Странно, ведь емкость должна быть полной – я неделю назад сварила новую порцию бальзама! Подняла с пола почти пустую бутылочку, принюхалась... И замерла, ошарашенная догадкой.
Очень кстати за моей спиной распахнулась дверь.
- Госпожа Мирра, вы меня звали? – встревожено спросила Уннер с порога.
- Да! – ответила я, поднимаясь, и отряхнула юбку. Судя по цветущим розами щечкам горничной, мой звонок оторвал ее от чего-то явно предосудительного. – Ты говорила, что видела господина Бранда выходящим из моей комнаты. Как он при этом выглядел?
- Как выглядел? – растерянно захлопала ресницами она.
Я кивнула, не отрывая взгляда от смутившейся Уннер, которая нервно провела ладонями по бокам, поправила волосы.
- Ну... Как обычно по утрам, в халате. Видно, только из ванной, потому что волосы и борода мокрые. – И нехотя призналась: - Еще ругался, что я окно открыла, сквозняк...
Она явно опасалась, что я стану распекать ее за пренебрежение обязанностями: проветривать положено перед рассветом, чтобы не мешать господам. Впрочем, в Хельхейме слугам все равно живется намного привольнее, чем в моем родном Мидгарде, где царит строжайшая иерархия.
Я промолчала, задумчиво крутя в руках пузырек. Гладкое прохладное стекло, казалось, ластилось к пальцам, подставляя то крутой бочок, то изгиб горлышка...
- Хорошо, можешь идти! – рассеянно велела я горничной.
Она на радостях рванула к выходу и уже почти улизнула, когда я спохватилась:
- Да, и наведи здесь порядок.
И кивнула на постель, сейчас напоминающую сундук на пиратском корабле – развалы разноцветных тканей, бус и кружев.
- Конечно, госпожа, - Уннер сделала небрежный книксен и сбежала, пока ей не придумали еще какое-нибудь занятие...
Свекор возлежал в постели с мокрым полотенцем на лбу. Компрометирующий запах лавра (точнее, масла бея – их немудрено перепутать) был столь силен, что кружилась голова.
Я решительно отдернула шторы и настежь распахнула окно. В спальню хлынули яркий свет и прохладный воздух.
- Что ты делаешь? – возмутился господин Бранд, не открывая глаз, и страдальчески поморщился. – Поди прочь!
Надо думать, он принял меня за служанку.
- Не ругайтесь, - предельно ласково попросила я. – Сейчас вам станет легче.
Ах, как он взвился! И тут же со стоном рухнул обратно на подушки.
- Уйди! – почти простонал свекор. – Дай спокойно умереть!
- Ну что вы! – подпустить в голос нежной укоризны. – Не волнуйтесь, сейчас быстро поставим вас на ноги.
- Отравить хочешь, да? – устало спросил господин Бранд, прижимая ладонь к глазам.
- Само собой! – весело подтвердила я, привычно не реагируя на колкость, и всмотрелась в пациента.
Выглядел он плохо: багровое одутловатое лицо, всклокоченная шевелюра, дрожащие руки.
- Не вздумай только здесь свои травки разводить! – проворчал он, не делая попыток подняться.
- Почему же? Ведь подобное лечится подобным! – процитировала я известный тезис (по правде говоря, весьма спорный).
Пока свекор переваривал намек, я прикрыла окно и принялась звенеть пузырьками.
Прохладная лаванда, чуть-чуть экзотической сладости иланг-иланга, мандарин...
- Ну вот, скоро вам станет легче – эта смесь снижает давление.
Он ничего не ответил, молча хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.
- А бей провоцирует гипертонические кризы, - негромко, как бы сама себе, сообщила я. – Хотя его часто используют для волос в качестве средства от выпадения и для ускорения роста...
- Зачем ты мне это говоришь? - он передвинул компресс со лба на глаза (видимо, спасаясь таким образом от необходимости на меня смотреть).
- Просто так, - я пожала плечами, забыв, что он меня не видит. И добавила лукаво: - Я размышляла вслух. Пожалуй, в следующий раз стоит сделать маску для волос с мускатным шалфеем – он также хорош для снижения давления. Но не буду больше вас отвлекать. Надеюсь, скоро вам станет лучше!
Разумеется, на благодарность не стоило даже рассчитывать.
Закрыв за собой дверь, я остановилась в коридоре, в красках вообразив сцену. Господин Бранд крадется в мою ванную, чтобы позаимствовать немного бальзама для своей бороды (благо, тот в расписной баночке, по которой несложно понять назначение), потом на цыпочках возвращается к себе... И расхохоталась, зажимая рукой рот, чтобы не потревожить больного.
Уннер уныло перекладывала мои платья с таким лицом, будто злая мачеха посадила ее на всю ночь перебирать чечевицу. Притом, в отличие от сказочной героини, бала ей не видать даже в случае успешного выполнения задания.
- Помоги мне освежиться и переодеться! – велела я.
Она подскочила с видом освобожденной из заточения узницы (хотя в данном случае ненавистное шитье всего лишь откладывалось).
- Госпожа, давайте, я вам ресницы подведу... И вот эту брошь надо прикрепить на жакет... Ой, шляпку нужно почистить...
Она суетилась вокруг меня, всей душой предаваясь священному искусству наведения красоты. В этом Уннер действительно понимала толк, успешно применяя весь диапазон дамских уловок. Пока она колдовала над моими волосами, заплетая непослушные вьющиеся пряди в корону, я изучала ее сосредоточенное лицо.
От Уннер остро пахло мускусом – нотами разгоряченной кожи, дерева и пряностей. Так пахнет женщина, решившая поохотиться на мужчину.
Влюбленность красит женщину, а в сочетании с косметикой и тщательно подобранным нарядом... Держитесь, Петтер!
Я усмехнулась, чувствуя веселье с легким привкусом грусти – как чуть подкисшее молоко. Всем будет лучше, если мальчишка сменит объект своих пылких чувств, но печаль ложилась на плечи шелковым палантином...
Встряхнула головой, вызвав понятное недовольство Уннер, и попросила:
- Будь добра, подай мне саквояж с маслами.
- Конечно!
В детстве я верила, что аромагия спасет от всякой напасти, что она способна исцелить любые раны – как телесные, так и душевные. Разумеется, это не совсем так - ей подвластно многое, однако это все же не волшебная палочка, чтобы одним мановением руки искоренять застарелую боль и пришивать конечности...
Впрочем, от тоски действительно помогает. Что аромагия умеет превосходно, так это влиять на чувства.
Я капнула немного масла на пористый камешек и поднесла к носу.
Вспомнилось, как мы с братьями убегали в сосновый бор за ягодами.
Там высоченные сосны вздымаются свечками, а под ногами шелестит опавшая хвоя, и лес просматривается чуть ли не от края до края, потому что ветви - где-то там, высоко, упрямо тянут вверх пахучие иголки.
Остро, свежо и смолянисто пахнет хвоей и сосновой живицей из сборников.
Сосны ревнивы - даже кусты здесь практически не растут, зато чернике раздолье...
Вот уже рот и пальцы перепачканы темно-фиолетовым сладким соком, а ты стоишь, запрокинув голову, и смотришь в небо, и тихо дышишь.
Колючие иголки и шершавая кора. Ровный стук сердца и аромат горящего хвороста.
Даже в горах не бывает такого пронзительно-чистого воздуха и такого ликующего солнца! Сосна - это спокойная радость....
Я пила запах, как ключевую воду в жаркий полдень, жалея только, что моему сыну незнаком благоговейный восторг, обуревающий душу при виде спокойного величия леса...
- Госпожа, просыпайтесь! – тихо сказала Уннер, легонько прикоснувшись к плечу.
- Я не сплю, - возразила я, открывая глаза. Отражение в зеркале казалось статуэткой из солнечного камня, сияющей искристо-золотым блеском. И искренне похвалила: – Ты волшебница!
- Спасибо! – она улыбнулась, с гордостью истинного мастера обозревая свое творение. Пахло от нее довольством – горьким шоколадом – с чуть горелыми и карамельными нотками.
Теперь надеть янтарную полупарюру: длинные серьги и брошь в виде тигровой лилии. Бабушкин подарок – напоминание о восемнадцатилетии... и знакомстве с будущим мужем.
Я спускалась по лестнице, чувствуя себя Фрейей, сходящей к смертным. Похоже, Ингольв и Петтер тоже сочли меня земным воплощением богини любви, по крайней мере, разом замолчали и воззрились на этакое чудо.
Довольная произведенным эффектом, я слегка улыбнулась. Сливочно-чувственное благоухание магнолии поплыло по комнате, дразня нос, словно перышком.
- Хм... Неплохо выглядишь, - откашлявшись, наградил меня несколько тяжеловесным комплиментом Ингольв.
Петтер промолчал, но взгляд отвел с заметным трудом. Каюсь, мне было приятно его молчаливое восхищение, хотя совесть, словно кобра, подняла голову и раздула капюшон, готовясь ужалить.
- Спасибо, дорогой! – прощебетала я и, встав на цыпочки, чмокнула мужа в щеку.
Небольшой сеанс ароматерапии смыл с моей души тусклый налет обиды и боли. К тому же птицы слетаются к гейзеру, а не к леднику[19], поэтому я предпочитаю получать желаемое лаской, а не скандалом.
Ингольв дернулся, явно желая превратить целомудренный поцелуй в полноценную ласку, но сдержался.
Ингольв дернулся, явно желая превратить целомудренный поцелуй в полноценную ласку, но сдержался.
- Как... хм, отец? – спросил он, галантно предлагая мне руку.
- Думаю, ему уже значительно лучше, - я положила ладонь на его локоть и улыбнулась. – Правда, сомневаюсь, что он спустится к обеду.
Судя по терпкому аромату имбиря – решимость и обаяние - в настоящий момент Ингольва это не слишком волновало.
- Тогда не будем ждать! – он погладил чувствительную кожу запястья, заставив меня прерывисто вздохнуть, и довольно усмехнулся...
Мы все вместе двинулись в столовую. Ингольв относился к Петтеру с грубоватой нежностью и почти каждый день приводил с собой. Он настоящий отец своим солдатам, хотя при этом слишком взыскателен к родному сыну.
Застарелая боль шевельнулась в груди. Мои дети оказались слишком болезненными для этого сурового края, к тому же способности Валериана к аромагии делали его в глазах Ингольва чудаковатым неженкой. Вспомнилось, какую сцену закатил Ингольв, обнаружив, что я потихоньку обучаю сына пользоваться даром. Именно после этого его отправили в кадетский корпус.
К тому же господин Бранд никогда не упускал случая поковыряться в ране, разглагольствуя о естественном отборе и о том, что слабакам лучше умереть, чтобы не портить кровь. Насколько мне было известно, мать Ингольва умерла от простуды, когда он был еще совсем крошкой...
Впрочем, сейчас лучше не думать о проигранных битвах и давних потерях, а внимать забавной истории, которую в лицах рассказывал Ингольв. Он по-детски любит быть в центре внимания, поэтому с годами я научилась имитировать живейший интерес.
Едва мы уселись за стол, как на пороге, вытирая руки о передник, появилась как всегда недовольная Сольвейг.
- К вам дракон Исмир. Звать?
Ингольв и Петтер синхронно поморщились, а я уронила вилку, упавшую на тарелку с похоронным звоном. Только этого не хватало!
За объявленным драконом в столовую гуськом вошли инспектор Сольбранд и господин Бранд. Так сказать, первое, второе и десерт: Исмир - ледяной и освежающий, словно окрошка; инспектор - облаченный в шубу цвета хорошо прожаренного бифштекса; ну а свекор цветом лица напоминал малиновый мусс.
Господин Бранд был мрачнее обычного, зато держался тихо – мышкой шмыгнул на свое место и углубился в изучение солянки.
Ингольв встретил гостей весьма любезно, скорее даже подчеркнуто сердечно.
- Пообедаете с нами? – самым дружеским тоном предложил он, когда закончились взаимные приветствия.
- Боюсь, это невозможно. У нас не найдется эстрагона, - негромко вмешалась я, кладя ладонь на руку мужа.
Злость из-за недавней выходки заставляла меня держаться с Исмиром весьма нелюбезно. Разумеется, цветы превосходны (домоправительница торжественно водрузила их в центре стола, что явно не ускользнуло от внимания дарителя). Но стоило Ингольву лишь заподозрить, кто в действительности был их отправителем, мне не поздоровилось бы!
- Зачем нам этот... эстрагон? – на породистом лице Ингольва было написано искреннее недоумение.
- Легенда гласит, что драконы питаются этим растением, которое также носит название «драконьи язычки» или тархун! – менторским тоном пояснила я.
Признаюсь, мне было немного стыдно за свою выходку, но следовало обозначить неприязнь к дракону (и тем самым пресечь любые подозрения), а сходу изобрести более вежливый способ я не сумела.
Господин Сольбранд с неприкрытым любопытством наблюдал за мной, склонив голову набок.
Исмир хмыкнул и безмятежно сообщил:
- Я согласен довольствоваться бифштексом. Если вы не возражаете против моего общества.
Муж метнул на меня гневный взгляд. Пришлось идти на попятный.
- Что вы, я буду несказанно рада! – надеюсь, ирония прозвучала не слишком откровенно.
Дракон усмехнулся, однако отказываться не стал.
Не доверяя мне развлекать гостей, Ингольв тут же занял их сугубо мужским разговором. Только свекор больше отмалчивался, хотя выглядел уже значительно лучше.
Я сидела, как на иголках, уныло ковыряя вилкой в тарелке и молясь всем богам, чтобы гости поскорее ушли.
Петтер попытался было завязать со мной вежливую беседу, однако односложные ответы быстро отбили у него охоту говорить о погоде.
Разговор перешел с охоты на перспективы чемпионата по катанию на санках (это хельхеймский национальный вид спорта). Жаль, меня нисколько не интересовал спор о преимуществах разных видов полозьев и приемах управления.
Я усмехнулась про себя, вспоминая, как взрослые мужчины наперегонки мчатся с горки – весьма занимательное зрелище! Они ведь до самой старости остаются сущими детьми.
- ... Самайн! – вывел меня из размышлений голос Ингольва.
- Что? – встрепенулась я. Кажется, вышло чересчур громко: мужчины дружно обернулись, обдав меня горько-пряной смесью недовольства, удивления и насмешки.
- Завтра Самайн! – объяснил Петтер.
Ингольв метнул на него такой взгляд, будто намеревался тут же разжаловать его в рядовые, а я судорожно сжала нож.
Мысли метались, как лошади в охваченной огнем конюшне. Боги, милосердные мои боги, как я могла забыть?! Ведь всего два года прошло...
Разумеется, за приключениями последних дней мне было не до календаря, но все же такая забывчивость непростительна!
- Мы приглашены к мэру. – В голосе мужа звучал вызов, а пахло от него маслом чайного дерева – пряности и бензин – уверенностью.
«Дама должна держаться с достоинством и не обнаруживать своих чувств на людях!» - твердила мне бабушка, и я всегда старалась следовать ее урокам.
- Извини, дорогой, - памятуя о гостях, я попыталась улыбнуться и принялась сочинять на ходу: - Завтра мне нужно заменить сырье в некоторых инфузах и...
- Ты пойдешь, и хватит об этом!
Голубые глаза Ингольва сверкали, он с силой сжимал в кулаке столовый нож.
Неприлично выяснять отношения в присутствии посторонних, однако в тот момент меня это уже не волновало. Хотелось вцепиться ногтями в лицо мужа, закричать, устроить безобразную сцену...
- Нет! – резко произнесла я, откладывая приборы, и встала. – Об это не может быть и речи!
От ярости на скулах мужа заиграли желваки.
- Это не обсуждается! – не выпуская нож, Ингольв стукнул кулаком по столу, отчего посуда противно задребезжала. - И хватит выделываться! Сколько можно это мусолить?
- Выделываться... – повторила я медленно, и, должно быть, сильно побледнела. Неужели ему действительно на все наплевать?! Неужели после стольких прожитых вместе лет мужу совершенно безразличны мои чувства?
Ингольв, стиснув тонкие губы, гневно смотрел на меня, источая острый аромат черного перца. Очевидно, что умолять было бессмысленно.
Пытаясь немного успокоиться, я обвела взглядом комнату. Сознание выхватывало отдельные детали: хмурая морщинка между бровей и добела стиснутые пальцы Петтера; голубые льдинки глаз Ингольва; лицо свекра, у которого будто болели зубы; жадное любопытство подглядывающей в щелку Сольвейг; по-птичьи склоненная к плечу голова инспектора Сольбранда...
- Я не пойду! – удалось выдавить сквозь стиснутые зубы. И гостям, силясь соблюсти хоть какие-то приличия: – Извините, мне нехорошо...
Развернуться и, словно сомнамбула, ничего не видя от подступающих слез, направиться к выходу.
Пальцы мужа вцепились в мое запястье, рванули назад.
- Пойдешь. Даже если мне придется волочь тебя за волосы! – в глазах Ингольва плескалась злость, лицо налилось нездоровой краснотой. И резкий лимонный запах цитронеллы, от которого к горлу подступал комок.
- Посмотрим! – гордо поднять подбородок, сощурить глаза...
Судя по всему, Ингольву отчаянно хотелось меня ударить (это право мужа, так что свидетели его не остановят), а я не собиралась уступать.
Поединок взглядов прервал обманчиво мягкий голос Исмира:
- Простите, полковник, у меня к вам просьба.
- Что? – непонимающе спросил тот, с трудом выныривая из омута гнева.
- Вы не могли бы отпустить сегодня госпожу Мирру со мной? Нам требуется помощь в одном деликатном расследовании.
Ингольв скривился, побагровел еще сильнее, разрываясь между желанием отказать и пониманием последствий.
Хельхейм принадлежит ледяным драконам и хель, а людям позволили здесь жить из милости. Договор между тремя расами дает нам автономию во многих вопросах, но все же предполагает подчиненное положение людей. Особенно осмотрительными приходится быть должностным лицам, для которых подозрение в нелояльности к исконным обитателям этой земли может обернуться крахом карьеры. Разумеется, это случается редко, но все же предпочтительно не спорить с драконами по пустякам.
Разумеется, Исмир не преминул воспользоваться своим преимуществом.
Его поддержал инспектор Сольбранд:
- Видите ли, при обыске в доме госпожи Бергрид обнаружили вот это...
Он извлек из кармана пузырек темного стекла с надписью «атропин» и засушенный букетик, перевязанный сплетенными белой и черной лентами.