- У меня есть... эээ... партнер. Он надолго уезжал, а теперь... эээ, вернулся и хочет провести ревизию... – посетитель то и дело облизывал губы и утирал лоб платком.
Кстати, платок «выбивался» из образа – большой, клетчатый, из грубой ткани и явно застиранный.
После чего принялся рассказывать, какой нехороший - во всех смыслах – этот самый партнер...
- И чего вы хотите от меня? – невежливо перебила я длинный перечень пороков.
Гость метнул в меня гневный взгляд, но тут же спохватился и растянул губы в улыбочке, напоминающей о протухшем жире.
- Эээ... у него мало времени, всего неделя... эээ... если бы он заболел...
Он умолк, глядя на меня со значением.
На несколько мгновений я онемела.
- Вы хотите, чтобы я отравила вашего партнера?! – спросила, с трудом проталкивая слова сквозь стиснутое яростью горло.
- Ну... эээ... зачем же так прямолинейно? – заюлил он, вновь утирая платком лоб. – Всего-навсего небольшая болезнь... эээ... ничего фатального...
- Вон отсюда! – негромко велела я, вставая. Голова вновь раскалывалась, над левым глазом то и дело нещадно стреляло болью.
- Что ж вы так? – спросил он с удивлением и даже некоторой укоризной. – Мы ведь с вами... эээ... деловые люди... Уверен, вы и раньше... эээ... ну не выкобенивайтесь, мы... эээ... договоримся о цене...
- Идите к йотуну! – сказала я от души, распахивая дверь.
Приличной женщине не положено говорить подобного, но уж очень ситуация располагала.
Он налился краснотой и пообещал:
- Ах, вы так?! Тогда... эээ... я обеспечу вам такую репутацию, любезная, что... – он замолчал, словно споткнувшись о мою улыбку.
- Тогда мне придется сообщить моему доброму другу, инспектору Сольбранду, о вашем намерении отравить партнера...
Он смотрел на меня с нарастающим ужасом и негодованием, потом нашелся:
- У вас нет никаких... эээ... доказательств. Вы даже не знаете, как меня зовут!
- Не волнуйтесь, я найду вас по запаху! – пообещала я ласково. – А доказательства добудет полиция.
Изрыгая проклятия, он выкатился за дверь...
Я осталась сидеть в кресле, массируя виски и морщась при малейшем шуме, долетавшем с улицы. Извлекла из-под воротничка платья янтарное ожерелье – так давно его ношу, не снимая, что перестала вообще замечать – и принялась перебирать пальцами бусины. Обожаю янтарь: то ли застывшие капельки меда, то ли осколки солнца, оброненные в теплую морскую воду.
Боги, как же мне хотелось оказаться где-нибудь подальше от городской толчеи и шума! На морском берегу или в горах, где от тишины звенит в ушах, а покой охватывает душу мягкой периной...
Успокоиться удалось не сразу. Пожалуй, с учетом того, как начался день, с моей стороны вообще было опрометчиво прийти в «Уртехюс». В жизни бывают периоды, когда лучше пересидеть в постели, отгородившись от всего и вся.
Поразмыслив, я зажгла аромалампу – блюдце на подставке, под которым располагается свеча. Немного воды, эфирное масло... Один из простейших способов применения ароматерапии.
Ладан, мускатный шалфей, цитронелла и грейпфрут – чтобы успокоиться и одновременно взбодриться.
Сладковатый аромат с легкими цитрусовыми нотками быстро наполнил комнату, вытесняя гнилостный душок, оставшийся от последнего посетителя...
Теперь надо сделать крем для госпожи Инги.
Непосвященным процесс кремоварения кажется неким таинством. В действительности ничего сложного тут нет.
Первым делом составить рецепт, рассчитать долю каждого ингредиента.
Потом все тщательно взвесить и отмерить: отдельно масла, воду и активные компоненты. Ну и, разумеется, эмульгатор – специальное вещество, связывающее масло и воду.
Баночки с будущим кремом отправляются на водную баню, чтобы достигнуть нужной температуры. Активные ингредиенты – экстракты, эфирные масла и т.п. требуют деликатного обращения, поэтому они дожидаются своего часа на столике рядом.
Дождавшись, пока все нагреется, смешать воду и масло, хорошенько взбить венчиком и охладить при помешивании. В остывший крем добавить эфиры, консервант и т.д.
Вот и все!
Должно быть, описание звучит тоже довольно пугающе. Но стоит хоть разок сварить крем, как все встанет на свои места...
Я порхала по лаборатории, вдохновенно отмеривая, смешивая, попутно суя нос во все пузырьки подряд и тихонько мурлыча что-то музыкальное.
О, сандал! Невольно вспомнилась спокойная улыбка Исмира.
Словно нежный голосок флейты, тихонько напевающей в отдалении. Простенькая и негромкая мелодия удерживает крепче собачьей сворки, завораживает безыскусным напевом...
Кружит голову, словно шампанское, лопаясь на языке тысячей пузырьков.
Интересно, все ли драконы благоухают так же, или это особенность данной... хм, особи?
Как-то снова вспомнились романтичные бабушки сказки.
Бриллиантовое сверкание льда завораживает, манит, дразнится: попробуй, растопи, преврати в ласковую воду...
Глупо. В сказки я давно не верю, а в любовь тем более.
Передернув плечами, я уселась за стол и принялась выписывать счета. Их предстояло отправить клиентам, с тем, чтобы те прислали оплату Ингольву. Именно так: по закону все имущество жены принадлежит мужу. Даже «на шпильки» он ежемесячно выдавал мне небольшую сумму. От щедрот, так сказать.
Помнится, однажды у меня стащили кошелек. В официальных бумагах значилось, что у «Мирры, дочери Ярослава и жены Ингольва, украли кошелек, принадлежащий означенному Ингольву...». Как будто украли украденное...
Впрочем, хватит вспоминать о неприятном!
Крем готов – сливочно поблескивает в баночке и благоухает сладкой розой и прохладно-строгим ладаном, счета стопкой высятся на столе...
Заперев дверь в «Уртехюс» - хватит с меня на сегодня посетителей! – я отправилась в дом и поднялась прямиком в оранжерею. Остановилась на пороге, не веря глазам.
Между грядками танцевал Палл, трепетно прижимая к груди горшочек с каким-то редким растением, очередным щедрым даром хель.
Коротышка, едва доходящий мне до груди (а я невысокого роста даже для женщины), всю жизнь посвящал травам и цветам, практически не выходя из теплицы. Он вырос в дальнем поселке, затерянном в снегах, и упрямые ростки жизни его буквально завораживали...
Поздоровавшись с Паллом, я принялась расспрашивать о грузе, доставленном с «Бруни».
Потом он умчался что-то пересаживать, а я прошла в дальний уголок оранжереи. Этот сад специй принадлежал лично мне. Ровные грядки с ромашкой, мятой, лавандой, мелиссой... Чуть дальше цветы – белые лилии, яркие венчики герани, гибискус. Имбирь, куркума, сочное алоэ, лимонные и кофейные деревца... Жаль, нечасто мне удается здесь побыть, так что в основном ухаживать за моим личным садиком тоже приходилось Паллу. Впрочем, он ничего не имел против.
Размяв в пальцах веточку розмарина, я вдохнула едкий свежий запах. Розмарин означает память.
Отчего-то мне отчетливо вспомнились встревоженные глаза бабушки тем летом, ее расспросы. И моя наивная уверенность, что она не поймет, что я – такая взрослая и умная – все лучше знаю...
Впрочем, какой смысл жалеть? Пусть в жизни были беды и огорчения, пусть все сложилось не так, как мечталось, я живу дальше. А печаль – всего лишь роса на листьях, она высохнет с восходом...
За окнами давно стемнело – в Хельхейме зимой долгие-долгие ночи, и следовало торопиться к ужину...
В гостиной я застала прекрасное общество: приосанившийся Ингольв что-то вдохновенно рассказывал прекрасной медсестре. В уголке устроился мой свекор, одобрительно кивающий в такт словам сына. В кресле у камина напряженно выпрямился Петтер.
Ординарца Ингольв числил среди приближенных и позволял ему изредка ужинать в кругу своей семьи, хотя с остальными подчиненными тщательно соблюдал субординацию.
- Добрый вечер, - вежливо произнесла я, остановившись на пороге.
Свекор небрежно кивнул, распушивший хвост Ингольв, кажется, вообще не заметил моего появления, как и его собеседница. А вот мальчишка меня удивил: взглянув на командира, он перевел взгляд на меня, и я ощутила исходящую от него смесь стыда, неодобрения, злости...
- Добрый вечер! – уже громче повторила я.
Петтер вскочил и поклонился, а муж и его визави неохотно отвлеклись друг от друга. Ингольв что-то буркнул, разом поскучнев, а медсестра – кажется, ее имя Ингрид – грациозно встала.
- Добрый вечер, госпожа Мирра! – произнесла она напевно. Голос, как журчащий по камням ручеек, нежный аромат лиметта – леденцов – и меда. – Я пришла извиниться за поведение доктора Ильина. Он был очень груб с вами, но я не могла вмешаться...
- Понимаю, - согласилась я. – Впрочем, вам не стоит извиняться за чужую грубость.
Она потупилась.
- Надеюсь, вы понимаете, я не могу противоречить своему начальнику... Но я хотела бы с вами подружиться!
Ингрид подняла на меня светлый взгляд, глаза ее сияли мольбой и робкой надеждой. В своем форменном светло-зеленом платье с темными рабочими нарукавниками и фартуком она была ослепительно красива.
Я на мгновение замешкалась с ответом, ошарашенная таким простодушием, и муж тут же вмешался.
- Разумеется, Мирра будет рада с вами подружиться, моя дорогая! – ответил он за меня.
Меня покоробило такое панибратство, и, видимо, заметив мое колебание, он снова повторил, уже в приказном тоне:
- Ты ведь будешь рада, Мирра?
Само собой, оставалось только согласиться. Довольный Ингольв вновь вернулся к беседе с Ингрид, которая, надо отдать ей должное, пыталась вовлечь в разговор и меня. Но муж совершенно игнорировал эти попытки, так что я предпочла перебраться к камину.
Господин Бранд вспомнил, что с утра забыл завести часы – больше десятка разномастных маятников по всему дому, к которым он носился очень трепетно. Произнеся небольшую тираду на эту тему, он отправился в обход.
«Она совсем не похожа на медсестру, скорее на актрису...» - подумала я, бросив взгляд на Ингрид, внимающую рассказу Ингольва.
Заметив это, она виновато улыбнулась, заставив почувствовать себя ревнивой и страшно сварливой женой.
С трудом избавившись от мерзкого ощущения, я твердо решила не обращать на них никакого внимания и пропускать мимо ушей долетающие обрывки фраз.
Лучше побеседовать с Петтером. Только о чем?
- Надеюсь, вы уже полностью освоились в Ингойе? – не найдя другой темы, спросила я, изображая заинтересованность.
Внимание невольно притягивала щебечущая в стороне пара. Столь демонстративное пренебрежение ко мне со стороны Ингольва было неприятно.
- Конечно, благодарю вас, - ответил мальчишка.
Он проследил за моим взглядом, отчего-то нахмурился.
- Знаете, однажды был случай... – начал он вдруг громко.
Петтер травил байки, против ожидания я постепенно увлеклась и уже от души смеялась над его рассказами.
Краем глаза поймала недовольную гримасу мужа, но сделала вид, что ничего не заметила...
До ужина оставались считанные минуты, когда вдруг зазвенел дверной колокольчик.
Вскоре в комнату заглянула недовольная Сольвейг, сильнее обычного пахнущая уксусом.
- Госпожа Мирра, там вас спрашивают! Почта! – произнесла недовольно и тут же вышла. Дескать, нечего занятых людей отвлекать!
- Извините, - я улыбнулась Петтеру, вставая, - я на минутку.
- Можно я вас провожу? – тут же подхватился он.
Не видя в этом ничего крамольного, кивнула и быстро направилась в прихожую, размышляя, что стряслось. За мной следовал Петтер, как запах за блюдом с булочками...
У входной двери замер капрал частей пингования – проще говоря, пингвиньей связи, если судить по его нашивкам (чему только не учится жена офицера!).
- Госпожа Мирра, вас срочно просят пожаловать в Свёль! – вытянувшись во фрунт, доложил немолодой капрал. – К рассвету медведя пришлют!
Он почтительно протянул мне небольшого пингвина, подозрительно глядящего по сторонам. В клюве этот "почтальон" крепко сжимал кусочек бумаги. Я осторожно протянула руку и вслух сообщила свое имя. Пингвин подумал и неохотно разжал клюв. Письмо упало в подставленную ладонь...
Послание оказалось лаконичным:
«Приезжай. Болезнь».
Всего две руны: райдо – «путь» и перевернутая уруз – «болезнь», ниже подпись, знакомый хельский росчерк «Альг-исса».
Впрочем, краткость неудивительна, поскольку управляться с рунами северным жителям просто физически больно. А их собственные знаки я не понимала.
- Вы говорили, меня ждут в Свёль? – уточнила я с некоторым сомнением.
Рассеянно погладив пингвина, получила в отместку возмущенный крик и чувствительный щипок.
Капрал молодцевато щелкнул каблуками и веско подтвердил:
- Именно так. К утру вам нужно быть на станции.
- Будьте добры, подождите здесь, - попросила я, хмурясь.
Надо думать, Ингольв не придет в восторг от такой перспективы...
В гостиной мой милый супруг все так же любезничал с Ингрид, стоя у кресла, в котором она с комфортом разместилась. Невинно-соблазнительная поза, ослепительно-белая кожа, пушистый горьковато-терпкий запах горького апельсина...
Отчаянно захотелось устроить безобразную сцену, пощечиной стереть с тонких губ Ингольва улыбку, заставить медсестру в ужасе ретироваться...
На несколько мгновений крепко зажмуриться и вспомнить, чему учила бабушка: «Женщина должна быть мудрой. Нужно уметь прощать и уступать...»
Жасминные сумерки, блюдо с клубникой, внимательный взгляд... Единственная девочка среди ватаги мальчиков, я удостаивалась личных уроков, которые, надо сказать, оказались впоследствии весьма кстати.
Как бы то ни было, я – жена Ингольва, и мне предстоит провести рядом с ним остаток жизни. Надо же так распуститься, позволить раздражению, злости, обиде взять верх! К мужней блажи следует относиться, как к погоде за окном: принимать без жалоб и менять одежду по сезону.
- Дорогой, - подойдя ближе, заговорила я мягко, и от этой показной мягкости муж сильно вздрогнул, - меня просят завтра быть в Свёль. Ты позволишь мне ехать?
Сама кротость и почтение к авторитету главы семьи...
- Ехать к хель? – кисло переспросил Ингольв, оборачиваясь.
- Прости, дорогой, меня вызывают... – покаянно вздохнула я, - ты позволишь ехать?
Само собой, выбора у мужа не было: в Хельхейме правила устанавливали хель, и упаси Один кого-нибудь с ними открыто спорить. Но почему бы не потешить самолюбие Ингольва?
- Да! – выдавил он, недовольно кривя губы.
- Спасибо!
Нисколько не стесняясь, я бросилась к нему на шею и благодарно поцеловала...
Надо думать, со стороны это смотрелось впечатляюще. С трудом оторвавшись от Ингольва, который все никак не хотел меня отпускать, я с тайным удовольствием обозрела зрителей: желчное недовольство свекра, изумление – и уважение! – на милом личике Ингрид, темные омуты глаз Петтера.
В комнате отчетливо пахло удивлением, похожим на вкус свинины в кисло-сладком соусе.
И знакомо потемневшие мечтательные очи мужа, крепкая хватка, которой он удерживал меня за локоть (а вдруг сбегу?), исходящая от него властная волна имбирного аромата...
Шаткий мир вокруг снова обрел равновесие, словно волной смыло все огорчения дня, оставив влажный прохладный песок спокойствия и запах фенхеля на языке – камфара и анис - сосредоточенность.
- Милый, ты поедешь со мной или позволишь Петтеру меня отвезти? Я ведь не могу ехать одна.
- Я не могу сейчас уехать из города... - Сожаление в голосе мужа звучало для меня музыкой. – Петтер, отвезешь мою жену на станцию и вернешься, когда сдашь ее с рук на руки хель. Понял?
- Да, - мальчишка кивнул, потом спохватился, встал по стойке «смирно» и браво отрапортовал, что приказ понял и готов выполнить.
«Мою жену»... А ведь еще совсем недавно Ингольв явно всей душой желал бы об этом забыть! Действительно, сила женщины – в слабости.
Теперь же он, кажется, сожалел, что ехать мне придется немедленно. Да и то, полагаю, раздумывал, не отослать ли слуг собирать вещи, а пока уединиться со мной в спальне...
Горстью бусин рассыпать улыбки: лукавую – мужу, безмятежную – свекру, дружелюбную – Ингрид, чуть виноватую – Петтеру...
Признаться, мальчишку было жаль, по моей вине ему придется чуть ли всю ночь провести за рулем, а потом еще добираться обратно. Не отрываясь, он зачарованно смотрел на меня, потом, густо покраснев, с явным трудом отвел взгляд. Видимо, для него подобные сцены чересчур откровенны...
Тут возникло новое затруднение: обычно во всех поездках меня сопровождала горничная, но она отчаянно боялась ездовых медведей и падала в обморок от одного вида хель.
Впрочем, хель на мою честь точно не покусятся, а пока для соблюдения приличий хватит сопровождения Петтера, которого Ингольву и в голову не пришло бы подозревать в распутных поползновениях.
Спустя полчаса я поцеловала на прощание мужа, почтительно поклонилась свекру и отмахнулась от причитаний Уннер, почему-то твердо уверенной, что кровожадные хель и их ужасные медведи сожрут меня, как только увидят...
На заднем сиденье громоздились объемистая сумка с маслами и снадобьями, а также чемодан, в который неуемная горничная напихала нарядов (по ее логике, видимо, чтобы красиво сервировать меня для съедения!). Пришлось усаживаться рядом с ординарцем. Впрочем, так сподручнее коротать долгие часы пути...
Слуги дружно махали вслед: Уннер плакала, Сольвейг лучилась радостью, а Сигурд почему-то мечтательно улыбался. Мои мужчины смотрели одинаково недовольно и синхронно хмурились...
Едва они скрылись из виду, я облегченно вздохнула – боги, милосердные мои боги, как редко удается выбраться из дому! – и попросила:
- Петтер, вы не могли бы заехать в булочную господина Эгиля?
Мальчишка бросил на меня косой взгляд и согласно кивнул. Ручаюсь, роль очень-очень голодной кошки, третий день не кормленной жестокими хозяевами, удалась мне превосходно.
Учитывая, что хель не признают сладостей, а кофе считают отравой, к предстоящей поездке требовалось подготовиться серьезнейшим образом! К тому же этот благословенный напиток освежает восприятие запахов, смывая наслоение впечатлений.