Приложив немного воображения, можно представить поездку к хель как свидание с любовником. А это даст Ингольву право пусть не на развод, но на раздельное проживание... И я больше никогда не увижу сына.
Боги, милосердные мои боги, только не это! Несмотря на горящий камин за спиной, к сердцу подбирался холод, мысли метались, а пальцы рассеянно гладили мягкий плюш обивки.
- Могу я рассчитывать на вашу скромность? – ледяным тоном поинтересовалась я, гордо подняв голову.
Таковы правила игры: независимо от истинных чувств и поступков на такие предположения следует высказать возмущение. Жена полковника вне подозрений...
С инспектора разом слетело игривое веселье, словно пушистые семена одуванчика, подхваченные ветерком.
- Голубушка, я вовсе не хотел вас смутить! – заверил он совершенно серьезно. – Вы одна из самых достойных женщин, которых я знаю. Но вам стоит поостеречься, чтобы не навлечь на себя неприятности. Простите старика за вольность.
От него пахло хлебом – искренностью.
- Благодарю вас, инспектор! – ответила я, чуть наклонив голову.
Обмен любезностями прервал стук в дверь.
Вошедшая домоправительница прямо пылала от негодования и всепобеждающей уверенности в своей правоте.
- Доктор сказал, это глазные капли! – выпалила она с порога. – Кто-то их украл и подлил госпоже!
- М-да, - протянул инспектор, потирая переносицу. – Мужу надоело ждать наследства?
Любопытно, заметил он хитринку в ее взгляде?
- Позвольте задать вам несколько вопросов? – вмешалась я.
- Конечно! – она величественно склонила покрытую чепцом голову. Как будто фрегат качнул парусами.
- Почему вы послали именно за мной? Ведь ни вы, ни ваша хозяйка никогда ко мне не обращались.
- О, - несколько растерянно протянула она. – Понимаете, моя кузина рассказывала о вас. Она служит госпоже Мундисе. Ну, про то дело с мышьяком.
На последних словах она понизила голос чуть не до шепота.
Я развеселилась. Такими темпами мне вскоре придется получать лицензию ИСА! Вообразив реакцию благоверного, развеселилась еще больше.
- Хорошо, - кивнула я, пряча неуместное веселье. – Значит, вы полагаете, что вашу хозяйку отравили умышленно?
- Именно так! – энергично подтвердила она.
- Кто? – подавшись вперед, спросил инспектор.
- Муж, кто ж еще? – она скривилась, будто глотнула горькой полынной настойки.
- Зачем ему это нужно? – я постаралась, чтобы в голосе прозвучала умеренная заинтересованность и некоторое сомнение – такая смесь вызывает на откровение даже заядлых скептиков.
- Ради денег, конечно же! – энергично всплеснула руками она. – А для чего он еще женился на госпоже?
Тут нечего даже возразить.
- И гувернантка маленькой барышни, дочки госпожи, беременная. Уж в этом-то я не ошибусь, у меня глаз наметан! От него, тут и вопросов нет! Вот он и дал госпоже глазных капель. Пузырек оказался почти пустым, а посыльный от аптекаря только позавчера принес полнехонький!
Инспектор присвистнул.
- Весьма... прозрачный мотив! – заметил он задумчиво. – И топорное исполнение.
- Скажите, а чашку из-под шоколада уже вымыли? – вмешалась я, хмурясь.
- Нет! – покачала головой домоправительница после некоторого размышления.
- Очень топорное, - повторил инспектор.
- Позвольте мне это проверить? – попросила я, встретившись с ним взглядом.
От инспектора исходило явственное сомнение, будто горьковатый запах грейпфрута.
- Вы хотите сделать анализ остатков шоколада? – уточнил он, рассеянно крутя пуговицу. Только взгляд - острый, как осколки синего стекла - выдавал интерес и напряженную работу мысли, и еще всплеск колкого аромата лимонной травы.
- Я бы хотела еще раз осмотреть госпожу Бергрид, - я пожала плечами, - но сомневаюсь, что смогу это сделать. Так что позвольте мне поговорить с доктором Торольвом. Полагаю, он согласится оказать мне небольшую любезность и проверит состав напитка.
- Пожалуй, так и сделаем, голубушка! – решился инспектор. - И вам бы лучше ехать домой.
- В самом деле, - согласилась я, вставая. Бросила взгляд на часы на полке и чуть не всплеснула руками. – Уже время обеда, так что мне действительно пора.
Ингольв обещал быть дома к обеду, а он не потерпит моей неявки.
- Я провожу вас, - голос домоправительницы, о чьем присутствии я уже успела забыть, заставил меня вздрогнуть. – И прикажу шоферу вас отвезти.
- Благодарю! – ответила я и принялась прощаться с инспектором.
Захватив по дороге баночку с остатками шоколада, мы молча шли по дому. Гневный взгляд Халлотты не располагал к разговорам, а ее аромат напоминал крапиву – жгучий и яростный.
- Вы с самого начала его возненавидели? – не удержавшись, уже на пороге спросила я, оборачиваясь.
- Да! – выпалила она, даже не уточняя, о ком речь. – Он обманывал госпожу, притворялся любящим мужем, а сам завел шашни за спиной хозяйки! К тому же... – она на мгновение брезгливо поджала губы. – Не знаю, что госпожа в нем нашла. Красавец писаный, конечно, но неряха редкостный! Если б она за ним не следила, как за ребенком, он бы так и ходил в грязных рубашках и мыться забывал. Противно!
Она красноречиво передернулась, а я вежливо ее поблагодарила и отправилась восвояси.
Домоправительница отнеслась к моему отъезду безразлично. Она уже не нуждалась в моей помощи: доктор и без меня пришел к выводу, о котором она мечтала...
Всю дорогу я напряженно размышляла об этой странной истории. Инспектор прав: для убийцы Колльв вел себя слишком небрежно! Но другого ответа не было. О пищевом отравлении не могло быть и речи: больная ела только торт, который пробовала вся семья, и шоколад, сваренный Колльвом собственноручно.
Оставалось лишь полагаться на врачебное искусство доктора Ильина. Пожалуй, стоит после обеда вернуться в дом госпожи Бергрид. Надо думать, инспектор не откажется от моей помощи...
Наконец шофер высадил меня возле крыльца.
Я взбежала по ступенькам и нетерпеливо заколотила в дверь, которая тут же распахнулась.
Из дома пахнуло сдобным духом. Я глубоко вдохнула и прикрыла глаза, наслаждаясь. Настоящее чудо: немного муки, молоко, яйца и щепотка дрожжей в горячей печи превращаются в хрустящие румяные буханки. Сейчас бы стакан молока и поджаристую хлебную корочку...
Я сглотнула слюну и шагнула через порог. Сольвейг, обдав меня ароматом уксуса и подгоревшей карамели, а также насмешливым взглядом, ретировалась на кухню. Дверь она оставила приоткрытой, явно рассчитывая подслушивать. Господин Бранд всегда ставил во главу угла лояльность слуг лично к нему, закрывая глаза на многие прегрешения. Как жаль, что я вышла замуж такой юной, что побоялась затевать войну за власть в доме, не умея вести хозяйство на хельхеймский манер. Теперь пожинаю последствия...
В гостиной обнаружились Ингольв и Петтер. В комнате, освещаемой лишь горящим камином и свечой на столе, царила полутьма. По стенам метались перепуганные тени, за окном уныло завывал ветер...
- Здравствуй, дорогой, - улыбнулась я, исподтишка изучая хмурое лицо мужа. – Здравствуйте, Петтер! А где господин Бранд?
Мальчишка молча поклонился, а Ингольв встал у камина, скрестив руки на груди.
- Где ты была? – резко произнес он.
- У госпожи Бергрид, - ответила я, стараясь, чтобы это прозвучало непринужденно.
- Что ты там делала? – нахмурился Ингольв.
С какой стати он учинил мне допрос?! Впрочем, спрашивать об этом я благоразумно не стала.
- Ей стало дурно, послали за мной.
Вошла Сольвейг, неся графин бренди и зачем-то хрустальную вазу. От нее несло жадным любопытством и злорадством, как гнилым луком.
- Надо было отказаться! Вечно ты суешь нос в то, что тебя не касается!
Сольвейг зачем-то водрузила пустую вазу на каминную полку и неохотно удалилась (подозреваю, чтобы подслушивать под дверью).
На этот раз сдержаться было труднее. Ингольв намеренно отчитывал меня при посторонних - чтобы унизить посильнее.
Он всегда считал, что мои поступки вызваны вульгарным любопытством, решительно не понимая, как раздражает какофония запахов вокруг. Я ощущаю диссонанс в окружающих ароматах и умею его устранять. Это похоже на настройку музыкального инструмента, когда фальшь на посторонний слух неуловима, а ты ощущаешь ее так остро и явно! И, главное, знаешь, какой колок подкрутить, чтобы устранить неправильность. И стискиваешь зубы, когда нет возможности это сделать. Почему же Ингольва это так бесило? Впрочем, ответ известен...
- Дорогой, я ведь доктор и не могу...
- Ты не доктор! – оборвал Ингольв и продолжил, с каждым словом все громче: – Из-за своих дурацких травок ты лезешь, куда не просят! В Ингойе есть нормальный врач, а ты только мешаешься у него под ногами!
От него пахло лавром – всепобеждающей уверенностью, - и это было как пощечина. Зачем топтать мои чувства?
- Да, я не доктор, - мой голос звучал тихо и сухо. – Потому что не поступила в колледж. Сбежала, чтобы выйти за тебя...
От него пахло лавром – всепобеждающей уверенностью, - и это было как пощечина. Зачем топтать мои чувства?
- Да, я не доктор, - мой голос звучал тихо и сухо. – Потому что не поступила в колледж. Сбежала, чтобы выйти за тебя...
«В чем теперь раскаиваюсь» не прозвучало, но казалось, несказанные слова звенели в воздухе. Лицо Ингольва странно передернулось, потом налилось кровью.
- Ты...
- Дорогой, - я прервала мужа милой улыбкой, уже жалея, что позволила прорваться давней обиде. Все равно теперь уже ничего не изменить. – Давай не будем об этом, хорошо? Думаю, нам пора ужинать.
Ингольв мотнул головой, будто отгоняя невидимую муху, и сжал губы.
- Нет, - рявкнул он, видимо, всерьез настроившись на скандал. – Не перебивай меня! И не смей лезть, куда не просят! То ты с полицией якшаешься, то с хель водишься. Неужели ты не понимаешь, что моя жена должна быть выше таких историй?!
Я с трудом сдержала смешок, вспомнив, что сегодня уже вспоминала о безукоризненной репутации супруги полковника. Подошла к нему – без резких движений, будто к дикому зверю – положила ладони на его скрещенные руки.
- Давай не будем ссориться, - попросила негромко, заглядывая в глаза мужа, полускрытые тяжелыми веками.
Я старалась не думать, что эта сцена происходит на глазах у мальчишки (и наверняка на ушах у домоправительницы), только заметила краем глаза, как он покраснел.
- Не увиливай! – несмотря на мою близость, Ингольв держался по-прежнему настороженно.
Поцеловать его? Однако мелькнувшая в воображении сцена «мужчина отпихивает женщину, которая к нему пристает» заставила меня отказаться от этой идеи. Надо думать, со стороны это выглядело бы забавно: Ингольв, словно котенок, который упирается всеми лапами, когда его тыкают носом в лужу. Вот только чувствовать себя той самой лужей не слишком приятно.
- Послушай, мне надоело, что ты сломя голову мчишься к хель по одному щелчку пальцев. – Непреклонно продолжил он. – И скажи своим приятельницам, йотун тебя раздери, чтобы не присылали тебе цветов. Отец и так слег из-за тебя...
- Каких цветов? – переспросила я, уже решительно ничего не понимая.
- Вон тех! – Ингольв махнул рукой в сторону стола.
Повинуясь молчаливому приказу, ординарец осторожно взял незамеченный мною букет и протянул его мне, заставив задохнуться от неожиданности.
Ледяные розы - самые дорогие цветы в мире (во многом потому, что их выращивают только хель и драконы). В действительности они больше напоминали астры, только с шипами. Лепестки, сплетенные из невесомых снежинок, сияли прохладным льдистым цветом.
Смуглые пальцы Петтера составляли разительный контраст с белоснежными стеблями, усиливая ощущение нереальной хрупкой красоты. Эта непрочность обманчива: они сохраняют свою прелесть всю зиму, и тают, только когда богиня зимы Скади удаляется в чертоги мужа...
Кто мог прислать это чудо?! Оно ведь стоит целое состояние!
- Здесь есть карточка, - нарушил завороженную тишину Петтер, и в его темных глазах мне почудилось предостережение.
- Спасибо! – ответила я, принимая цветы.
«С благодарностью за все», - гласила записка. Лаконичная руна иса красовалась вместо подписи...
В футарке[17] две «и», и если ингуз - это Ингольв, то иса[18]...
Потупившись, я прижала цветы к груди, пытаясь скрыть дрожь в руках - вовсе не от избытка нежности, а от желания сдавить пальцами шею Исмира. Как он посмел так меня подставить?!
- Лучше бы они что-нибудь полезное в хозяйстве прислали! – вторгся в мои смятенные мысли недовольный голос мужа.
Что-то резануло меня в этой фразе. Постойте, почему он сказал «они»?!
Я подняла голову и словно напоролась на пристальный взгляд Петтера, будто на острие рапиры. Мгновение – и мальчишка отвел глаза.
Неужели он ни словом не обмолвился об Исмире?
- Ты ведь знаешь хель, они никого не слушают, - я забросила пробный камень, чувствуя, как колотится сердце.
Ингольв скривился, будто разжевал лимон, к острому хрену и щавелю – недовольству – от которого першило в носу, добавилась кисловатая горечь лимонной цедры.
- Вечно эти хель! – пробормотал он недовольно.
Я на мгновение опустила веки, пряча нахлынувшее облегчение. Значит, у Ингольва не возникло даже подозрений – руны иса и хагалаз издавна считаются символами Хельхейма вообще и хель в частности.
Пожалуй, лучше уйти от разговора. Надо бы проведать господина Бранда, не нравятся мне его головные боли. Только Ингольву лучше об этом не говорить - он верит лишь в ортодоксальную медицину (то есть начертать руны и молиться, чтобы больной выздоровел).
- Дорогой, - улыбаясь, проворковала я. – Извини, мне нужно переодеться к обеду.
Встав на цыпочки, поцеловала мужа в щеку, и, не мешкая, направилась к выходу.
- А розы? – окликнул он.
- Пусть стоят здесь. – Не оборачиваясь, откликнулась я. – Не люблю цветы, которые не пахнут.
Ступени лестницы тихо поскрипывали под ногами, дубовые перила (роскошь по здешним меркам) были почти шелковистыми на ощупь. За многие годы запах полироли - лимонное масло и пчелиный воск - впитался в дерево, как вода в песок. Приятная кислинка, чуть подслащенная медом, дразнила нос...
Пожалуй, я люблю фактуру лишь немногим меньше ароматов. Гладкие окатыши на морском берегу, живое тепло дерева, воздушная легкость взбитых сливок, скользкая маслянистость стручков ванили, шероховатость льняного полотна, колкие сосновые иголки... Разве можно довольствоваться зрением и слухом, когда другие чувства открывают такой пир ощущений?! Только лучше не обнаруживать свое отличие от других...
По коридору второго этажа гулял сквозняк. Казалось, он негромко ругался, запинаясь о пыльные листья растений у окна, и нетерпеливо отталкивал их с пути. И запах – вкусный, дразнящий - похожий на лавровый лист.
Я нахмурилась, подозревая, что обоняние меня подводит. Кухня внизу, на первом этаже, к тому же оттуда редко тянуло специями (Сольвейг относилась к ним весьма пренебрежительно). Терпкий жарковато-перечный аромат несказанно интриговал, и, прикрыв глаза, я попыталась уловить его источник. Надо думать, инспектор Сольбранд непременно сострил бы что-то насчет рыжей лисицы на охоте.
Слепо выставив вперед руку, я шла по коридору, повинуясь властной волне запаха. Надеюсь, слуги не застанут меня за этим неподобающим занятием! Впрочем, мой авторитет в их глазах ронять уже некуда.
Я почувствовала, как рука коснулась дерева, которое послушно поддалось толчку. Распахнула глаза и ошарашено уставилась на приоткрытую дверь в спальню свекра. Поверить, что господин Бранд пользовался эфирными маслами... Куда вероятнее, что из-за усталости и нервной встряски нюх меня подводит.
Пожалуй, свекра лучше навестить попозже, а пока стоит заглянуть в мою комнату за нужными снадобьями.
Я остановилась на пороге спальни, любуясь обстановкой. Уютное тепло деревянной обшивки, разномастные подушки и изящное покрывало на постели... Последнее почти скрылось под грудой наваленных поверх него нарядов. Надо думать, Уннер ответственно отнеслась к поручению привести мою одежду в порядок, но в данный момент куда-то отлучилась.
Подозреваю, что «куда-то» означало на первый этаж, поближе к милому ее сердцу Петтеру. Я слегка пожала плечами, недоумевая, что она нашла в этом нескладном мальчишке. Разумеется, он умен, храбр и благороден, но девицы в возрасте Уннер больше обращают внимание на смоляные кудри и жаркие взгляды! Достаточно вспомнить, как я сама потеряла голову от голубых глаз и алого мундира тогда еще лейтенанта Ингольва! Можно подумать, внешность имеет значение для совместной жизни...
Я усмехнулась, поймав себя на ворчливых интонациях. Как старуха, осуждающая легкомысленную молодежь! Годы заставляли горбить плечи, отравляли медовую сладость любви пресловутой ложкой дегтя - горьким привкусом опыта.
Прошлась по комнате, собирая пузырьки (дурная привычка бросать их где попало неискоренима!). А куда подевался базилик? Без него не обойтись - нет лучшего средства от мигреней и «тупой» боли, когда кажется, будто на затылке лежит булыжник.
Пришлось буквально перерыть всю комнату, отыскивая куда-то запропастившееся масло. Не идти же в «Уртехюс»! Я с досадой дернула за сонетку, вызывая Уннер... И тут же вспомнила, где могла оставить базилик: он ведь хорош для блеска и шелковистости волос, поэтому я часто кладу его в маски!
И точно: искомое нашлось в ванной комнате, среди разнокалиберных бутылочек.
Довольно улыбнувшись (попался, голубчик!), я потянулась за ним... и нечаянно смахнула рукавом на пол несколько банок.
Слава обманщику Локи, все обошлось: они упали на ковер, смягчивший удар. Вместо месива косметики и стеклянных осколков – всего лишь открытая бутылочка с бальзамом для волос.
Я опустилась на колени и с некоторым удивлением обнаружила, что из нее пролилась единственная капля. Пахло маслом бея – терпко и вкусно, похоже на тонкий аромат лаврового масла...