– А вопрос у нас к вам, Михаил Александрович, пока всего один, – назидательно сказал Крячко и покосился на Гурова, который с интересом разглядывал Лукьянова из углового кресла кабинета заместителя префекта. – У вас есть любовница?
– Что-о? – вскипел Лукьянов и даже приподнялся со своего кресла. – Да как вы смеете?!
На Крячко этот всплеск эмоций не произвел никакого впечатления. Заложив руки за спину, он стоял перед столом заместителя префекта и чуть покачивался с пяток на носки. Станислав Васильевич задал вопрос и теперь ждал ответа. Эмоции его не интересовали.
Всплеск закончился, как и следовало ожидать, очень быстро. Лукьянов перестал изрыгать возмущение, нервно перекладывать бумаги на столе. Наконец он поднял взгляд на полковника и громко вздохнул.
– А почему это должно иметь какое-то отношение к убийству моей жены?
Крячко молчал и терпеливо ждал ответа. Очень выразительно ждал. Два матерых оперативника из Главного управления уголовного розыска – это не два участковых лейтенанта. Гуров в своем углу неэтично зевнул во весь рот, с клацаньем челюсти, и лениво полез в карман за сигаретами. Казалось, что все происходящее его абсолютно не интересует.
Лукьянов вдруг ощутил себя газелью в жаркой саванне, дорогу которой перегородили два огромных льва. Сзади – река, по бокам – скалы, а на пути – два льва. Они вроде и сытые, ленивые, но животное чутье подсказывает, что за этой видимой ленью и вялостью кроется кровожадная неумолимая сила. В один миг два вялых хищника вдруг могут обратиться в две желтых вспышки свирепой ярости. Бросок – и нежная плоть брызнет под когтями и клыками теплой кровью.
– Я бы еще понял подозрения в адрес жены, которую подозревают вместе с любовником в убийстве богатого мужа, – сказал Лукьянов каким-то неестественно тонким, срывающимся голосом.
– Вы полагаете, что пол имеет определяющее значение? – удивился Гуров, пуская сигаретный дым в потолок. – По документам ваша супруга была очень богатой женщиной. Посудите сами, Михаил Александрович, ведь в случае инициирования вами развода она могла бы и обидеться.
– Да вы… у меня жену убили! Как вы можете так кощунственно…
– Можем, Михаил Александрович, можем, – заверил Гуров из своего угла. – Мы еще и не так можем. Особенно когда ни в чем не повинных женщин убивают на пороге собственного дома, а ее муж уверяет, что любил супругу больше всего на свете. Изменять жене разве не кощунственно? Теперь вас совесть разве не мучает? Полковник, помогите подозреваемому.
– Зовут ее Ирина, продолжайте дальше! – жестко приказал Крячко.
– Красавина Ирина Владимировна, – тихо ответил Лукьянов.
– Дальше!
– Работает управляющей салоном красоты «Гармония». Живет на Ново-Сокольнической, 24, квартира триста пятнадцать.
– Пишите рабочий, домашний и мобильный телефоны!
Лукьянов взял ручку и с угрюмым видом стал записывать номера телефонов.
– Мы вам хотим посоветовать, Михаил Александрович, – тихо, по-отечески добрым голосом сказал Гуров. – Не звоните любовнице, не надо. Если мы узнаем, что вы ее предупредили о нашей беседе и предполагаемом визите к ней, то нам придется шепнуть прокурору, что вас нужно ограничить в действиях. Во избежание создания помех следствию. Понимаете?
– Да. Вы меня задержите?
– Послушайте, – изумился Крячко, беря из рук Лукьянова листок с номерами телефонов, – а где же заверения, что она тут ни при чем, что она не такая?
– Смысл? – хмуро буркнул Лукьянов. – Вы все равно мне не поверите. И все равно будете все проверять.
– Обязательно, – пообещал Крячко, – но все же… Как-то странно, такой естественный позыв… Но вы все-таки, Михаил Александрович, воздержитесь, пожалуйста, от активного отдыха, визитов к друзьям и от других передвижений по городу, не связанных с вашими профессиональными обязанностями. Дом, работа, дом. Очень обяжете.
…Красивая двадцативосьмилетняя женщина была так напугана, что все подозрения в ее причастности к убийству стали иллюзорными. В практике сыщиков, безусловно, встречались и не такие убедительные артисты, но интуиция сразу подсказала Гурову, что это «пустышка». И не потому, что, как удалось установить, Ирина Красавина в жизни не держала в руках огнестрельного оружия, и не потому, что ее мутило от вида крови. И не потому, что она была рафинированной блондинкой.
Как выяснилось, Красавину вполне устраивало положение любовницы. Необременительная связь с молодым симпатичным мужчиной, который не требовал верности до гроба, который делал дорогие подарки, несколько раз покупал Ирине путевки на дорогие курорты. И визиты к любовнице у Лукьянова тоже были не очень частыми. Не очень обременительная, но весьма доходная связь для молодой женщины, которая по натуре не была домоседкой, не горела желанием обзавестись тихим семейным уютом и кучей детей. Красавина еще не все взяла от жизни. Мотива нанимать убийцу и подсылать его к законной жене своего временного любовника у нее не было. Казалось бы.
Через два дня Сузиков засек Ирину Красавину в обществе молодого, спортивного телосложения мужчины. Они провели вечер в ресторане, а потом поехали к Красавиной домой. Неизвестный не покидал квартиры всю ночь, до восьми часов утра. Капитан Сузиков получил приказ срочно установить неизвестного, род занятий и его связи.
* * *Генерал Орлов слушал доклад сыщиков и чертил карандашом узоры на листе бумаги. Он не задал ни одного уточняющего вопроса, ни разу не перебил Гурова. Практически Петр Николаевич ни разу не поднял на сыщиков глаз.
– Мы считаем, что ситуация тупиковая, – неожиданно брякнул Крячко. – Отработаны все версии. Новых нет, а ждать, что всплывет на черном рынке, можно до морковкиного заговенья.
Гуров покосился на друга. Он понял, что Стас все это сказал умышленно. Не потому, что он так считал на самом деле, а потому, что хотел спровоцировать шефа хоть на какое-то признание. Какого черта двух полковников из главка гноят на этом заурядном деле, которое находится в юрисдикции МУРа и прокуратуры округа?
– В самом деле, Петр, – сказал Гуров, – может, посвятишь в тонкости большой политики?
Орлов долго молчал, водя карандашом по бумаге. Потом поднялся и подошел к большому окну кабинета. Генерал молчал и смотрел на ярко освещенную вечернюю улицу, проносящийся поток машин и разноцветные огни рекламы.
– Лева, ты помнишь, что говорил мне год назад? – спросил Орлов. – Вот в этом самом кабинете?
– Я много чего говорил в этом кабинете и год назад, и месяц назад, и на прошлой неделе…
– Перестань, пожалуйста, – устало попросил Орлов и сел в свое кресло.
Вот такая тихая просьба, прозвучавшая второй раз за истекшую неделю из уст генерал-лейтенанта милиции, человека жесткого, непримиримого, сказала Гурову многое. Видать, все очень серьезно, и, видать, силы Петра Николаевича Орлова не беспредельны.
– Ты сказал, что твое место тебя вполне устраивает, – напомнил Орлов. – И ты сказал, что не желаешь ни за какие погоны и пенсии играть в игры с политиками от грязного бизнеса и бизнесменами от грязной политики. Вы в самом деле со Стасом считаете, что главный сыщик страны может быть вне политики?
– Давай, давай, Петр! Колись. Ты уже созрел для того, чтобы давать показания.
– Пошел ты… Ладно, мужики. Только не ждите, что это поможет вам в розыске.
– Тогда какой смысл говорить об этом? – разочарованно сказал Крячко.
– А такой! – вдруг разозлился Орлов и хлопнул ладонью по крышке стола. – Такой, что вы поймете, что стоит на кону, и будете пахать за десятерых.
– Плохо тебе, Петр, – понимающе кивнул Гуров, – устал ты.
– Устал! – рыкнул Орлов. – Мне стрелять хочется… Ладно, ввожу вас в курс дела и объясняю, почему это дело мне нужно обязательно раскрыть. И в кратчайшие сроки. Поэтому я вас и подключил.
– Без дифирамбов, пожалуйста, – хмыкнул Гуров. – Мы не институтки.
– Начальник главка в любом министерстве, – продолжил Орлов, проигнорировав замечание Гурова, – это человек министра. Это неизбежно. Либо ты работаешь в команде и в интересах команды, либо ты не работаешь вообще. Каждый министр – человек своего братства в политике, поэтому он и министр. И играет он по правилам братства – в те ворота, в которые ему велят. Это в райотделах Урюпинска да у вас вот со Стасом можно заниматься только преступностью и отвечать за раскрываемость, за соблюдение законности, секретности в оперативной работе и так далее. А вот я вынужден еще и в политические игры играть. И не дай вам бог узнать, чего это мне стоит и еще кое-кому! Мне мало хорошо на коллегии выглядеть, мне важно министра не подставить. И тех, кого он подставить не хочет. И будь у меня хоть на грош сомнений в их порядочности, плюнул бы и ушел на пенсию. Это усвоили?
– Петр, мы никогда в непорядочности тебя не подозревали, – напомнил Крячко. – Что, появилось желание исповедоваться?
– Петр, мы никогда в непорядочности тебя не подозревали, – напомнил Крячко. – Что, появилось желание исповедоваться?
– Появилось желание напомнить вам, что мое дело не только за работу уголовного розыска в стране отвечать, – огрызнулся Орлов. – Теперь поймите и другую вещь. Каждый заместитель префекта округа – человек самого префекта. Иначе бы зачем ему, на хрен, такие замы! А каждый столичный префект – человек мэра.
– Иначе бы зачем ему, на хрен, такие префекты, – поддакнул Крячко.
– Чем дальше, тем страшнее, – усмехнулся Гуров.
– Чем дальше, тем противнее, – поправил Орлов. – Очень удивлюсь, узнав, что вы, асы сыска, любите мэра Москвы. Потому что вы в отличие от московского обывателя прекрасно понимаете, что и как он тут делал все эти семнадцать лет. И каким таким образом его жена стала самой богатой бизнес-леди страны. И не купитесь вы ни на какие подачки мэрии пенсионерам и учителям, ни на какие социальные программы.
– Ну ясно, ясно, – поморщился Гуров. – Мы поняли, что Лукьянов – человек префекта Северо-Западного округа, а тот… и так далее. Как это вяжется с убийством?
– Я предупредил, что с самим убийством это, скорее всего, никак не вяжется, – развел руками Орлов. – А вот со сроками раскрытия… Иными словами, ситуация такова. Люди – я не называю фамилий – из крупного бизнеса, правительства и думских фракций, которые заинтересованы, чтобы нынешний мэр Москвы оставался таковым как можно дольше, обратились в наше министерство. Они очень обеспокоены этим ужасным преступлением и просят приложить максимум усилий для его раскрытия. Раскрытие в кратчайшие сроки докажет лояльность нашего министра к данной… данным людям. Не удается быстро раскрыть – и у этих людей возникает подозрение, что на их просьбу начхали с высокой колокольни. Грозит это не заурядной обидой, как в случае с соседским Вовочкой, которому теперь не дадут покататься на велосипеде. Это равносильно признанию тяготения к другим силам, к иной политической расстановке. А наш министр и так держится на волоске. Пока на горизонте не обозначился новый капитан корабля, заместителям министра и начальникам главков следует воспринимать просьбу как приказ. При изменении политической окраски нового руководителя они окажутся не замаранными политическими пристрастиями. Раскрытое дело, которое просили раскрыть побыстрее, может ни о чем другом и не говорить, кроме как о профессионализме работников. А нераскрытое трактуй как хочешь, вплоть до неполного соответствия занимаемой должности.
Гуров улыбнулся, но Орлов его улыбку понял по-своему.
– И нечего лыбиться! Ты решил, что меня мое кресло теплое волнует? Так ты знаешь, какое оно теплое! Ты Котунь вспомни, Лева. И ты, Стас, вспомни. Вспомните слизняка начальника УВД, вспомните жителей, боящихся выходить на улицу, вспомните наглые рожи, которые и пистолеты за поясом не старались особо скрывать. Дело Галины Старовой вспомните[1]. На все я плевать хотел, на всякую политику! Но вот на то, что в это кресло или в какое повыше может сесть такой вот слизняк или еще кто похуже, я плюнуть не могу. Потому что я профессионал! И вы профессионалы!
– А если честно и без красивых фраз? – усмехнулся Гуров.
– Как мне тяжело с тобой, Лева, – проворчал Орлов. – Все-то ты понимаешь, во все дыры тебе надо залезть… Разумеется, я надеюсь, что это не простое ограбление и не «бытовуха». А надеюсь я, что вы мне вскроете настоящую причину. И вскроете быстро. И пока информация не стала официальной и не легла на стол прокурора, я надеюсь использовать ее против коррумпированных чиновников. У меня и тех сил, которых я придерживаюсь и чьим сторонником являюсь, появится серьезный политический рычаг.
– Ладно, Петр, не кручинься. Сделаем дело.
– Ну, вот и договорились, – кивнул генерал.
У Гурова зазвонил мобильный телефон. В возникшей тишине позднего вечера в полумраке кабинета звук всем троим показался тревожным. Гуров глянул на номер звонившего и многозначительно посмотрел на Крячко и Орлова.
– Да, Никита, слушаю, – тихо ответил сыщик в трубку. – Молодец, капитан, наконец раскинутые тобой сети стали приносить рыбку… Да, сейчас приедем.
Нажав кнопку отбоя, Гуров не спеша стал засовывать телефон в чехол на брючном ремне. Орлов начал злиться и барабанить пальцами по столу. Крячко спокойно ждал информации. Выдержав нужную театральную паузу, Гуров наконец дал пояснения:
– В ломбард на Новослободской сдали серьги из числа драгоценностей, похищенных в доме Лукьяновых. Серьги изъяты, сам Лукьянов их опознал. Вот такой поворот событий, господа офицеры.
– Чушь, бред! Нелепость, – зло сказал Орлов. – Проверьте еще раз, отдайте на экспертизу потожировых. Бред сивой кобылы! Так не бывает.
– Бывает, – равнодушно вставил Крячко. – Если убийца выбросил ценности по дороге с места преступления. И в этом случае убийство с целью ограбления – всего лишь инсценировка. Готовь, Петр, рукав для лишнего козыря в своих мутных играх.
– Все, валите отсюда! – махнул Орлов рукой. – Все новости по серьгам докладывать молниеносно и в любое время суток.
Когда Гуров и Крячко добрались на Петровку, была уже ночь. В кабинете Сузикова слышалась негромкая музыка. Настольная лампа освещала стол и полную пепельницу на нем. Сам капитан развалился в кресле у стены и, запрокинув голову, с закрытыми глазами слушал стоящий на подоконнике двухкассетник с СD-проигрывателем.
Открыв глаза и чуть повернув голову на звук открывающейся двери, Сузиков сладко потянулся и широко во весь рот зевнул.
– Расслабляешься? – подмигнул капитану Крячко.
– Думаю, – возразил капитан. – Думаю, какого черта краденое сдавали в ломбард и какое отношение сдавший может иметь к убийству.
– И что надумал? – поинтересовался Гуров, включая свет в кабинете и усаживаясь за стол сыщика.
– Думаю, что никакого, – ответил Сузиков, открыв папку и выкладывая перед Гуровым одну бумагу за другой. – Это протокол изъятия серег, это объяснения служащей, которая их принимала, это протокол опознания Лукьяновым и его объяснения. Кстати, серьги приметные: на одной ремонтировался зажим камня, там следы пайки. Завтра на всякий случай навещу мастерскую, в которой полгода назад эти серьги ремонтировали. Может, мастер и вспомнит. Серьги редкие, в Чехии их Лукьянов жене покупал. Потому по нашему описанию на них в ломбарде внимание и обратили. А вот это данные на того, кто сдавал. По справочной я ее пробил.
– Санько Валентина Ивановна, – прочитал Гуров вслух. – Паспорт, прописка…
– Обратите внимание, что она живет в том же районе, где и находится ломбард. Сходила в ближайший, я проверял.
– Сведений о месте работы нет, вдова… Ты прав, Станислав Васильевич, – повернулся Гуров к Крячко. – Мы в полной заднице. Убийцы краденого в скупки не сдают. Сдают случайные люди, которые ни ухом ни рылом не ведают.
– Инсценировка? – спросил Сузиков.
– Наверняка, – кивнул Гуров. – А это значит, что мы «тянем пустышку».
– Отработать версию все равно придется, – напомнил Крячко.
– Придется. И срочно. Предлагаю пока не дергаться, а все силы бросить на разработку этой Санько. Делать все придется очень быстро и очень тихо.
Сыщики разъехались по домам добрать остатки ночи. Предстоящие сутки или двое обещали быть насыщенными.
В восемь часов утра Гуров и Крячко подъехали на Новослободскую улицу к дому, где была прописана Валентина Ивановна Санько. Еще ночью получивший задание участковый уже работал. Грузный майор вышел из подъезда минут через тридцать. Сузиков махнул рукой и пошел к машине Крячко, стоявшей за углом дома.
– Докладывай, Алексей Петрович, – кивнул на незнакомцев в «гражданке» Сузиков.
Участковый хотел было поинтересоваться, кому он должен докладывать, но потом, видимо, решил, что сыщику из МУРа виднее. Если он говорит, то надо докладывать, а не вопросы задавать. Нужно будет, сами представятся.
– В пятьдесят третьей квартире сама Санько не проживает. Она сдает ее двум приезжим девицам из Рязани, которые работают в туристической компании. Данные их паспортов я переписал, вот они, – майор протянул Сузикову лист бумаги. – По фактуре бумаги паспорта нормальные, по реквизитам надо пробивать. Где живет сама Санько, они не знают. Телефона ее тоже не знают. Ежемесячно она звонит двадцать пятого числа, а потом в оговоренное время приходит к девицам за деньгами. Договора аренды не оформляли. Прошелся по соседям. Девиц мало кто в лицо видит. Уходят рано, возвращаются поздно. Вечеринок не собирают, шума не слышно, гостей не водят. Даже по внешнему виду девочки скромные. Можно верить, что приехали устраивать жизнь в Москве и нацелены только на работу.
– Про Санько соседи чего-нибудь знают? – постарался вернуть рассказ в нужное русло Сузиков.
– Адреса проживания не знают, но одна из сорок восьмой квартиры сказала, что Санько вроде бы работала поваром в кафе недалеко от станции метро «Новослободская». Год назад соседка через Санько договаривалась там о проведении банкета. Юбилей справляла.