Стянув перчатки, я взглянула на покрасневшие от холода пальцы. Действительно, надолго меня не хватит, нужно искать пристанище, где можно развести огонь и согреться. Хель терпеть не могут пламени, даже аромалампа, в которой едва-едва теплится крошечная свеча, вызывает у них опаску и недовольство.
Зачерпнув снега, я умылась – весьма бодрящая процедура, не хуже кофе, но отнюдь не такая приятная. Мудрый Один, как хочется домой!
Холод ревнив. Он взволнованно дышит в лицо и обжигает губы поцелуем, пробирается под теплую одежду, касаясь озябшего тела, и подступает к сердцу...
Почуяв мое присутствие, в загоне на два голоса взревели медведи. Среди людей отчего-то считается, что у хель медведям живется привольно, они бродят прямо по улицам и дерутся за свежее мясо. Надо думать, эти сказки сочинила какая-нибудь нянюшка, чтобы пугать непослушных детишек. Страшные байки передаются из поколения в поколение, обрастая все новыми подробностями. Некоторые уверяют, что хель - чудовища, скармливающие своим домашним животным случайных путников...
Едва я успела вернуться в дом, как раздался топот. В помещение ворвалась Альг-исса, отчего-то взволнованная и переполненная впечатлениями.
- Шаманка тоже заболела! – выкрикнула она прямо с порога.
Это известие явно вызвало у нее нездоровый энтузиазм. Так подростки, собравшись у костра, рассказывают друг другу страшные истории, обмирая от восторга и вздрагивая при каждом шорохе. Надо думать, Альг-исса не воспринимала угрозу всерьез, для нее это пока была всего лишь необычная и захватывающая игра.
- Вижу, ты этому рада? - Мой голос сочился горькой иронией, словно ранка сукровицей.
- Ай, что ты говоришь? – Альг-исса вскинулась, как необъезженный медведь. – Я просто думал, тебе надо знать.
Опять это «думал»! Не понимаю, как можно даме говорить о себе в мужском роде?! Впрочем, хель за «даму» могут и обидеться...
- Спасибо за сведения! – все же холод определенно дурно влияет на мой нрав! - Но я звала тебя не затем. Поезжай в Свёль и передай Матери следующее...
Я продиктовала целый перечень мероприятий по предотвращению эпидемии. К сожалению, наиболее эффективные средства (к примеру, костры из еловых лап и лепестков роз прямо на улицах) неприменимы для хель.
В старину лекари защищали себя повязками, на которые капали эфиры, и летописи уверяли, что это средство превосходно защищало от большинства инфекций.
Пока Альг-исса не обнаруживала признаков болезни, хотя уже больше суток была рядом с больными. Оставалось надеяться, что мои масла сумеют остановить победное шествие вируса...
Благоухающая пряной смесью гвоздики, имбиря, черного перца, сосны и лавра, Альг-исса как никогда напоминала ароматную красавицу ель, украшенную чем боги послали...
Тщательно законспектировав мои указания и вооружившись десятком разнокалиберных бутылочек, Альг-исса вприпрыжку умчалась в поселок, а я осталась у ложа больных...
Но улыбка моя быстро увяла: мужчина хель захрипел и стал задыхаться, пришлось бросаться на помощь. Когда приступ отступил, я осталась сидеть у постели, неотступно наблюдая за пациентами. От ледяного ложа тянуло пронзительным холодом, но я держалась, хоть и ежилась под ворохом мехов.
Секунды томительно медленно собирались в минуты. Время таяло лениво, как сугробы под первыми лучами весеннего солнца, когда кажется, что робкое тепло не в силах одолеть снежные заносы...
Бдение у постели больных, когда ты не в силах им помочь... Для любого целителя это невыносимо. К тому же от безделья в голову лезли дурные мысли и болезненные воспоминания.
Вот так же я когда-то сидела у постели Фиалки, плача от бессилия. Воя и проклиная всех богов скопом, когда стало ясно, что она не выкарабкается, и перемежая проклятия тщетными мольбами.
Зря говорят, что время лечит. Просто молодое вино боли становится уксусом и обильно сбрызгивает салат воспоминаний...
Впрочем, сейчас куда важнее будущее, а не прошлое.
Что, если Петтер тоже заболел? Это означало угрозу для Ингойи, для всех, кто мне дорог... В эту категорию, по здравом размышлении, я включила даже свекра, не говоря уж о муже. Несмотря ни на что, господин Бранд не заслуживал такой смерти. А Ингольв... Пожалуй, простить его потруднее, но с другой стороны, мы оба виноваты в том, что наш брак превратился в декорацию...
А сам Петтер? Был ли он действительно влюблен, или это просто померещилось мне, опьяненной обжигающе холодным северным ветром? Я задумалась, перебирая цветные стеклышки воспоминаний. Пожалуй, немножко. Хотя в его возрасте просто неприлично не быть влюбленным! Так что скоро это пройдет, опадет лепестками цветущих яблонь...
За размышлениями о природе чувств и воспоминаниями о собственной первой любви – к будущему мужу, разумеется – я как-то незаметно скользнула в теплое озеро сна...
Бескрайняя ледяная равнина. Местами ее рассекали глубокие трещины, а в расколах виднелась замерзшая земля. Ослепительный снежный покров кое-где казался голубоватым или почти лавандовым, а темная вода залива создавала странный контраст со льдом, будто сияющим собственным светом.
Увидеть все это в полном великолепии могут разве что драконы с высоты птичьего полета. И я – во сне.
Ледники Нордрихейма чем-то похожи на пустыни далекого юга. Разве важно, иссушит твое тело зной или заморозит холод? Снег и огонь для нас равно губительны. Мы, люди, такие хрупкие, такие беспомощные... и такие упорные. Что нас тянет сюда, в вечные льды? Что завораживает в танце бесчисленных снежинок?
Там, внизу, крошечные кристаллики льда кружились, танцевали в порывах ветра, плавно оседали, постепенно образуя фигуры. Я так засмотрелась, что пропустила момент, когда из снежинок и брызг моря, словно по волшебству, выросли статуи хель.
Под хмурым и низким северным небом истуканы казались удивительно уместными - плоть от плоти этой земли и этого льда. Море плеснуло волной, вынося к подножию статуй одинаковые ледяные брусочки - руну иса. Повторенная десятки раз, она стеной окружила хель, ощетинилась против невидимого врага...
Красавица Соль раздвинула облачную пелену, заинтересованно взглянула вниз. Равнина ожила, заискрилась мириадами снежинок. Снег отчаянно пытался поймать солнечный свет, рвался к нему, блистал и переливался, тая от ласковых касаний лучей...
На ледяных лицах хель проступил ужас напополам с восхищением. Они смотрели вверх, на бескрайние просторы голубого неба, истекая водой, словно слезами...
Я проснулась с криком. Сердце отчаянно колотилось...
Ткань сновидения будто разорвали рывком, обнажая неприглядную реальность.
Нужно достать масло мяты, оно проясняет мысли... Руки отчетливо дрожали.
- Эй, Мирра! – снова позвали снаружи.
Вздрогнув неожиданности, я едва не уронила несессер с маслами. Только хель могли произнести мое имя так, чтобы в нем ощущался не теплый смолистый дымок, а яростное рычание.
Торопливо отставив в сторону вещи, я подобрала юбки и бросилась из дому.
У входа обнаружилась живописная группа, напоминающая своеобразный бутерброд. Альг-исса в темных воинских одеждах – как кусочек ржаного хлеба, дальше виднелась красно-рыжая макушка незнакомой хель – словно ломтик помидора, а завершала натюрморт пожилая особа в шубе нежно-зеленого оттенка, напоминающей листик салата.
При виде меня «бутерброд» распался. Альг-исса, воинственно потрясая охотничьим ружьем, отступила в сторону и, грубо схватив рыжеволосую хель, заставила ее грузно опуститься на колени.
Не удостоив коленопреклоненную подданную даже взглядом, вперед выступила Мать – глава поселка Свёль - весьма крепкая дама в одеждах оттенка первой майской зелени.
Изобразить восхищение и подобающее почтение оказалось совсем нетрудно, достаточно взглянуть на властное лицо и серебряный лом в руках, весь покрытый непонятными знаками и инкрустациями.
Не зря ведь говорят, что справиться со своевольными северянами можно лишь с помощью лома и такой вот Матери!
- Рада приветствовать достопочтенную Мать, - поклонилась я, стараясь не ежиться от порывов холодного ветра.
- И я рада тебя видеть, дочь людей Мирра, - ответствовала она степенно. – Как больные?
- Все так же... – вздохнув, сообщила я неохотно и опустила глаза.
Самое противное – беспомощность, липкая, приторная, в которой тонешь, словно муха в сиропе. Так похожа на сироп солодки – сладкий до спазмов в горле, до тошноты...
Боги, милосердные мои боги! За что?!
От осторожного прикосновения к щеке я вздрогнула, как от удара.
Рядом со мною стояла Мать, участливо заглядывая в лицо, и темная бездна ее глаз казалась уютной, умиротворяющей, понимающей. Странно, людям кажется, что тьма – синоним зла. Но это всего лишь неизвестность, в которой мы чувствуем себя заблудившиеся в лесу дети. Но ведь даже в самой чаще есть грибы и ягоды, тропинки и мягкая трава...
Вздрогнув, с трудом удержалась, чтобы не отпрянуть, не выставить вперед руки. Хороша бы я была в таком случае! Точь-в-точь маленькая девочка при виде серого волка!
- Прости, - Мать отвела глаза, - ты спрашивала про Рауд-иссу.
Она мотнула головой, указывая на рыжую хель. К слову, у них это примерно как альбиносы у людей.
Седые (точнее, нежно-голубые) волосы самой Матери, заплетенные в сотни тонких косичек, воинственно топорщились вокруг лица, как иголки ежа.
- Альг-исса, я ведь просила привести ее в другое место! – лучше адресовать упреки подруге, чем Матери хель, последняя может счесть это посягательством на свой авторитет. – Это опасно!
- Не опасно, - вмешалась вождь, решительно стукнув ломом по мерзлой земле, бросила искоса взгляд на меня и добавила: – Пойдем в дом, ты замерзла...
Надо думать, мое лицо уже походило на сине-красные физиономии хель.
Иногда мне казалось, что материалисты правы, и северные жители выглядели так вовсе не из-за происхождения от инеистых великанов и богини смерти Хель, а из-за изменений под влиянием мороза... Разумеется, это не объясняло феномен ледяных драконов, но подобные мелочи никогда не волновали людей, ведь на неугодные факты можно просто закрыть глаза...
Впрочем, едва ли разумно даже думать о подобном в присутствии Матери. Эта почтенная особа видела немало льдов[9], и потому иногда бывала слишком проницательна.
К тому же замечание вполне справедливо - я чувствовала себя так, словно постепенно превращалась в ледяную скульптуру. Брр! Невольно вспомнился сон – яркий, живой, слишком реальный. Тающие фигуры хель в ослепительном солнечном свете...
- Хорошо. Если вы уверены...
- Уверена! – подтвердила она с жутковатой улыбкой, обнажившей внушительные клыки.
Я взглянула на хмурое небо, плотно зашторенное тучами. Ни один лучик не пробивался сквозь этот полог.
В доме казалось обжигающе жарко, тепло укутало продрогшее тело пуховой шалью.
За мной Альг-исса конвоировала Рауд-иссу, замыкала шествие Мать.
Процессия остановилась у ложа больных, трогательных в своем умиротворенном угасании. В другое время я бы посмеялась, видя суровую даму хель, сунувшую палец в рот и оттого улыбающуюся до ушей...
Но теперь картина пугала до дрожи.
И снова этот нежный весенний запах, настолько неуместный в жилище хель, что вызывал чувство, словно кто-то царапал гвоздем по стеклу.
Хотя, должно быть, он мне просто мерещился, побочный эффект сна.
Больные казались спящими, и там, в грезах, они были счастливы. Счастливы, тихо тая у меня на руках...
Из моих глаз частой капелью закапали слезы.
- Что с тобой? Не плачь! – громоподобно «прошептала» зоркая Альг-исса. Она стояла довольно далеко, поэтому шепот получился оглушительным.
- Ты плачешь... - Мать почти силой подняла мое лицо вверх, провела грубым пальцем по мокрой щеке. – Плачешь из-за хель...
Я протестующе мотнула головой, но не стала возражать, не в силах объяснить свои смятенные чувства. Кошмар любого врача: беспомощность. Любой, кто еще не потерял свое сердце и человечность, не может равнодушно относиться к боли. Не может смотреть на неумолимую смерть со спокойным безразличием. Даже на смерть хель, которые недорого ценят жизнь, твердо веря, что за последней чертой их дожидается прародительница, богиня Хель.
К тому же это мой собственный кошмар...
Не важно, сколько смертей я видела, все равно каждая ранила душу, заставляя мучительно размышлять, все ли было сделано, чтобы спасти, вырвать из тенет болезни.
Хм, должно быть, что-то в здешнем холодном воздухе вызывает поэтическую часть моей натуры. Боюсь, в данный момент это неуместно.
В тяжелые моменты я делаюсь многословной и выспренней, будто пытаясь спрятать в сплетении нитей-фраз свою боль. Так рождаются стихи, ложась стежками строк на белую канву листа...
Кстати, слезы наворачивались на глаза вовсе не от сочувствия – разумеется, вполне искреннего – к хель, а от горьких воспоминаний о Фиалке. Но едва ли стоит рассказывать Матери об этом...
Кажется, она без слов поняла мое нежелание откровенничать и приступила к делу:
- Мы пришли допросить Рауд-иссу. Ты имеешь право знать, поэтому мы привели ее сюда.
Подавить вздох: хель всегда поступают по-своему, им невозможно что-то втолковать!
- Хорошо, но как знать, ответит ли она честно?
- Ай, куда она денется! – вмешалась Альг-исса, но под строгим взглядом Матери скисла, как молоко на солнце.
- Лед будет ей свидетелем! – торжественно произнесла Мать, кивая для солидности.
В вытаращенных глазах Рауд-иссы плескался страх, будто вино в полупустой бутылке.
Мать строго вздохнула на свою непутевую «дочь», и та покорно опустилась на грязный пол, как заводная игрушка, в которой закончился заряд.
Вспомнились рассказы, что все хель считались детьми троих родителей: отца, матери и Матери, заодно выполнявшей обязанности повитухи.
- Сними с нее одежду! – коротко велела Мать, и Альг-исса бросилась выполнять.
Вскоре распростертая на полу Рауд-исса осталась совершенно голой.
- Ты будешь говорить правду. Ты поняла меня, Рауд-исса, дочь Рейн-иссы? – произнесла Мать, подходя к той.
Рыжая съежилась под строгим взглядом, кивнула и прошептала:
- Да, Мать. Я клянусь говорить правду...
- Я слышала твою клятву! – торжественно провозгласила Мать. – И лед слышал, как ты клялась. Да покарает тебя праматерь Хель, если ты солжешь!
Она коснулась плеча Рауд-иссы кончиком лома, и та истошно закричала, как раненое животное, выплескивая боль и ужас.
Когда Мать отняла свой символ власти, на предплечье Рауд-иссы осталась сверкать снежинка. Небольшой знак переливался, будто бриллиант, и явно причинял ей нестерпимую боль.
Мать простерла руку и сказала несколько непонятных слов, отчего знак на коже хель словно остыл, став похожим на ярко-синий шрам.
- Говори! Повтори все, что ты мне сказала в поселке, – велела вождь, и Рауд-исса, захлебываясь, принялась торопливо рассказывать...
Со стороны кажется, что женщины хель совершенно свободны, а мужчины находятся в незавидном положении. В действительности это вовсе не так. Мужчины заперты дома и ограничены в правах, вынужденные безропотно подчиняться диктату жен, но и последние также замкнуты в казематах правил и долга, приказов старших и вековых традиций. Любимое слово хель – «нельзя». Если у людей разрешено все, что прямо не запрещено законом, то у северных жителей дела обстоят с точностью до наоборот.
Рауд-иссе с самого рождения пришлось туго. «Рыжая» здесь, в Хельхейме, - как приговор, обрекающий на непохожесть. А быть не таким, как все – это нелегкий жребий...
В конце концов Рауд-исса не выдержала, собрала нехитрые пожитки и ушла искать свою судьбу в другом поселке. Но и там она не прижилась и, помыкавшись какое-то время, вернулась домой. А здесь Рауд-исса просто постыдилась рассказать обо всем и что-то наврала о проблемах в покинутом ею поселке.
- Постойте, так не было никакой болезни в том поселке? – уточнила я, выслушав немудреное повествование о мытарствах. - И ваш медведь умер не из-за этого?
- Не было! – всхлипнула хель, размазывая кулаком слезы по щекам. – Мой Вани просто старый был, оттого и издох!
Пахло от нее искренностью, густо приправленной раскаянием. Как кофе с коньяком... От мысли о кофе во рту скопилась слюна.
Я схватилась за голову, пытаясь сдержать истерический смех.
- Ну и сказочница Бьорн-исса! Она мне такого наговорила...
- Все мы где-то подтаиваем[10], - философски заметила Альг-исса, потом просияла: - Ай, но выходит, заразе неоткуда взяться! – провозгласила Альг-исса с непрошибаемым апломбом. – Значит не будет никакой эпидемии... – она по слогам выговорила сложное слово.
Я не была бы столь категорична, ведь трое больных никуда не делись... В любом случае, новые сведения радовали. В конце концов, могли ведь супруги просто чем-нибудь отравиться? Правда, в эту версию не вписывалась болезнь шаманки, но чем боги не шутят? Быть может, она что-нибудь не то съела...
- Скажите, а есть кто-нибудь, ненавидящий Хар-иссу и Вирн-исса? - я кивнула на больных.
«Воинственный лед» - жена и «дружелюбный лед» - муж. Презабавная пара!
- Ай, не знаю... – задумалась Альг-исса. – Ну, Фаст-исса...
- Я спрошу ее и сообщу тебе обо всем, что узнаю! – решила Мать, взмахом руки прерывая Альг-иссу.
Я не возражала, поскольку о вражде из-за прекрасного юноши уже была наслышана от помощницы шаманки.
Вирн-исс, нынешний муж Хар-иссы, некогда был помолвлен с этой самой Фаст-иссой, а потом Хар-исса попросту умыкнула жениха! Разумеется, обманутая невеста устроила скандал и мордобой, однако это уже ничего не меняло.
Все же сложно представить себе дуэль между дамами из-за кавалера! Хотя драку хель – с выдиранием волос и прочими атрибутами – как раз вполне можно вообразить...
Перипетии отношений этой троицы, несомненно, могли заинтересовали какого-нибудь автора. Хельский любовный роман – несомненно, свежо и неординарно. Достаточно только вообразить в роли героини эдакую трехметровую дылду, взнуздывающую медведя и непринужденно спящую прямо на снегу!