Она исчезла за толстыми стволами деревьев. Григорий остался один у глухо плескавшей воды. Невдалеке маячил низкий силуэт Монплизира. Чернело небо, с него срывались и гасли пылинки звезд.
-- Утром я разобрал, что это и не кольцо вовсе. - Гришан вновь закрыл лицо руками и застонал. Потемкин обнял его за плечи и принялся было успокаивать, но Орлов продолжал. - Сегодня стою в карауле...
...Он слышал, как из соседней залы приближались голоса, один из которых показался ему знакомым.
-- Вы, ваше высочество, все сидите со своими книжками? - Насмешливо спросил мужчина. -- Разве академическая библиотека еще не целиком перекочевала в нашу спальню?
-- Наша спальня завалена товарами из игрушечных ловок, - язвительно парировала женщина. - Надеюсь Елизавете Воронцовой куклы нравятся больше, чем мне, и она составит вам лучшую кампанию.
-- О, нас связывает чистейшая дружба, вам этого не понять.
Дверь распахнулась, и Орлов чуть не умер. Мимо него прошла великая княгиня и этот голштинский выродок. Григорий готов был провалиться под землю...
-- Она скользнула глазами по комнате и не узнала меня, - горестно заключил он свой рассказ.
-- А ты, идиот, хотел, чтоб она тебе на шею бросилась? - Мрачно спросил Потемкин. - Ты ее разве раньше не видел?
-- Мельком. А ночью не узнал.
-- Мудрено ли? Наши дамы так мажутся на маскарадах, что их родные мужья не узнают. - ворчливо заметил Гриц.
-- Не-ет. У этой лицо было чистое, - мечтательно заметил Орлов. - Ты ее когда-нибудь видел?
-- Откуда мне? Я на лошади во внутренних покоях в карауле не стою, почему-то разозлился Гриц.
Потемкин соврал. Он видел великую княгиню два года назад, во время приезда вместе со студентами Московского университета ко двору. Тогда она произвела на него странное впечатление, и теперь Гриц не сумел бы никому рассказать об этом.
Слишком худая и хрупкая, Екатерина смотрелась фальшивой нотой среди приземистых пышных дам, окружавших императрицу. Приходилось даже опасаться за ее здоровье: не сухотка ли?
Она не была ослепительно красива: тонкие дуги бровей, большие, породистые руки, темные зачесанные назад волосы без пудры... И вместе с тем Гриц мог в любой момент вызвать из памяти ее лицо. Все, вплоть до едва проступавшей рыжей родинки на скуле, которую он, конечно, не мог заметить тогда.
Потемкин никогда не посмел бы хотеть ее, да и было бы странно хотеть такого тонкого, неосновательного тела... во всех его подробностях от легких щиколоток и узких, белых в темноте ступней, до худых, но сильных плеч и детской неразвитой груди. Ничего этого он не видел, но вообразил в одно мгновение.
Она стояла на другом конце зала, спиной к нему, а он ощущал, что его рукам хорошо знакома горячая потная бороздка ее позвоночника, изгиб поясницы, маленький и твердый, как камень, зад... Нет, она была даже нехороша. Но откуда он знал, как именно дрожит от возбуждения ее подбородок, как напрягается всеми мышцами ее впалый живот и суетливо бьются колени, как она закусывает левый уголок нижней губы, когда... и как устало клонится ее голова набок после...
Разве о таком можно рассказать? Даже Гришану.
Оба молчали. Потемкин был не на шутку встревожен.
-- Ну, доложу тебе, мил друг, влип ты в историю, - наконец, произнес он, проводя ладонью по лбу.
-- Что же мне делать? - Горестно спросил Орлов. Он сидел на окне, солнце било ему в спину и сияло сквозь русые кудри словно золотой венец.
-- Забыть, - твердо заявил Гриц. - Не было ничего. Перстень твой уже продали, она тебя не узнала. Все. И никому, слышишь, никому ни слова.
-- Не-е. Не можно, - протянул Орлов. - Я ей теперь буду везде в коридорах попадаться. Может узнает?
-- Вольному воля, дураку - Тайная канцелярия, - махнул рукой Потемкин.
-- Но ты ведь меня не выдашь? Слово дворянина? - Взмолился Гришан.
Гриц вдруг хорошо представил себе, как изогнется на дыбе мощное тело его друга, как палач поднесет ему к лицу горящий веник. "Откуда это во мне? - Думал Потемкин. - Уже скоро 20 лет, как никого смертью не казнят. Раздули дело с Бестужевым, так его никто пальцем не тронул".
Орлов сидел, уронив голову на руки, и тяжело вздыхал.
-- Ты еще кому-нибудь сказал? - Наконец осведомился Гриц, вставая.
-- Сержанту Корсакову. Со мной в карауле стоял, - срывающимся голосом сообщил Гришан.
-- Трепло, - с презрением бросил Гриц. - Иди сейчас, не мешкая, к нему, дай денег. Возьми у меня, за бельем спрятано. Да скажи, что есть люди, которые знают, и если с тобой, что случится, то ему, Корсакову, не поздоровится.
-- Ну как? - Осведомилась Прасковья Александровна через пару дней, прогуливаясь утром с великой княгиней в маленьком садике под ее окнами. У края дорожки лежал потерянный фрейлинами волан, и обе дамы задержали на нем многозначительный взгляд.
-- "Выше всяких похвал", - улыбнулась Екатерина, процитировав надпись из последнего фейерверка, сверкавшую над монограммой Елизаветы Петровны. Выше всяких похвал, Парас.
-- Я же говорила, - победно улыбнулась графиня. - Это тебе не Стась, голубушка.
-- Но почему? - Голосе великой княгини прозвучала едва сдерживаемая досада. - Почему? Какая-то дворняга, Бог знает кто, человек из самых низов... И ничего не боится! Ведь он узнал меня на следующий день, знаешь? Во дворце, чуть было не кинулся ко мне! Если б ты видела, с какой ненавистью он смотрел на моего мужа... А этот, потомок королей... - она не стала договаривать, ясно ощущая, что подруга прекрасно понимает ее.
-- Петербург -- до крайности нездоровый город. При таких погодах какой амур? - Издевательским тоном заявила Брюс. - Мужик бродит, как сонная муха, особенно иностранный. Вы от кого плизиру ждете? Аристократ, кровь дряхлая, и так еле, еле по жилам течет, а тут еще наши туманы да дождики...
Сердясь на себя за выходку на маскараде, Като на следующий день попыталась примириться со своей уже увядающей любовью. Доказать, что на самом деле любит Понятовского, а мимолетная встреча Бог знает с кем не оставила в ее душе никакого следа. Они провели вместе ночь, пользуясь тем, что великий князь вновь ушел к Воронцовой.
-- Станислав! -- Ее руки легли ему сзади на плечи. Лицо уткнулось в спину. - Станислав...
Одеяло еще хранило тепло его тела, а он уже стоял одетый и сам закалывал перед зеркалом жабо рубиновой булавкой. Ей захотелось, что бы Понятовский, наконец, перестал собираться.
-- Станислав, - тихо повторила она, - Я изменила тебе... один раз... тогда...
-- Я знаю, - посол не обернулся к ней, но Като заметила, что булавка вырвалась у него из неловких рук и острым концом уколола палец. Красное пятно расплылось на белом брабантском кружеве.
-- Прости меня.
-- Пустое, я не сердит. - Его дивные нежные губы ласково улыбнулись ей.
Като вдруг сделалось страшно.
-- Ты снисходителен ко мне, как к умирающей. Клянусь тебе, у меня больше с этим офицером ничего не было. Хочешь, я сумею сделать так, чтобы его завтра же не стало в гвардии? У меня есть связи. Фельдмаршал Апраксин... Его отправят на войну, в Пруссию... и все будет кончено.
-- Зачем? - Станислав с невыразимым изяществом повернулся на одном каблуке от зеркала. - Хочешь добрый совет?
Екатерина изумленно смотрела на него.
-- Не стоит сразу рвать с этим преторианцем. Он может еще пригодиться...
Сейчас воспоминание о его словах ранило и оскорбляло ее. "Приятно, когда ты нравишься за просто так, -- думала она, -- но Стась... Стась..."
-- Парас, - тихо, но требовательно обратилась Екатерина к подруге. Я должна повидать Орлова еще раз. Мне необходимо с ним поговорить.
-- Поговорить и только? - Прыснула в кулак графиня, но осеклась, встретившись глазами с тяжелым, жестким взглядом великой княгини.
Екатерина еще раз повторила свою просьбу ровно через неделю, когда двор из-за дождей вынужден был вновь вернуться в Петербург. Спускаясь по лестнице графиня, хихикала в кулак. Теперь ее подруга больше не плакала, она возлежала у себя в комнате на алой атаманке и, беспечно улыбаясь, требовала от Прасковьи Александровны найти героя ее ночного романа. Каково?!
Глава 5. ЧЕЛОВЕК С ПРИНЦИПАМИ
-- Я никогда не решусь войти туда, Парас, - великая княгиня с такой силой вцепилась пальцами в руку спутницы, что под кружевной белой перчаткой на запястье графини Брюс остались синие следы.
-- Накиньте вуаль, моя дорогая, - Прасковья Александровна сама опустила на лицо Като глухую черную сетку, часто расшитую шелковыми розанами, так что цесаревна едва видела сквозь нее дорогу. - Идемте, -Брюс взяла вздрагивавшую подругу за руку и помогла ей выбраться из кареты.
-- Я никогда здесь не была, -- с опаской озираясь по сторонам, сказала Екатерина. - Кажется, вон там лес?
-- С медведями и соловьями-разбойниками, -- прыснула Прасковья Александровна. - Это парк Аничкова дворца. Конечно, он, и правда, почти что лес. Но знаешь, говорят, Разумовский вздумал огородить его чугунной решеткой на манер берлинских.
-- Вместе с волками и разбойниками? - Тоже засмеялась Като.
Боже, как ей нравились эти петербургские несообразности! Какой там парк? Лет десять назад Ее Величество прирезала к новопостроенному дворцу Алексея Разумовского все пустоши, выгоны и рощи от Фонтанки до самого Казанского. А надо сказать, что там во всю ширь и мощь колыхался сырой и темный еловый бор, где величественно разгуливали лоси, неся свои царственные рога, и заливалась лаем графская охота - посреди города. Говорят, что и разбойники не раз наведывались из-за Фонтанки, пытаясь угнездиться на жительство прямо в столице. Потому-то Алексей Григорьевич затосковал и решил, по примеру хороших хозяев, огородить свое имущество литыми берлинскими решетками. А что? Пусть не мешают графу грибы собирать!
Екатерина повернула голову и с интересом уставилась на двухэтажный деревянный дом на каменном подклете, который выходил на реку глухо задернутыми окнами. За ними едва заметны были полоски яркого света, пробивавшиеся между плотными гардинами. Со стороны дома доносилась слабо уловимая музыка. Обостренный от нервного напряжения слух Като различил даже звон хрусталя. Или ей это почудилось?
Ветер переменился и подул с реки.
-- Пойдем. - Брюс поежилась от внезапно налетевшей сырой взвеси. Знаешь, я больше люблю московскую погоду. Угораздило же Петра построить здесь город! Маман говорит, что на самом деле он хотел, чтоб столица располагалась только на островах.
Екатерина кивнула. Матушка Брюс, Мария Андреевна Румянцева, знала, что говорит. Несколько лет до замужества она, дочь дипломата Матвеева, бойкая девица с новыми европейскими манерами, почерпнутыми в Лондоне, где служил ее отец, была, как тогда называли, "амантеской" Петра. Впрочем, у него таких амантесок... Но ее государь все же выделял и, когда, наконец, обрюхатил, приискал доброго тихого мужа. Старший брат Прасковьи, Петр Румянцев даже лицом слегка походил на покойного императора. А вот Брюсша удалась в мать. Боже, как хороша! И как распутна! Бедный старенький Александр Иванович Румянцев...
-- Так мы идем? - Брюс решительно взяла Като за руку.
-- Это и есть заведение Дрезденши? - Неодобрительно спросила великая княгиня. - Ты здесь бывала?
-- Сто раз, - кинула Прасковья.
-- И что ты там делала? - Изумилась ее спутница.
-- Ах, Като, Като, - Брюс с шутливой укоризной покачала головой, -Мне себя трудно унять, нежная и пламенная дишперация моей души требует утоления всякий час дня и ночи. Надень, -- она протянула спутнице черную бархатную маску, скрывавшую лицо ото лба до самых губ. - Знатные дамы ходят сюда в масках.
-- Знатные дамы? - Удивилась Екатерина. - Зачем? Разве им мало куртуазных развлечений при дворе?
Прасковья тихо засмеялась.
-- А мы зачем сюда пришли?
-- Мы по делу, - строго парировала великая княгиня.
-- И они по делу, - уверила ее Брюс. - Каждая хочет найти кавалера по своему вкусу. В свете это бывает трудно. Нужно, чтоб и его вкус был услажден совершенствами избранницы. Здесь кавалеры менее требовательны... Вернее требовательны только в одном вопросе. - Брюс со значением постучала себя по поясу, к которому был привязан тугой кожаный кошель.
-- И такое бывает? - Удивилась Като. - Знаешь, я ведь не дитя и прекрасно понимаю, что продают себя и мужчины, и женщины...
-- ...Но в свете это обернуто во множество условностей, -- подхватила Брюс. - В сотни мелких куртуазных подробностей, которые сглаживают дело. А здесь все выглядит просто.
-- Грубо, я бы сказала, - хмыкнула великая княгиня. - Поэтому меня и коробит. Нельзя было найти другого места?
-- Нет, -- беспечно помотала головой Прасковья Александровна. - Здесь безопасно. Никому и в голову не придет, что ты сюда поехала. Ну решайся же! Там чудно. - она с тоской бросила взгляд на верхние окна заведения. - Тебе понравится.
-- Мне не понравится. Но идем, - скрепя сердце, заявила Като.
Дамы вошли во двор и, обогнув мусорную кучу, направились к двери под гнутым железным козырьком. Две разбуженные кошки прыгнули у великой княгини из-под ног, напугав Екатерину и насмешив Брюс. Вокруг стояла чернильная мгла и только со второго этажа доносились музыка и смех.
В тесной прихожей, куда попали подруги, свет тоже не горел, но Прасковья Александровна на ощупь нашла лестницу и, двигаясь по хорошо знакомому маршруту, сумела ни разу не оступиться. Като шла, вцепившись пальцами в предательски шуршавшее шелковой платье Брюс и стараясь тоже не поскользнуться на облитой помоями лестнице.
Наконец, две невысокие створки дверей распахнулись перед спутницами, и яркий свет целых снопов свечей, воткнутых в высокие жирандоли и многократно отраженных в зеркалах, ударил им в лицо. Екатерина поразилась, как в таком жалком домишке могут располагаться столь роскошные покои? Чрево знаменитого на весь Петербург заведения Дрезденши было, и правда, великолепно. Его содержала предприимчивая немка, вывезшая со своей родины целую стайку прелестниц и значительно пополнившая штат уже в России. Ее прыткие дрезденские кокотки, едва попав в столицу, мигом обзавелись более прибыльными делами: кто открыл шляпный магазин или модную лавку на Невском, кто учил юных девиц из ничего не подозревавших дворянских семейств "хорошим манерам", а заодно оказывал интимные услуги почтенным отцам своих воспитанниц, кто сумел найти себе постоянных богатых покровителей. Однако штат Дрезденши от этого ничуть не пострадал. Дела заведения процветали.
Людвига Карловна, как называли хозяйку дома в России, немедленно поднялась навстречу новым гостям с приветливой улыбкой на лице. Это была полная цветущая дама средних лет, которая уже вышла из возраста метрессы, но зато могла держаться с каждым посетителем как старый, все понимающий друг.
Прасковья Александровна сказала ей несколько слов по-немецки. Так тихо, что оглядывавшаяся по сторонам Като их даже не расслышала. Хозяйка почтительно закивала и широким, не лишенным изящества жестом пригласила подруг проследовать в глубь анфилады комнат. Великой княгине показалось, что Дрезденша смотрит на нее чуть насмешливо. И правда: вуаль, под ней маска, широкий плащ, не позволяющий судить о фигуре, капюшон, полностью скрывающий волосы... Пожалуй, в этом пестром, сияющем зале с его изысканно раздетыми обитательницами, среди голых плеч и полу прикрытых кружевными платками бюстов, Като, так желавшая остаться незамеченной, в своем черном платье привлекала наибольшее внимание.
Великая княгиня на мгновение смешалась, но взяла себя в руки. "Я приехала по делу, -- сказала она себе, -- и не уйду, пока дело не будет сделано. Что же Прасковья?"
Брюс уверенно шествовала рядом с ней, она чуть склонила голову вперед и нахально улыбалась всем встречным. Судя по тому, что графиню многие приветствовали вполне дружелюбными возгласами, ее узнавали даже в маске.
-- Парас! Что за чучело ты с собой привезла?
-- Какая-нибудь добродетельная вдовушка, изнывающая от скуки? Боится нарушить траур по дураку-мужу?
Все эти замечания относились к великой княгине. Като почувствовала, как под жарким, плотно облегавшим лицо бархатом ее кожа пылает от стыда.
-- Давайте сдернем с нее маску! И посмотрим, кто это такая! Клянусь, я ее знаю!
Цесаревна замерла от испуга. В комнате находились не только дамы, но и кавалеры. Они сидели на широких диванах с гнутыми спинками, обнимая своих пассий, пили венгерское и дразнили проходящих. Вокруг слышался смех и обидные реплики по адресу закутанной в черное фигуры.
Два молодых, уже изрядно набравшихся типа оказались по бокам от вновь прибывших дам. Как видно, с довольно серьезными намерениями.
-- Брысь! - не разжимая зубов, цыкнула на них Прасковья. - Не по вашим кошелькам товар!
Однако на кавалеров ее слова не произвели никакого впечатления. Брюс поздно поняла, что совершила ошибку: перед ней были не просто подвыпившие богатые лавочники или парикмахеры, часто торчавшие в заведении Дрезденши. В этой комнате спутницы столкнулись с преображенцами, о чем свидетельствовали разбросанные на стульях форменные кафтаны, снятые тяжелые перевязи со шпагами и даже загнанные под диваны треуголки.
Подоспевшая Дрезденша было залепетала что-то вроде: "Господа, господа, в моем заведении не принято нарушать инкогнито посетителей..." но была отодвинута в сторону мощной лапой одного из гвардейцев.
-- Ты, блядь, помолчи про свое заведение!
-- А ну посмотрим, что за птица. - другой протянул руку к маске Като и в тот же миг взвыл, потому что великая княгиня выпрямилась и влепила ему звучную пощечину.
-- Молчать, мерзавец! - крикнула она так, что у нее самой заложило уши. - Ты как стоишь, и с кем разговариваешь? Мое лицо закрыто, но твоя-то рожа, слава Богу, без маски! Еще одно слово, и твой командир завтра же устроит тебе пять нарядов в карауле.
Оглушенный ее криком гвардеец было отступил, но спохватился, подбодренный хохотом товарищей.