герой Союза! -…И моя Золотая Звезда Героя – не моя, а вот этих двух мужиков. – Николай ткнул пальцем в Филина и Слона. – И я считал и считаю, что Красная Звезда Филина, и тем более Красное Знамя Слона, потерявшего обе ноги, – это несправедливо! Да и Батя ваш считал тогда точно так же, написав представление на Золотые Звезды на этих тезок. От них просто отмахнулись тогда. Так что эта Звезда не моя, а их![47] Я им жизнью обязан, да и не я один, а вся группа Филина, наверное…
Было заметно невооруженным глазом, что Николай нервничал.
– Вот видишь, Коля, ты и сам живешь с тем же. Та моя Красная Звезда тоже не моя.
– Так рассказал бы, а? – спросил Джин, Марат Тукаев, прищурив свои узкие и без того татарские глаза. – Интересно же! Шайтан тебя забери! Медведь в Отряде был живой легендой – все про него слышали! Давай рассказывай!
Джин не служил под командой Филина и Медведя, хотя и был совсем рядом – в разведроте Джо.
– Ладно, черти! Забодали совсем! А четверо на одного – нехорошо!..
Август 1985 года
Медведь ехал в свой первый очередной отпуск после года службы в «Витязе». Это был тяжелый год. Наверное, один из самых тяжелых его годов в армии. Да что там! Так тяжело ему было только на своем первом году службы. Что тогда, что сейчас, он был новобранцем, правда, теперь уже попробовавшим, что такое фунт солдатского лиха. Провоевавший без малого четыре года, терявший друзей, сам выживший дважды лишь благодаря другу, награжденный не единожды, он был все же новобранцем. Медведь постигал тяжелейшую науку – науку войны…
Тогда, в госпитале, Медведь, уже не понимавший себя без армии и еще не знавший, что скажут эскулапы, безоговорочно принял предложение командира ОСН «Витязь». Батя… Провидец он был, что ли?..
И пошла учеба… С матюгами. До кровавых мозолей…
«Витязь».
Отряд специального назначения Министерства обороны СССР. Звучит гордо! Звучит…
Не простая это была наука. Ох, не простая! Наука войны…
И Медведь, знавший про то уже немало, отслуживший в бригаде спецназа ВДВ на офицерской должности, теперь постигал эту науку с другой, неизвестной ему пока еще стороны…
И как же страстно он желал получить Берет.
Краповый Берет, берет цвета крови…
Эти парни, которые служили в Отряде и были краповыми, и были настоящей элитой. Той самой «белой косточкой», без страха и упрека. Они просто шли и делали свое дело…
И Медведь начал с самого начала. Хотя нет. То «самое начало», которое занимало у новобранцев три с лишним месяца, Игорь прикончил за две недели. А потом началась настоящая учеба – учеба выживания. Только тогда Медведь и понял, как, в общем-то, мало он знал. Это было настоящее искусство.
Было очень тяжело. А ему вдвойне – совсем недавно искалеченное бедро частенько реагировало на эту учебу резкой, острой болью, а потом накатывала такая слабость, что ни руками, ни ногами не двинуть. Медведь только скрежетал зубами и удваивал нагрузки. А еще иногда после отбоя он забирался в самый дальний уголок каптерки, благо каптенармус оказался своим парнем, и с остервенением мял и плющил исполосованные шрамами четырех операций мышцы, не замечая катящихся градом слез…
Правда, был один человек, который с какой-то братской теплотой относился к Игорю… Кобра. Резо Габелия. Старшина-«сверчок». Его самый первый учитель. Теперь Резо был другим, с затаившейся в глазах грустью. Повидал, видно, многое за три года в Отряде…
И Игорь получил свой Берет. За четыре месяца прошел восьмимесячный курс, чем удивил не только сослуживцев, но и самого Батю. И с достоинством занял место «замка» РДГ старлея Князева. Или просто Шаха…
И потекла служба…
А через год Медведь отправился в свой первый очередной отпуск. …Игорь, как всегда, никого не предупредив, свалился, словно снег на голову.
Он позвонил в родную дверь всего один раз и прикрыл пальцем глазок, хотя это-то уже было лишним – так звонить умел только он. Из всего многоголосого разнообразия звонков из-под его пальца всегда вылетал один-единственный, настойчиво-требовательный, категоричный «Дзинь!!!».
Дверь распахнулась почти сразу, и на пороге появилась Лена.
Растрепанная, только-только из душа, в невесомом халатике, она растерянно хлопала своими зелеными глазищами, ничего не понимая:
– Ты?
– Не, не я – это моя субстанция, а я сейчас в Монте-Карло!
– А я, дура, испугалась!
– Чего?!
– Что это с твоей службы приехали, что ты…
– Не каркай! – Игорь сграбастал по-медвежьи жену в охапку и нежно поцеловал в пухлые губы. – Ворона ты моя!
Лена, настоящая степная, таврическая хохлушка, носила копну роскошных иссиня-черных вьющихся волос, спускавшихся до самой… До кобуры, короче говоря. И даже ниже… Она была удивительно похожа на цыганку, да еще и гадать умела на кофейной гуще как настоящая ворожея. Медведь и называл ее любя «моя домашняя ведьмочка».
– Домой-то впустишь? Или пойти покурить на лавочке внизу, пока выйдет кто?
– Дурак, да? – Она отклонилась назад, опершись возмущенно своими кулачками в могучую грудь Игоря. – Отпусти! И иди давай в ванную – от тебя несет, как от лешего. Где только тебя носило?!
– Где носило – там теперь нет! – Медведь улыбался во все тридцать два.
Опустив жену на пол из своих объятий, он смачно шлепнул ее по пухлому заду.
– Солдафон! – делано-возмущенно произнесла Лена. – И замашки у тебя казарменные! Ну-ка марш мыться! И не мешать, пока не позову – мне мужа с дороги накормить надо, а я еще не готова! Ясно?!
– Так точно! – рявкнул Игорь.
Так безоговорочно Медведь подчинялся только двоим людям – ей и Бате.
Видно было, что его не ждали. Вернее, ждали, конечно, но не теперь. Да оно и понятно. Полтора месяца назад Лена приезжала к Игорю на службу, с тем чтобы вернуться в Одессу вместе – его очередной намечался на середину июня. Но, как это бывало частенько в его жизни и после, в дверь гостиничного номера постучался посыльный и вытащил Медведя из теплой жениной постели сообщением, что группа Шаха срочно отбывает по приказу Бати. Сборы были, как всегда, короткими. Как и прощание. Игорь жил по принципу: «Прощаться нужно, как до завтра, а встречаться, как будто не виделись сто лет»… …А Ленка уехала из Москвы в одиночестве. Уехала ждать. И молить Бога, чтобы ее сумасшедший Медвежонок поскорее вернулся и по возможности не во «внеочередной» отпуск, а в нормальный, человеческий, пусть и меньший. И никто, даже сам Господь Бог не мог сказать, сколько продлится эта командировка и в каком состоянии вернется Игорь. Лене оставалось лишь надеяться на лучшее да делить свои переживания с самой близкой подругой – подушкой. Ибо место и род службы Медведя были за семью печатями для всех. Даже в семье старались поменьше говорить об этом… …Игорь не узнавал свой дом. Оставалось только молча удивляться, как эта простая деревенская девушка сумела все здесь изменить за год. Эта трехкомнатная квартира, в которой Игорь если и не родился, то уж точно вырос, в которой жили его родители, преобразилась неузнаваемо. Конечно же, старики всегда с нетерпением ждали домой своего сумасбродного сына, особенно из армии, но теперь… Где только не висели его фотокарточки! Одного, с Леной, с друзьями-«однополчанами»… И идеальный, почти армейский порядок, что никогда не было свойственно его матери. Короче, зная домочадцев, можно было точно сказать, кто в доме хозяин, вернее, хозяйка.
– Так точно! – рявкнул Игорь.
Так безоговорочно Медведь подчинялся только двоим людям – ей и Бате.
Видно было, что его не ждали. Вернее, ждали, конечно, но не теперь. Да оно и понятно. Полтора месяца назад Лена приезжала к Игорю на службу, с тем чтобы вернуться в Одессу вместе – его очередной намечался на середину июня. Но, как это бывало частенько в его жизни и после, в дверь гостиничного номера постучался посыльный и вытащил Медведя из теплой жениной постели сообщением, что группа Шаха срочно отбывает по приказу Бати. Сборы были, как всегда, короткими. Как и прощание. Игорь жил по принципу: «Прощаться нужно, как до завтра, а встречаться, как будто не виделись сто лет»… …А Ленка уехала из Москвы в одиночестве. Уехала ждать. И молить Бога, чтобы ее сумасшедший Медвежонок поскорее вернулся и по возможности не во «внеочередной» отпуск, а в нормальный, человеческий, пусть и меньший. И никто, даже сам Господь Бог не мог сказать, сколько продлится эта командировка и в каком состоянии вернется Игорь. Лене оставалось лишь надеяться на лучшее да делить свои переживания с самой близкой подругой – подушкой. Ибо место и род службы Медведя были за семью печатями для всех. Даже в семье старались поменьше говорить об этом… …Игорь не узнавал свой дом. Оставалось только молча удивляться, как эта простая деревенская девушка сумела все здесь изменить за год. Эта трехкомнатная квартира, в которой Игорь если и не родился, то уж точно вырос, в которой жили его родители, преобразилась неузнаваемо. Конечно же, старики всегда с нетерпением ждали домой своего сумасбродного сына, особенно из армии, но теперь… Где только не висели его фотокарточки! Одного, с Леной, с друзьями-«однополчанами»… И идеальный, почти армейский порядок, что никогда не было свойственно его матери. Короче, зная домочадцев, можно было точно сказать, кто в доме хозяин, вернее, хозяйка.
«Чудеса творятся или я сплю?» – думал Медведь, заглядывая в каждую дверь.
– Что происходит в этом доме, Лен?
– В этом доме ждут своего вояку.
– А казарменный порядок тут при чем?
– А чтобы адаптация к гражданке проходила безболезненно, не отвлекая внимания на разбросанные вещи и незастеленные кровати, – есть дела и поважнее этого.
– Психолог х-х… Кхм-кхм-мм-ы!
– А вот выражевываться запрещено! – Она повернулась к Игорю, оставив в покое плиту, на которой уже что-то шипело, шкварчало и побулькивало.
– Не буду больше.
– И не будь! Там, на службе, я знаю, вы говорите на двух языках: уставной и мат. А дома, будь добр, дорогой мой муженек, говорить по-русски. Да и вообще! Перед тобой кто, солдат или молодая красивая девушка?
– «Или»! – Лена опять оказалась в медвежьих объятиях.
– Фу-у! Леший! Вонючка! – Она притворно отбивалась от Игоря. – Команда была мыться, а то у меня сгорит вся стряпня. Все! Банный день!
– Есть! – приложил Игорь руку к несуществующему козырьку и четко, словно на плацу, выполнил команду «кругом!» – «левая пятка, правый носок»…
– К пустой голове? – раздалось вслед.
– А это только ты видела и никому не скажешь. Да?
– Иди уже, Топтыгин…
Игорь вышел из кухни и, разведя руки в стороны, дотронулся до стен маленького коридорчика, словно обнимая:
– Ну, здравствуй, дом… Год не виделись…
А потом было буйное, веселое застолье. С родителями, школьными друзьями и соседями. Игоря встретили истинно по-одесски – всем гамузом. Стол ломился от разнообразия. «Когда только успела? – удивлялся Медведь жене. – Да и из чего – холодильник полупустой был, сам видел?»
Только за заботами армейскими Игорек стал забывать понемногу, как это бывало всегда. По-одесски. Когда всем гамузом… Просто все! Никто никому ничего не говорил, потому что так было испокон веку – каждый пришедший приносил с собой то, что было в доме: кто винегрет или оливье, кто свежекопченую рыбу (Одесса же!) или даже балычок(!), кто шпик или почеревочек, пироги, пирожки с чем угодно, фаршированную рыбу, фрукты-овощи от родни и, конечно же, «самограй»[48], вкусовому разнообразию и крепости которого не было предела, а иногда и чистый спиртячок… Кто во что горазд. Но столы на таких гулянках всегда были шикарными.
И расходились с таких посиделок ближе к утру.
И уж почти перед самым рассветом угомонились Игорь и Лена, провалившись в объятиях друг друга не в сон, в какую-то тревожную полудрему…
Медведю привиделось что-то суровое, оно заставляло его тело поминутно вздрагивать и выкрикивать что-то нечленораздельное. Лена смотрела на своего такого любимого и такого незнакомого мужа, подперев щеку кулачком, и думала о своем, женском. Да так и уснула, разметав копну волос по подушке, прижавшись к такому большому и родному, беспокойному даже во сне телу…
Ее сон
– …Вы, милочка, когда в последний раз были у гинеколога? – проговорил седовласый врач, безбожно картавя.
Если уж совсем похоже, то прозвучало это так:
– Ви, мигочка, када в посгедний газ били у гиниколуга? – Одесса. Еврейская и, надо сказать, самая надежная в плане диагноза больница. Ну и персонал соответственно – надежный – «стагая», не выговаривающая половину русского алфавита «гвардия».
– Ну-у… Не знаю… Не помню я! Не нужно было. – Лена очень стеснялась процедуры осмотра у гинеколога и потому чувствовала себя не в своей тарелке. – Да и к чему все это… Здоровая я!
– Здоговая, да. И слава богу! – улыбнулся доктор с привычной одесской фамилией Диминштейн. – Замужем?
– А что?
– Быго бы удивитегно, шо такая иженчина и ешо ничья…
– Замужем, замужем…
– Симя, значит… И шо муж?
– А шо муж?
– Укагывает у поте гица или же на печке сидит, шо тот буйвог из Мугома?
– Не понимаю я шо-то вас.
– И шо там понимать? Не понимает она! – по-одесски делано возмутился врач. – Я спгашиваю: «Муж габотает или кгутит бейцалы и погтит кгов?» Шо тут непонятного?
– А-а!.. Работает, конечно же!
– И шо он такое, позвогте спгосить?
– Военный.
– Майог? Погковник?
– Прапорщик.
– Мн-да… И в хогошем месте?
– Послушайте, Соломон Наумович, а какое это имеет отношение к моему осмотру? Вы, часом, не маньяк? Замужем, не замужем! Вам-то какая разница?!
– Газница? Повегте стагому евгею, шо мине уже без газницы! Токо, шо ви с дитем будете делать сама, есги бгаговегный не можит обэспэчить?
– Каким дитем?
– Вашим дитем, мигочка, вашим – ви вжэ имеете себе эту заботу…
– А…
– Как я вижю – а как я вижю, так мало кито видит в этом гогоде – так ви, догогуша, имеете сибе исем недель гадости.
– Какой гадости?!
– Та не гадости, а га-дос-ти! Ви шо, гусский язык не понимаите? Ви бе-ге-мен-на-я! Тепег понятно или где?
– Вы серьезно!
– Не, я тут сижу и багуюсь. Так шо? Ви таки хотите иметь сибе етот гэмбэль на усю ижизинь или оно вам надо, я спгашиваю?
– Вы!.. Вы!.. Вы что говорите?! У вас-то самих дети есть?!
Пожилой гинеколог хитро посмотрел на Лену и с легкой грустью проговорил:
– Я имел семь газ сичастие иметь сибе этот гэмбэл… Типег все выгосли и гасъехогись из дома… И шо?! Звонить в мой и моей Гозы идень гождения и говогить какии-то сгова можит любой идьет, а таки шобы ижить гядом, так это нема дугных… Так надо вам это или, я спгашиваю? Пока июноша не сказал сдгасти…
– А что, мальчик будет?
– Ну, я не ОН… Но за согок лет габоты… Мине так видится, шо таки музчина назгевает, и богшой, надо сказать, мужичище.
– Доктор!.. – Лена была вне себя от счастья. – Можно я вас поцелую?!
Она схватила ладонями лицо этого старого еврея и стала целовать, словно полоумная.
– А мине таки пгиятно, шо аж сэгцэ зайшлось, сгов нет. Но! Моя Гозочка иделала это немного иначе… И ия пгивык. Пгостите, мамочка, стагого ивгея…
– Соломон Наумович! – Лена просто светилась от счастья.
Но эта девчушка была не по годам практична, и теперь ее раздирали на части вопросы:
– Так, а шо мне теперь делать, ну, чтобы все было нормально? Что кушать, как себя вести? Ну, я не знаю, может, что-то специальное?
– Кушать все, шо хочется, есги сгедства позвогяют. Вести сибя хогошо, как и гяньше. Ви, мамочка моя, на удивгение кгепкая и здоговая иженчина, так шо…
– А-а?.. – Лена зарделась алым цветом – неудобно ей было задать этому пожилому врачу волновавший ее вопрос.
Только этот старый врач был мудр и умен, повидав на своем веку немало:
– И с бгаговегным ви тоже можите спать. Токо но! И я вам скажу, не так, как гяньше…
– А как? – Девушка покраснела еще больше.
– И шо ви такое пго мине подумаги – шо я стагый извгащенец?!
– Да я… Да… И в мыслях у меня…
– Ви знаите, догогуша, и я имею сибе дома пигу, на манер бензопигы «Дгужба-2», уже тгидцать пиять лет – зовут ее Гозочка. Ми познакомигись в етом самом кибинете, када она дала мине посмотгеть сибе под юбку, как и ви. Я тада бил еще могодой, къясивый юноша с гаячей кговью. И так она мине тогда понгавилась, моя Гозочка, шо пгямо в етом самом кгесге ми и исдегаги нашего Сэмэнчика… Могодость, могодость… – Старый гинеколог улыбнулся своим мыслям. – Так она мине ту встгечу посейчас помнит. Говогит: «Шо это такое за габота илазить девушкам в тгусы? Так у тибе пол-Одессы дитей бегаит, или я не помню за Сему?!» А я гаячий бил, надо вам сказать, сумасбгод. Токо моя Гозочка висю мою гоячность исибе узяла. И слава богу…