— Ну… штук триста. Говорю тебе, икона стоящая. Массивная, больше метра высотой, широкая. Один оклад чего стоит, золотом переливается. Иисус Христос почти во весь рост, пальцы вот так вот держит.
Я огляделся вокруг в поисках знающего толк в иконах, консультанта. На счастье мимо как раз проходил Арутюн, невысокий, похожий на раскоряченного рачка армянин, вместе с родной теткой недавно пристроившийся на наш участок сразу за цыганами. Ни Скрипку, ни Аркашу звать не собирался. Лучше взять человека со стороны, для консультации, чем потом делить навар от продажи со своими. Тем более, Арутюн зависел от расположения нашего духа. Все-таки мы могли еще кого-то и прогнать.
— Арутюн, подойди сюда, — окликнул я его. Когда тот вразвалочку подтащился, объяснил суть дела. — Пойдем посмотрим? Если икона дельная, за консультацию отстегну.
— Зачем, слушай. Ты мне лучше квартиру найди. У тетки семья, жить практически невозможно. Двое детей, — завел старую пластинку армянин. Он был беженцем из Азербайджана. У моложавой, симпатичной его тетки муж, бывший майор милиции, год назад умер от сердечного приступа. Конечно, ей нужно устраивать свою жизнь, а здесь, как снег на голову, Арутюн.
— Кажется, мой сосед сдает угол, — вспомнил я о давнем разговоре с соседом. — Если куплю икону, попрошу подкинуть ее до дома, чтобы не торчать на базаре. Парень говорит, она большая. Заодно и договоритесь.
— Отлично, — сразу согласился армянин. — Где икона? Далеко?
— В машине, — напомнил парень.
— Тогда пошли, чего зря время терять.
«Уазик» примостился к бордюру чуть дальше автобусной остановки. Он еще не остыл от дальней дороги, расточая запахи степных ветров. Внутри железной обшивки было душно и сумрачно. За рулем сидел шофер, рядом с ним мужчина средних лет. Приведший нас парень сдернул холстину с лежащей на лавке толстой продолговатой коробки, которая оказалась иконой. Она действительно впечатляла размерами. Приоткрыв задние дверцы, чтобы лучше было видно, парень занял выжидательную позицию. Двое его товарищей, повернув головы к нам, молчали тоже. Ажурный, весь в хитросплетениях, оклад переливался расплавленный золотом в еще не жарких, бивших под углом, солнечных лучах. В первый момент мне показалось, что икона не имеет цены, — так прекрасна она была. Но потом я заметил, что длинные одежды Иисуса Христа прописаны как-то не совсем так. Вроде кособоко. Будто не настоящий художник писал их, а его подмастерье. Были и еще едва заметные глазу погрешности. Все-таки я не раз видел и старое, и более позднее церковное письмо, немного научился различать серийное от настоящего. Нестойкие сомнения подтвердил Арутюн, буквально водивший носом по стеклу.
— Сусалка, — то и дело поправляя очки, словно про себя бурчал он. — Сама картина рисована не темперой, а маслом. Лик прописан хорошо, но одежды широкими мазками.
— Значит, это не золото? — напряженно перебил его парень.
— Золото, но сусальное, — не оборачиваясь к нему, прогудел Арутюн. — Настоящего золота здесь микроны. На весь оклад ушло не больше грамма. Обычное покрытие, как на сборных крестах и куполах.
— Но она старинная. Еще дед с бабкой…, - начал было снова парень.
— Нет, какой старинная, — Арутюн наконец, снял очки, поморгал подслеповатыми глазами. — Короче, икона начала двадцатого века, рисована не истинным иконописцем, а художником со стороны.
— Ты хочешь сказать, что она ничего не стоит? — не унимался парень. По всему было видно, что он не верит выводам армянина.
— Особой ценности не представляет. Но надо бы посмотреть еще, в спокойной обстановке. Сколько ты просишь за нее?
— Триста тысяч. Но… можно немного уступить.
— Таких денег она не стоит, я даю стопроцентную гарантию. Шестнадцатый, семнадцатый век мы берем гораздо дешевле. А эта икона начала двадцатого.
— Послушайте, я предлагаю поехать ко мне и в домашней обстановке рассмотреть более детально, — вмешался я. — Чего зря делать выводы на бегу, тем более, кругом менты. Еще надумают ненароком заглянуть.
— Далеко? — наконец, подал голос шофер.
— Вторая остановка от площади Ленина по проспекту Октября.
— Поехали, — согласился уже поколебленный в первоначальных планах, но продолжавший не терять надежду, парень. — И с условием, чтобы все было по честному.
— По-твоему, я поступаю нечестно? — обиделся Арутюн. — Я вообще могу вылезти, разбирайтесь, как хотите сами.
— Заводи, — не давая разгореться бесполезным пререканиям, подогнал я шофера. — Дома и рассмотрим получше, и сделаем конкретные выводы.
Пожав плечами, шофер надавил на стартер. Резво проскочив буквально забитую машинами улицу Станиславского, «уазик» вылетел на проспект Ворошилова напротив «коня с яйцами», — так горожане прозвали огромный памятник героям гражданской войны и бойцам Первой конной армии Буденного. У жеребца, на котором, взметнув шашку, восседал сам командарм, действительно были яйца величиной с детскую голову. Обойдя по кругу площадь Гагарина, машина завернула на проспект Октября. Вся дорога заняла максимум десять минут. Втащив икону в квартиру, ребята положили ее на журнальный столик, сдернули холстину. Я включил люстру и настенное бра, хотя по комнате и без того гуляло солнце. Обступив ее со всех сторон, с напряженным вниманием принялись следить за действиями армянина. Тот долго обстукивал толстую коробку костяшками пальцев, прислушиваясь к издаваемому деревом звуку. Он был не звонким, а немного глуховатым. Значит, дерево не такое уж старое. В этих тонкостях я тоже немного разбирался. Старые доски как старинные монеты — едва серебром не звенят.
— Надо вытащить стекло, — прощупывая прибитые сверху планочки, загудел Арутюн. — Я хочу просмотреть, может, под окладом сохранилась фамилия писавшего икону мастера.
Я вопросительно посмотрел на парня, тот молча кивнул головой. Наверное, ему самому не терпелось узнать, что она из себя представляет. Аккуратно поддев планку стамеской, Арутюн отложил ее в сторону и, легонько пошатывая из стороны в сторону стекло, вытащил его из пазов. В нос ударил запах пыли и еще чего-то ветхого. Армянин приподнял украшавшие по углам оклад, поседевшие от налета времени, цветы на тончайших ножках. С одной стороны, с другой. Подковырнул мизинцем сусальную фольгу. Затем намочил слюной указательный палец, провел им по поверхности плоской толстой доски.
— Никаких обозначений. Я был прав, икона писана маслом вначале двадцатого века, — разогнувшись, развел руками. — Скорее всего, в иконописной мастерской, такой, как в Чалтыре под Ростовом. Письмо не донское, греческое, но современное.
Парень переступил с ноги на ногу, оглянулся на своих приятелей. Один из парней, не шофер, криво усмехнулся:
— Я говорил тебе то же самое, — сказал он. — В общем, чего тут скрывать, мы уже консультировались. Ответ был примерно одинаковым вот с твоим, — он кивнул на армянина. — Спроси, сколько дадут, да пора уже ехать.
— Ну… тридцать пять штук максимум, — Арутюн снял очки. — Ребята, это не то, что вы думаете. Обыкновенная работа в простой мастерской. Здесь нечего спорить, если бы она была стоящая, я бы так и сказал. Никто надувать не собирается. Дороже бы дали. А эту я даже не знаю, кому предложить. Дилетанту если какому.
Парень продолжал перениматься с ноги на ногу, покусывая губы. Было видно, как не хочется ему отдавать икону за такую сумму, хотя в середине девяносто третьего года деньги еще что-то стоили. На выручку пришел все тот же мужчина, который во время поездки сидел рядом с шофером.
— Слушай, пора ехать, не мотаться же с ней по всему Ростову. Если не успеем получить груз, то придется балдеть здесь до завтрашнего утра. А кому это надо!
— Мне тоже не свети загорать, — поддакнул шофер.
— Давай тридцать пять тысяч, — наконец, махнул рукой парень. — Эх, надо было еще в Ейске хорошенько все придумать. Есть же в Ростове богатые клиенты. Они бы отвалили пусть и не триста, но двести тысяч рубликов точно.
— Думать никогда, не вредно, — отсчитав деньги и передав их парню, сказал я. — Ты спихнул и гора с плеч, а мне с ней надо еще побегать. Если бы икона была маленькая, было бы совсем другое дело. А большую кто возьмет. Городские квартиры — не храмы Господни. Иную вещь не знаешь куда пристроить.
Когда за клиентами захлопнулась дверь, Арутюн вставил стекло, прибил планочку на место. Затем отложил стамеску, уселся в кресло и посмотрел на меня. Наверное, на моем лице лежала печать глубокого раздумья, потому что он сразу попытался успокоить.
— Не переживай, за пятьдесят штук ты всегда ее толкнешь. Тому же деду-иконнику, который каждый день отирается возле нас. А у него богатых клиентов достаточно. И тебе даст заработать, и сам наварит неплохо.
— Ладно, пойдем к Сашке, — прервал я размышления. В отношении продажи у меня были совершенно другие мысли. — Если, конечно, он уже не сдал комнату какому-нибудь квартиранту.
Комната оказалась незанятой. Хозяин и квартиросъемщик быстро договорились о цене, и стал Арутюн тоже моим соседом. Я расплатился с ним за консультацию, он в знак благодарности в тот же вечер поставил бутылку коньяка. А утром я погнал не на базар, а по знакомым ямам, в которых притаились денежные мешки. И нашел одного, заведующего складом на овощной базе. Тот как раз подкатил к воротам картофелехранилища на новенькой «Волге». Когда-то, лет пятнадцать назад, после смены на заводе, я с ребятами разгружал картошку из шестидесятитонных вагонов, зарабатывая за несколько часов адского труда по пятнадцать рублей. Кроме денег мы прихватывали с базы сумку — другую клубней, помидор, яблок, лука, капусты, свеклы. То есть того, чего на данный момент недоставало в доме. Нас редко ловили, потому что мы знали все тайные дыры в заборе, все лазейки под многочисленными воротами. Впрочем, руководству базы, это, наверное, было на руку. Скорее всего, они списывали недостачу не только на крыс, мышей и гниение, но и на нас, их бессловесных, хотя и вороватых, рабов.
Красочно описав внешний вид иконы, и добавив ей добрую сотню лет, я занял выжидательную позицию, со стороны абсолютно равнодушную. Заведующий, знакомый еще по тому времени, когда он работал на складе простым бригадиром, долго крутил ключи от «Волги» в холеных пальцах, одновременно буравя меня маленькими остренькими глазками.
— Понятно, — наконец разлепил он узкие губы. — Дальше заливать не надо. Лучше скажи, за сколько хочешь ее продать.
— За бесценок, клянусь, — пылко сказал я. — Сто пятьдесят тысяч по нынешним временам — копейки. А икона великолепная. После революции церкви начали рушить, ну старики и приволокли ее домой.
— Ты про это уже рассказывал. Хорошо, поедем.
Я вскочил в поскрипывающую, еще пахнущую сборочным конвейером, тридцать первую модель, мы бесшумно проскользнули через главные ворота базы, и понеслись по направлению к моему дому, мягко покачиваясь в затянутых в чехлы кожаных сиденьях от многочисленных колдобин, на которых любой другой автомобиль давно бы поломал рессоры. Дома, заведующий долго ходил вокруг да около, заставляя меня прилаживать икону и так и эдак. Я видел, что она ему понравилась с первого взгляда, иначе бы он и смотреть не стал. Для таких людей имели действительное значение слова: время — деньги. Хотя дилетант чистейшей воды, абсолютный в искусстве ноль. Исход сделки был предрешен, — икону купят. Я даже не сомневался в том, что клиент не скостит ни копейки. Так оно и получилось. Рассмотрев ее со всех сторон, постукав для приличия по деревянному корпусу, заведующий кивнул головой. Остренькие глазки его потеплели, бледноватое лицо приняло благодушное выражение, какого не знало, наверное, со дня рождения этого человека.
— Нормально. Заверни ее во что-нибудь и неси в машину.
Я мигом исполнил приказание, благо, ребята оставили холстину. Открыв дверцу, аккуратно положил икону на заднее сиденье. Заведующий нырнул под руль, отогнув край коврика между педалями, вытащил из-под него несколько купюр пятидесятитысячного достоинства. Отсчитав три, протянул мне, ни мало не смущаясь тем, что проделывал на моих глазах. Затем положил оставшиеся деньги снова под коврик и только после этого повернулся ко мне покрасневшим лицом:
— Если попадется хороший парень с бриллиантами, мужской, привезешь, покажешь. Размер двадцать первый. Желательно из червонного золота. Или царские пятерки, десятки, женские украшения, тоже с бриллиантами. С алмазами и прочим не привози, обработка дороже обойдется. Цепи «Кардинал», «Кайзер» граммов по тридцати. Я помогу тебе их неплохо пристроить. Понял?
— Понял, — вытянулся я в струнку.
— Где меня найти знаешь.
Тихо уркнув, машина плавно отчалила от обочины дороги. Проводив ее затуманенным взглядом, я сунул деньги в карман и поплелся домой. Давно, лет восемнадцать назад, когда еще занимался книгами, за счет перепродажи комплектуя нужную мне библиотеку, был такой случай. Еврей Гарик вручил двенадцатитомник дефицитного тогда Жюля Верна и попросил отвезти на заправку за Ворошиловским мостом. Начальник бензоколонки, положив книги в сейф в конторке, тоже подвел меня к своему «жигулю», открутил отверткой лючок во внутренней боковине дверцы и достал из него пачку десяток и сотенных. Недавно прошел дождик, купюры слиплись, пахли железом и бензином. Вместо положенных трехсот рублей, начальник отвалил триста шестьдесят — лишний полтинник и десятка, которая просто затесалась случайно. Но он даже не обратил внимания на разный цвет купюр. Пересчитывать тоже не стал. Перед тем, как положить деньги обратно, вынул из кармана четвертак, сунул в мои руки тоже. За услуги. О, времена, о, нравы. Наверное, вы никогда не переменитесь.
Быстренько собрав в сумку необходимое для работы, я поехал на базар, потому что время еще- позволяло. Душу согревали сто пятнадцать тысяч рублей навара. Теперь у меня было почти полмиллиона. До тех денег, на которых крутились ребята, конечно, далеко, но уже кое-что есть. Можно расщедриться и купить Людмиле, например, рыбный деликатес или баночку икры. Нам нередко подносили крупную черную из Астрахани. По двадцать пять тысяч за килограмм. Правда, среди ваучеристов прошел слух, что на окраинах Ростова кагэбэшники задержали набитую под завязку банками с красной икрой грузовую машину, после чего приток ее на рынок резко сократился. Крытый ЗИЛ — 130 был с астраханскими номерами, хотя красная икра поставлялась из другого места, а в Астрахани она была черной. Но икру везли не только из бывшего татарского ханства, но и с Каспийского моря, с высыхающего Арала и даже с родного Азова. То есть, для тех, у кого карманы оттопыривались от крутых пачек бабок, выбор не беднел. Астраханская же оставалась самой вкусной.
Не успел я поздороваться с ваучеристами и занять свое место, как подошел Арутюн. Раньше, прежде чем подойти к нам, он снимал табличку с груди, иначе ребята могли ее просто порвать. Сейчас же плотный кусок картона с надписью: «Куплу чэк, золото, долары, старый манэта вещь», остался прикрепленным к отвороту рубашки. Заметив хмурые взгляды коллег по бизнесу, я взял Арутюна за локоть, отвел в сторону. Странный народ, эти армяне. Дай им подержаться за палец, через некоторое время ощутишь, что вся рука в их распоряжении. Арутюн тоже, наверное, думал, что если он нашел контакт со мной, то дело в шляпе. Можно разгуливать по всему участку, не пряча табличку в карман. Хотелось объяснить, мол, дорогой мой новоявленный сосед, я не царь, тем более не Бог. Если возникнет между тобой и ребятами напряжение, я быстренько отойду на приличное расстояние, дабы не потерять их доверия, а то и своего места.
— Слушай, я зачем подошел, — армянин все-таки уловил неприязненное к нему отношение ваучеристов, потому что волосатая рука сама потянулась к куску картона. Но также медленно вернулась в исходное положение. — Я нашел купца. Мужик дельный, при деньгах. Если задвинем тысяч за восемьдесят, навар пополам. Мой же купец.
— Я продал икону, — разозлившись на то, что армянин не собирался претендовать на часть дохода с самого начала, а теперь заговорил о наваре, прервал я его. Цену, конечно, сбил он. Без его консультации, я отвалил бы больше. Но презент он уже получил в виде недорогой отдельной комнаты у соседа. Так в чем дело! Хэт, хитрая бестия. — Сегодня утром одному богатому дилетанту. Она ему понравилась.
— Так быстро? За сколько? — вылупил подслеповатые глаза Арутюн.
— За пятьдесят тысяч. Ты сам говорил, что больше за нее не дадут. Я и запросил эту сумму.
— Э-э, надо было подождать. С такими вещами торопиться не стоит. Мало, что я скажу, может, я их раскручивал.
Я мигом сообразил, что армянин действительно навешал продавцам лапши на уши. Скорее всего, икона, несмотря на некоторые погрешности в письме, была старинной, с фамилией художника, с именем священника, освящавшего ее в таком-то году. А потом привел бы настоящего знатока, предварительно выпроводив меня на улицу, пусть даже на кухню, якобы для того, чтобы не мешал договариваться, и запросил ту сумму, которую она стоила. А мне остегнул бы десять тысяч, пятнадцать. В наглую перехватывать он не осмелился, потому что клиенты были моими, в случае разборки, ребята на базаре тоже за меня. А он всего лишь не определившийся новичок. Значит, не такой уж дилетант заведующий складом с овощной базы. Недаром часа полтора осматривал икону со всех сторон.
— Поздно, дорогой, рассуждать. Дело сделано, — стараясь загасить поднявшуюся снизу волну злости, сказал я. — Не поеду же я забирать ее обратно. Да и вряд ли отдадут.
— Не отдадут.
Арутюн подтвердил мои рассуждения с такой уверенностью, что первоначальные сомнения в отношении исторической ценности иконы возросли еще больше. Но я уже не хотел об этом думать, достаточно того навара, который лежал в кармане. В конце концов, всего не загребешь.