- Как прикажете, госпожа Мирра! – ломкий юношеский басок, поначалу деланно-безразличный, на моем имени дал петуха. Петтер выскочил из авто и распахнул дверцу с моей стороны. Он старательно отводил взгляд. И запах – обжигающая горечь розмарина, напоминающая звон рвущихся гитарных струн.
Пожалуй, я пересолила. Примирительно улыбнулась, глядя на прямого, как меч, юношу в чуть великоватой для него шинели. Интендант заменил обмундирование Петтера, но оно все равно было далеко от идеала.
- Не обижайтесь, Петтер, но так будет лучше. – И мягко попросила: - Подождите меня здесь, думаю, я быстро управлюсь.
- Слушаюсь! – сухо отозвался Петтер.
Я поморщилась – сущий мальчишка! – и направилась к дому...
У доктора Торольва меня встретили в буквальном смысле с распростертыми объятиями.
- Госпожа Мирра, как же я рад вас видеть! Да-да, рад, очень рад! – воскликнул доктор, разводя руки, словно надумал обнять меня по-родственному. И пахло от него соответственно: брызжущим радостью апельсином и щекотной горечью корицы. Как будто нить янтаря всех оттенков, от ярко-оранжевого до почти каштанового.
- Я тоже очень рада! – заверила я искренне. – Простите, доктор, я пришла по делу и у меня совсем мало времени.
- Да я уж не сомневался, что не просто так вы старика навестить решили, да-да, не сомневался! – ворчливо заметил он, качая яйцеобразной лысой головой. – Да вы присаживайтесь, присаживайтесь! И рассказывайте, что у вас стряслось.
- Благодарю! - Я поставила на стол перед доктором Торольвом склянку с остатками какао. Он поднял на меня вопросительный взгляд, и я пояснила: - Мне нужно выяснить, имеется ли в этом напитке атропин.
- Атропин?! – удивился он. Осторожно открыл пробку и со всеми подобающими предосторожностями понюхал жидкость. До меня доносился насыщенный аромат специй: корица, мускатный орех, гвоздика... – Хм, какао? Да-да, какао! Но откуда в нем взяться атропину?
- Именно это меня интересует, - несколько покривила душой я.– Но для начала нужно подтвердить официально, есть ли он там вообще.
- А, вот оно что, вот оно что! – покивал доктор. Потом, внимательно прищурившись, посмотрел на меня и поинтересовался хитро: - А доктор Ильин что же, не мог проверить? Зачем вы пришли к старику, да-да, к старику?
- Доктор Ильин... – произнесла я, чувствуя, как само это имя горчит на языке, словно ивовая кора. Подумала и призналась честно: - Видите ли, он меня не одобряет. К тому же доктора Ильина я совсем не знаю, а в вашем профессионализме уверена. Простите, если потревожила!
Доктор расцвел:
- Ну что вы, что вы! Я всегда рад. Да-да, всегда рад! Подождите немножко, буквально пол часика, да-да, всего пол часика. А я пока все выясню!
И, суетливо собрав баночку, очки и еще какие-то мелочи, он буквально бросился в соседнюю комнату (где, как мне было известно, находилась лаборатория).
Расторопный слуга принес журналы, полный кофейник и хрустящее миндальное печенье. Аппетита у меня не было, как желания рассматривать модные платья. Я прикрыла глаза и старалась думать о чем-нибудь приятном – о штормовом море, о старой беседке, увитой виноградом, о сыне... Однако мысли упрямо сворачивали к недавнему разговору с Петтером. Я запоздало подбирала аргументы и хлесткие фразы, стараясь избавиться от смутного ощущения неправильности.
- Вот и я, да-да, вот и я! – вывел меня из раздумий голос почтенного доктора. – А вы, вижу, задремали?
- Простите, я немного устала, - повинилась я, с трудом поднимая веки, под которые словно сыпанули горсть песка. Лицо доктора казалось озадаченным. – Внимательно вас слушаю!..
Из дома я вышла в полной растерянности. С одной стороны, догадки мои подтвердились, а с другой... Решительно непонятно, что же в таком случае произошло!
Мальчишка ждал меня, настежь распахнув окна в машине, как будто ему не хватало воздуха.
- Петтер, будьте добры, отвезите меня снова в дом госпожи Бергрид, - попросила я вежливо, усевшись в авто.
- Как прикажете, - подчеркнуто холодно ответствовал он, трогаясь с места.
С минуту я сидела неподвижно, внимая исходящей от него вяжущей горечи дубовой коры, а потом сорвалась:
- Петтер, прекратите вести себя как... как манекен! В конце концов, чего вы от меня хотите?!
- Что вы, госпожа, - голос мальчишки, преисполненный почтительности, бил по нервам, как фальшивый аккорд. – Я всего лишь ординарец вашего мужа, как я могу чего-то от вас хотеть?
- Хорошо, - со вздохом произнесла я, - признаю, что была не права и безосновательно вам нагрубила. Надеюсь, вы довольны?
Он лишь дернул плечом, неотрывно глядя на дорогу. Отчаянно захотелось его стукнуть или хотя бы вслух выругаться. Но к моему лицу давно приросла маска спокойствия.
Пожалуй, уговаривать мальчишку бесполезно – он всерьез обиделся и твердо решил вести себя как образцовый слуга. Лучше сменить тактику.
- Не понимаю, - произнесла я негромко, словно просто размышляя вслух. – Доктор Торольв заверил, что в какао нет никаких следов глазных капель! Следовательно, доктор Ильин неправ в своем авторитетном диагнозе, – каюсь, последние слова я проговорила с нескрываемым удовольствием. – Но тогда неясно, чем отравилась госпожа Бергрид?! И кто ее отравил?
Петтер взглянул на меня искоса, открыл рот... и, закрыв, упрямо сжал губы. Вот вредный мальчишка!
- Разумеется, первым делом в голову приходит муж. – Продолжила я задумчиво, будто не замечая напряженного молчания. – Он значительно моложе жены, очень красив и беден.
- Ну и что? – не выдержал Петтер. – Это же не значит, что он женился по расчету!
- А как иначе? – приподняла брови я. – Молодой привлекательный мужчина, влюбленный в богатую старуху... Никогда не поверю!
Мальчишка неожиданно нажал на тормоз, и меня швырнуло вперед. Вскрикнув, в инстинктивно выставила вперед руки (и пребольно ими ударилась!). Поначалу я решила, что Петтеру пришлось резко затормозить, потому что кто-то выскочил на дорогу. Однако никаких препятствий не обнаружилось.
- Вы с ума сошли?! – воскликнула я, убедившись, что каким-то чудом жива и невредима. – Если хотите покончить с собой, то выберите какой-нибудь другой способ!
Петтер словно не слышал: замер на водительском сиденье, стиснув зубы и подавшись вперед. Отчего-то мне стало жутко, захотелось тихонько выбраться из авто и бежать, куда глаза глядят. «Ты сама его дразнила, сознательно и намеренно!» - напомнила я себе, но ощущение опасности не ослабевало.
- Почему вы... такая?! – взорвался он, поворачиваясь ко мне. На скулах его горели пятна лихорадочного румянца, и у меня перехватило дыхание от исходящей от него смеси жалящей крапивной боли и густой черной смолы отчаяния. – Как будто этот Колльв не мог просто влюбиться! Ну и что, что она старше? Ну и что, что выше по положению? Как мужчина может доказать свою любовь, если он беден? Вы просто расчетливы и циничны, поэтому ничего не хотите замечать!
Он несколько подпортил впечатление от обличительной речи, в конце простуженно шмыгнув носом. А я сидела, оцепенев, и не могла понять, отчего мне так больно.
- Вы совершенно правы, - признала я тихо, сама удивившись тому, как бесцветно звучал мой голос. – Я цинична. Я не верю в любовь, а уж тем более в любовь юноши к богатой женщине много старше. Допускаю, что он не покушался на жизнь жены, но от романтической чуши меня увольте!
Я обнаружила, что почти кричу, и прикусила губу, пытаясь успокоиться. Определенно, этот мальчишка обладал даром легко находить в моей броне уязвимые места. Извиняться он не собирался – смотрел исподлобья, нахохлившись в своей шинели, словно воробей. К его вспотевшему лбу прилипла челка, а салон буквально затопила сухая горечь полыни.
- Петтер, давайте на этом остановимся, - вздохнув, предложила я. Бабушка учила меня, что женщина должна уметь уступать. – Мы оба наговорили лишнего. Будем считать, что этого разговора не было, хорошо?
Он нехотя кивнул и отвернулся, а я вдруг обнаружила, что у меня сильно дрожат руки. Определенно, нужно подлечить нервы! «Нет, просто нельзя больше жить так!» - шепнул разум, но я постаралась выбросить эту мысль из головы...
Как часто бывает в Ингойе, погода резко изменилась: снег на глазах накрывал город хрустящей, словно от крахмала, белой простыней. На стекла авто налипали пушистые хлопья, а небо почти легло на землю, придавив ее рыхлым брюхом. Как часто бывает при перемене погоды, боль тисками сдавила мою голову.
Я энергично помассировала виски, но улучшения не добилась. Бросила взгляд на насупленного мальчишку, который предупредительно распахнул мне дверцу, и, тихонько вздохнув, направилась к дому госпожи Бергрид.
Горничная, открывшая мне дверь, благоухала сочными мандаринами и свежей хвоей.
- Хозяйка пришла в себя! – сходу прощебетала девица, сияя, как ярчайшая электрическая лампочка. Подумала и добавила, понизив голос: - А хозяина к ней не пускают! Леденцы его в комнате заперли, под домашним арестом, вот!
В голосе горничной звенело злорадство. Надо думать, господина Колльва в этом доме многие не любили.
- Отведите меня к инспектору Сольбранду, - прервала я ее разглагольствования.
- Слушаюсь, - сделала книксен она, опустив глаза. Только острый запах лимонной травы выдавал недовольство.
Я шла за ней по устланным коврами коридорам и думала о том, как же неуютно в этой душной тяжеловесной роскоши. Дом, внешне красивый и удобный, со всех сторон давил на меня, словно пытался сжать душу невидимым корсетом. Долг, приличия, благопристойность – будто гвозди в крышку гроба... Я встряхнула головой (бабушка часто ругала меня за эту привычку, повторяя, что трясти гривой пристало только лошадям) и сама удивилась таким мыслям. Что это на меня нашло?
Одна из дверей впереди распахнулась и показалась молодая женщина в строгом платье, ведущая за руку упирающуюся девочку лет семи-восьми. Ребенок не кричал и не плакал, а повисал всем телом на руке гувернантки (а это, несомненно, была она). Меня и горничную они пока не замечали. От них, словно цунами, накатывала волна запахов – удивительно сильных, резких, от которых кружилась голова и сдавливало грудь.
Я невольно приостановилась, увлеченная разыгравшейся сценой. Провожатая моя оглянулась, нахмурила выщипанные бровки, но тоже замерла в шаге впереди.
- Не упрямься, Хельга, - усталым негромким голосом уговаривала женщина. – Ты ведь знаешь, мама тебя накажет, если будешь капризничать!
- Не накажет! – буркнула девочка, упираясь, как своевольный ослик. – Она болеет и может вообще умрет!
- Хельга! – ахнула гувернантка, отпуская руку подопечной и резко к ней поворачиваясь. Судя по кислому запаху щавеля, у нее чесались руки как следует отшлепать вредного ребенка. – Как ты можешь так говорить?!
- Хочу и говорю! – исподлобья глядя на женщину, упрямо сказала девочка. На госпожу Бергрид она нисколько не походила, напоминая скорее дорогую фарфоровую куклу с голубыми глазами и светло-золотыми косами. – Тебе-то что? Моя мама!
- Отродье Локи! – прошипела рядом со мной горничная, и голос ее будто разрушил окружающую нас сферу невидимости. Гувернантка испуганно вскрикнула, а девочка упрямо выставила вперед подбородок и насупилась еще сильнее. Хм, по крайней мере, характером она пошла в маму! Но прислуга ее определенно недолюбливала, любопытно, почему?
- Не бойтесь, - попросила я мягко, стараясь говорить так, как успокаивают испуганных животных. И осторожно приблизилась, не забывая улыбаться. – Я всего лишь хочу познакомиться.
- А я не хочу! – заявила Хельга, беря за руку гувернантку. И велела, видимо, пытаясь подражать матери: – Эрна, пойдем! Пойдем же!
Гувернантка не трогалась с места, отчего-то завороженно глядя на меня. Мне вдруг показалось, что я слышу, как отчаянно колотится ее сердце, а густой запах сливок и мягкий бальзамово-пудровый аромат ванили мгновенно открыли мне ее секрет. Мне стало противно. Я предпочла бы ошибиться, чем лишний раз убеждаться в низости человеческой натуры.
- Эрна, позвольте задержать вас на несколько минут, - уже без улыбки произнесла я, остановившись в нескольких шагах от гувернантки. – Мне нужно с вами поговорить. Наедине.
Я попыталась принюхаться, но в коридоре царила такая разноголосица запахов, что подробностей было не разобрать. Злорадно-неприязненный аромат нима, напоминающий смесь подгнившего лука и чеснока – от горничной, слабый запах арники и календулы (готовность драться) вперемешку с зефиром – от маленькой Хельги и обреченное благоухание раздавленного цветка ириса – от Эрны.
- Как прикажете, госпожа, - прошелестела гувернантка, опустив глаза. – Хельга, иди в классную комнату, я скоро буду.
- Одна? – фыркнуло упрямое дитя. – Не пойду!
- Думаю, девушка охотно тебя проводит, - кивнула я на горничную, от которой тут же повеяло едким ароматом чистотела. Надо думать, моя просьба пришлась ей не по душе. Однако ослушаться она не посмела, взяла ревущего ребенка за руку и поволокла прочь.
- Хозяйка меня за это накажет, - равнодушно сообщила Эрна.
- Вряд ли, - не согласилась я и предложила: - Давайте зайдем в комнату, не стоит разговаривать в коридоре.
Она только кивнула и распахнула дверь. Войдя, я огляделась: обычная детская, полная игрушек, с картинками из сказок на стенах и уменьшенной мебелью под стать хозяйке. Гувернантка замерла у входа, словно трепетная лань, готовая броситься прочь при малейшем признаке опасности. Когда я сделала шаг к ней, Эрна всем телом подалась назад, будто пытаясь слиться с дверью. А я дегустировала исходящий от нее запах, как другие смакуют вино. Букет аромата состоит из десятков нюансов, только мало кто может их различить...
Выходит, я все же ошиблась – по крайней мере, в одном.
- Кто отец вашего ребенка? – спросила я напрямик. – Это ведь не господин Колльв, верно?
Она воззрилась на меня с таким ужасом, что воздух в комнате, казалось, мгновенно напитался едким запахом щелочи.
- Откуда... – она сглотнула и повторила запинаясь: - Откуда?
- Откуда я знаю? – уточила я любезно. Эрна слабо кивнула, не отводя от меня темных чуть раскосых глаз. – Видите ли, близкие люди – я подразумеваю близость физическую – обязательно пропитываются запахами друг друга. При должном внимании любовников распознать несложно, а уж если женщина носит ребенка, то запах его отца въедается в ее плоть и кровь...
Я нисколько не кривила душой: впуская в себя мужчину, женщина принимает в себя его частичку. Только аромат этот постепенно слабеет и, в конце концов, рассеивается.
Кстати, запахи людей могут сочетаться или, напротив, конфликтовать. Полагаю, многим доводилось сталкиваться с тем, что запах чьих-то сигарет или одеколона буквально отталкивает, хотя другим он вовсе не кажется неприятным! Как и с эфирными маслами, запахи тел бывают несовместимы. Зато по-настоящему любящие люди синергичны даже в ароматах, прекрасно дополняя друг друга. Жаль только, что со временем это тоже может меняться.
- Вы правы, - прошептала Эрна. – Это не господин Колльв – конечно, не он!
- Тогда кто? – настойчиво спросила я, беря ее за руку. Кисть ее оказалась холодной, влажной и крошечной, словно лягушачья лапка. Во мне поднималась жалость. – Можете не называть его имени, но жениться на вас, если я правильно понимаю, он не намерен?
- Нет! – она подняла голову и заговорила быстро и горячо, выплескивая давно наболевшее: - Я – гувернантка! Не прислуга, не барышня. Ни то ни се. Разве благородный мужчина заинтересуется бесприданницей, тем более бывшей в услужении? А опуститься до какого-нибудь конюха не могу я...
Несладкая судьба – ни дома, ни семьи, ни детей.
От Эрны пахло имбирем – сладковато-острым - решимостью и вызовом.
- И вы... – осторожно подбодрила я.
- Да! – она гордо вздернула подбородок. – Я раз в жизни поддалась чувствам, и вот! А Кетиль...
На его имени Эрна будто споткнулась: из глаз наконец хлынули давно сдерживаемые слезы, лицо некрасиво сморщилось, и она закрыла его руками. От запаха это не спасало: тяжелое, тошнотворное отчаяние волнами исходило от нее, как амбре гниющих отходов на помойке.
- Госпожа Бергрид уволит вас, - это был не вопрос.
- Да! – Эрна отняла ладони от разом будто поблекшего и постаревшего лица. – Это справедливо. Разве она может позволить безнравственной женщине воспитывать ее ребенка?!
Что ей можно ответить? Общество снисходительно к грешкам мужчин, полностью возлагая вину на оступившуюся женщину. Она должна блюсти целомудрие, как цветок, который все вокруг пытаются сорвать... И горе той, которая себя не уберегла!
- Вы не хотите... – я запнулась, не в силах договорить ужасные слова. Убить собственного ребенка. Что может быть страшнее? Но иногда просто нет другого выхода. Я откашлялась и закончила, старательно не глядя на нее и молясь, чтобы она отказалась: - У меня найдутся травы, которые могут помочь...
Шорох, вскрик и резкий, протестующий аромат лимонной мяты.
Я вскинула глаза, пристально наблюдая за Эрной.
- Нет! Нет, никогда! – в смятении она прижала одну руку к животу, а вторую к губам. – Я не могу, ни за что! Лучше... – она зажмурилась и выдохнула: - Лучше с моста головой вниз!
М-да.
- Не смейте так говорить! – резко произнесла я. – Вы только что говорили, что не сможете избавиться от ребенка. И тут же заявляете, что убьете себя и его!
- Иначе мы оба умрем от голода, - тихо сказала она. – Или замерзнем на улице.
Что я могла ей возразить? Наш мир жесток к женщинам, не имеющим мужа, зато имеющим ребенка. Конечно, она могла после родов оставить малыша у порога детского дома, но мало какая мать на это пойдет. Саму Эрну это все равно не спасет – ее вышвырнут из дому без рекомендаций, а кто после этого примет ее на работу?
- Я что-нибудь придумаю, - пообещала я, понимая, что вряд ли смогу сдержать это обещание. Увы, не в моих силах переделать этот мир.