— Полагаю, что никто у нас против этого возражать не станет, — ответил Лидумс. — Но вопрос о вербовке связан со временем, и я не могу сказать, как скоро мы сможем чего-нибудь добиться. И нам важно знать, не работает ли этот человек на каком-либо оборонном предприятии. В этом случае вербовка становится весьма опасной.
— Если даже это и покажется опасным, я все-таки попрошу вас помочь нам. Для этой цели будут пересланы специальные рекомендации к этому человеку.
— А вы уверены, сэр, что дело это чистое? Не попадем ли мы прямо в объятия Чека?
— Разумеется, я не могу сказать положа руку на сердце, что дело совершенно чистое. Вы сами знаете, что надо всегда соблюдать крайнюю осторожность. Лучше всего пригласить его в партизанскую группу и там произвести необходимые переговоры. Я, со своей стороны, дам несколько писем, которые вы должны будете предъявить определенным лицам, чтобы вам поверили, Письма будут без адресов и фамилий. Эти адреса я передам по радио, когда вы снова приступите к работе в Латвии. И еще посоветую подумать о средствах и возможностях пропаганды наших идей. Вам уже говорили, что мы разделяем пропаганду на белую, серую и черную. Всеми этими формами пропаганды нелегальная группа заниматься не может. Она может проводить только белую или черную пропаганду. Белой называется такая пропаганда, которую группа ведет от своего имени. Черной — от имени какого-нибудь государственного учреждения или от имени какого-нибудь ответственного лица. Серую пропаганду, которая предусматривает обработку общественного мнения через прессу и радио, могут время от времени проводить легально проживающие члены организации, причастные к работе этих организаций. Этот путь вам будет доступен, когда вы вернетесь к общественной жизни и восстановите свои старые связи с деятелями культуры. Но самому вам лучше оставаться в стороне на случай партийного или государственного преследования инакомыслящих.
Разговор, напоминавший тщательно отработанный инструктаж, понемногу подходил к концу. Лидумс, как гостеприимный хозяин, еще раз наполнил бокалы, но Маккибин не торопился пригубить. Он словно бы о чем-то размышлял. Затем вдруг сказал:
— Дорогой Казимир, мне необходимо посоветоваться с вами по одному крайне неприятному делу… Прошу вас извинить меня, но вы один можете разрешить мои сомнения…
— Я к вашим услугам…
— Мы получили странную телеграмму от Эгле. Вот она… — И передал Лидумсу документ.
В радиограмме с условным знаком Эгле, адресованной Силайсу, говорилось:
«Получил некоторые сведения о своих геройских подвигах. Должен констатировать, что мы во многом друг друга не понимаем. Выражаю тебе величайшую благодарность за все, что ты делал в мою пользу. Отменяю также все ограничения, которые я, твердо не продумав, дал тебе. Но и сам буду стараться оправдать доверие, которое ты оказал мне. Со своей стороны никогда не думал порочить или портить твою работу. Надеюсь, что мы поймем друг друга…»
— Что это может значить? — с брезгливой миной спросил Маккибин.
— По-видимому, только то, что Будрис был прав, когда сообщил, что Эгле не выдержал долгой жизни в лесу и страдает психическим расстройством. Надо запросить Будриса о состоянии Эгле. Сумасшедший человек в подпольной группе может натворить много бед…
— Запрос Будрису мы передали, и он ответил, что Эгле действительно стал опасным для окружающих. Но вместе с тем Будрис требует, чтобы мы эвакуировали Эгле при первой возможности.
— Что же вы предлагаете?
— Мы не имеем права возиться с каким-то сумасшедшим! — резко ответил Маккибин. — Я поручил Силайсу ответить Будрису именно в этом духе, но Будрис отклонил его предложение избавиться от больного… Что вы думаете по этому поводу?
— Я считаю, что Будрис прав, не согласившись с Силайсом. Этот смертный приговор ни в чем не повинному человеку возмутил бы наших людей. У Эгле здесь отец и мать, жена и дети, которых он боится никогда больше не увидеть. Отчасти это и послужило одной из причин умственного расстройства, ну и, конечно, ощущение постоянной опасности и лишения, которые приходится постоянно переносить, находясь на нелегальном положении. Я бы просто предупредил Будриса в таком аспекте. — Он взял бумагу, написал несколько строк и передал Маккибину. Тот прочитал:
«С эвакуацией Эгле согласен в том случае, если он будет безопасен для всех на берегу. Я только что получил от него телеграмму, которая, несомненно, указывает на его неблагополучное психическое состояние. Необходимо, чтобы он в связи с планируемой операцией и болезнью немедленно передал вам все свои средства связи и оружие. Желаете ли вы, чтобы мы информировали Эгле сами?»
Маккибин задумчиво пожевал губами, медленно сложил лист пополам и сунул его в карман пиджака. После длинной паузы заговорил обычным доверительным тоном:
— Но почему он сошел с ума? Я видел Эгле несколько раз, и он казался мне вполне уравновешенным парнем. Что происходит с ними там?
Лидумс пожал плечами и сказал:
— Причины могут быть разные: или плохой человеческий материал, или постоянное ощущение опасности, которое может надломить и сильного человека. Кто знает, как это происходит? И где границы человеческих возможностей? — философски закончил он.
— А кого из наших людей вы возьмете в спутники?
— Я предпочел бы Биля и Альвираса, если вы не выберете кого-нибудь сами. С этими людьми я все-таки довольно долго делил пищу…
— Кого хотите, дорогой Казимир. Мы предложим вам десять — двенадцать кандидатов, а вы отберете пять-шесть, в том числе и тех, кого назвали…
Только теперь, в знак того, что все деловые разговоры окончены, он встал с бокалом в руке и начал внимательно рассматривать развешанные по стенам и приставленные к стене эскизы и картины. Он медленно переходил от картины к картине, наконец остановился посреди комнаты и с сожалением сказал:
— А ведь все это вам придется оставить…
— Они и написаны для того, чтобы подарить их друзьям, которых я покидаю здесь!
— Тогда я первый претендент.
— Выбирайте!
Маккибин выбрал пейзаж в духе раннего Тернера: легкий туман в городе, темные здания чуть вырисовываются на переднем плане. Лидумс мысленно похвалил его вкус. Этот джентльмен умел не только плести международную сеть шпионажа или ловить рыбу, но понимал толк и в живописи…
Затем Маккибин сказал:
— Перед вашим отъездом на Родину я, если вы позволите, устрою прощальный ужин. И пусть это случится поскорее, я вижу, что вы уже рветесь к новым действиям. Соберутся только ваши друзья. Биля и Альвираса не приглашайте, так как нам надо поговорить без посторонних. Хозяйкой ужина будет мисс Нора. Полагаю, что вдвоем с миссис Пегги они справятся отлично… — И ни слова о том, что Лидумс — сын бывшего судовладельца. По-видимому, это известие еще обсуждалось между ЛЛОЙДОМ и разведкой.
Он взял упакованную Лидумсом картину и пошел к машине. Лидумс вышел проводить его.
А перед концом рабочего дня позвонила Нора. Она попросила Лидумса никуда не выходить. Она еще не знала, когда освободится, но в голосе звучало такое нежное пение, что Лидумс понял — она освободится скоро.
3
«Полномочного министра и посла» Карла Зариньша английская разведка сделала чем-то вроде религиозной реликвии. Лидумс знал, что резидентов, отправляемых в Латвию, разведчики из «Норда» обязательно приводили к Зариньшу как под благословение. И резидент сразу вырастал в собственных глазах, становился «политическим представителем своего заграничного правительства». Не избежали этой участи и Вилкс, Петерсон и все остальные, кто сейчас «паслись» в курляндских лесах под тщательным присмотром Графа, заменившего Лидумса на посту командира, и под строгим руководством Будриса.
Еще весной прошлого года Будрис, надеясь на скорое путешествие Лидумса в Лондон, предупреждал его, что недурно было бы снять позолоту с этой иконы. Несмотря на то что подачки правительства ее величества и английской разведки были довольно скудными, Зариньш и Скуевиц продолжали игру: назначали послов взамен «скончавшихся по воле божьей» старых политиканов в те страны, которые под давлением Англии и США еще оказывали им приют, писали какие-то протесты в ООН, пытались сколотить воедино латышскую эмиграцию, расползавшуюся во все стороны и разъединявшуюся на мельчайшие осколки. Лидумс видел и то, что его заявление об интересе группы Будриса к Зариньшу пришлось англичанам по душе, они готовы были потирать руки, убежденные, что буржуазно-националистическое движение в Латвии не только существует, но и будет плясать под их дудку. А старый Зариньш будет на этой дудке играть.
Скуевиц откликнулся на письмо Лидумса сочувственным посланием. Этот бывший директор департамента министерства финансов и сам хотел бы занять «пост» Зариньша, когда тот «волею божьей помре», и уж, во всяком случае, желал бы пока что получить звание министра. А поскольку англичане носились с мистером Казимиром, то с ним следовало быть в ладу. Так началась серия заседаний у Зариньша, которые должны были объединить эмигрантское правительство в Лондоне с мифической группой Будриса…
Этих заседаний было проведено семь. И Лидумс тщательно выполнял еще одну роль — роль дипломата, посланца «национально мыслящих» латышей.
Лидумс понимал, что до начала работы государственного совета — так предложил Зариньш называть это совещание — Скуевиц, да и сам Зариньш забегут посоветоваться в английскую разведку, и терпеливо ожидал, когда Маккибин благословит и его. Эмигрантское правительство следовало обычному лакейскому правилу: из чьих рук ешь хлеб, на того и поглядывай! Сам он забегать за инструкциями не собирался.
За ним заехала Нора. Она привезла газеты «Правда» и «Циня» за все время, пока Лидумс был в ФРГ. Он не должен отрываться от жизни в Советском Союзе, а для этого надо следить за событиями на Родине и за их освещением в прессе. Но газеты были предлогом.
— Милый, это правда, что ты крупный судовладелец? — вдруг спросила она у Лидумса. — Пожалуйста, не скрывай! Я сама наводила справки по поручению Маккибина. Я только не знала, что речь идет о тебе! А ты промолчал! — упрекнула она. — Неужели ты не видишь, что я живу только тобой!
Он усмехнулся и пожал плечами.
— Почему ты молчишь? — чуть не со слезами воскликнула она. — Ведь это чудесно! Теперь тебе совсем ни к чему возвращаться в Латвию!
— Я, моя дорогая, солдат! — сухо ответил он.
— Но я уверена, что Маккибин с удовольствием заменит тебя кем-нибудь другим! Он приглашает тебя заехать сегодня и, как я понимаю, будет говорить именно о том, чтобы ты остался здесь. Ты будешь членом совета министров латвийского правительства в Лондоне, ну, а потом, когда Латвия будет освобождена, можешь въехать в Ригу на белом коне. А пока мы будем вместе… Разве ты не хочешь этого?
— Не следует заставлять Маккибина ждать! — напомнил он.
— Но вечером ты приедешь ко мне! — потребовала она.
Он не поехал в ее автомобиле. Этот «будуар на колесах» чересчур пропах ее духами, и Маккибин может подумать черт знает что.
Маккибин тоже взирал на него с удивлением и даже нежностью. Встретил в дверях, усадил не к письменному столу, а за маленький столик у окна, сразу создавая обстановку интимности.
По-видимому, он не знал, как начать разговор. Достал из кармана визитную карточку, написал что-то на ней и подал ее Лидумсу. На карточке было написано: «Викторс Вэтра?»
Лидумс молча кивнул.
Тогда Маккибин отобрал у него карточку и приписал под фамилией «562440». Лидумс прочитал цифры, объявляющие его состоятельным человеком, и молча разорвал карточку на мелкие кусочки, затем поднес зажигалку к пепельнице и поджег.
— И это все? — тихо спросил Маккибин.
— Пока да.
— Но мы имеем возможность подтвердить вашу личность!
— Если вас не затруднит, сделаем это несколько позже!
— Хорошо, мистер Казимир! — с какой-то даже грустью сказал Маккибин. Но тут же перешел на деловой тон: — У меня были Скуевиц и посол Зариньш. Не здесь, конечно, а на моем четверге. Чрезвычайно сожалею, что вы не знаете о моих четвергах. Собираются очень интересные люди. Обычный английский файв-о-клок. Послеобеденный чай. В следующий четверг мисс Нора доставит вас, я позабочусь. Посол Зариньш очень рад, что вы вернулись в Лондон, и хотел бы продолжить беседы с вами. Скуевиц подготовил черновые наметки для консультации с вами о будущем государственном устройстве Латвии. Я думаю, — Маккибин улыбнулся, — что вы не станете настаивать на участии коммунистов в будущем правительстве вашей страны?
— Постараюсь не тревожить господ Скуевица и Зариньша.
— Государственный совет решено составить из четырех человек. Председатель — Карл Зариньш, секретарь — Янис Скуевиц. Заместитель председателя — вы. Непременный член — Силайс. Но каждый участник совещания имеет право назвать еще нескольких кандидатов. Однако для приглашения необходимо единогласное решение.
— Вы, как всегда, точны! — любезно ответил Лидумс, выслушав этот совет-приказ.
— Скуевиц позвонит вам завтра.
— Благодарю.
— Так вы все-таки не хотите стать частным лицом и пожить в Англии?
— Я как-то уже привык спать с заряженным пистолетом под подушкой и гранатой в изголовье постели. И мне не хочется подводить друзей…
— Но мы можем хотя бы представить вас руководителям ЛЛОЙДА?
— Боюсь, что тогда я перестану быть частным лицом в нашем с вами понимании. Обязательно найдется какой-нибудь журналист, который напишет о появлении нового судовладельца или, чего доброго, еще и сфотографирует такового. А чекисты тоже читают газеты всего мира…
— Да, пожалуй, вы правы. Но как интересно было бы рассказать эту романтическую историю! И вы — в роли героя!
— По-моему, лучше быть живым, хотя и безвестным, нежели мертвым, пусть даже героем прессы…
— Придется принять и это замечание! — заключил Маккибин, провожая Лидумса. Но в дверях еще раз протянул: — А жаль, очень жаль!
На следующий день приехал Скуевиц. Его заметки по государственному устройству свободной Латвии оказались точной копией устройства фашистской ульманисовской Латвии. Но Лидумс не стал оспаривать эти проекты. Он в отличие от Зариньша, Скуевица и Силайса знал, что эти проекты никогда не будут претворены в жизнь.
Первое заседание нового совета было назначено на следующий день.
Все было устроено чрезвычайно чинно.
Четыре члена совета собрались в кабинете Зариньша. Первый вопрос — о кооптации других деятелей эмигрантских кругов — решился быстро: стоило кому-нибудь назвать имя такого деятеля, как все остальные сразу нападали на новую кандидатуру. Так были отведены бывший министр общественных дел Альфред Берзиньш, лидер социал-демократической партии Бруно Калниньш, лидер крестьянского союза Кливе, председатель организации «Даугавс Ванаги» Янумс, католический епископ Ранцан. О них вспоминали и говорили с ненавистью.
Новое решение о государственном устройстве Латвии вырабатывалось довольно медленно. Едва прочитывали один абзац, как кто-нибудь из членов совета просил перерыва для обдумывания. В сущности, шла игра в государственную деятельность. Лидумсу было ясно, что наметки Скуевица, с которыми он согласился заранее, пройдут беспрепятственно, но членам совета было приятно напускать на себя таинственность.
В конце концов преамбула стала выглядеть весьма внушительно. Кроме, так сказать, легальных членов совета в список участников включили и Лидумса. Он именовался представителем группы «национально мыслящих» латышей, существующей тайно в Латвии (группа Будриса), и заместителем председателя государственного совета.
Еще важнее был первый пункт решений:
«Временное правительство Латвии создает организованное движение сопротивления Латвии».
Этот пункт определял, что группа Будриса принимает непосредственное участие в решении государственных дел.
Но самым главным стал шестой пункт:
«Сообщение для латышского народа о сформировании временного правительства и о его составе подписывают чрезвычайный и полномочный министр Зариньш Карлис (или его заместитель) и представитель группы Будриса. Это сообщение должно быть передано через радиостанции свободного мира в соответствующий момент, который определит группа Будриса».
Дальше дело пошло живее. Был принят тайный манифест, не упомянутый в «Решениях». Его сочинили поклонники «железного Ульманиса» Скуевиц и Силайс, Он был краток и суров:
«…Коммунистическая партия со всеми ее организациями запрещается.
Учение коммунизма и коммунистическая агитация являются антигосударственными.
Распространение коммунистической литературы и других коммунистических печатных изданий запрещается.
Руководящие работники коммунистической партии и ее учреждений должны быть арестованы.
Коммунистически настроенных граждан от руководящих государственных, хозяйственных, культурных и других сколько-нибудь важных постов отстранить.
В стране объявляется военное положение на 6 месяцев. В период военного положения вводится смертная казнь…»
Члены совета приняли и подписали постановление о вступлении в силу их решений. Постановление напечатали в трех экземплярах: один остался у Зариньша, второй получил для хранения Скуевиц, третий — Лидумс для передачи Будрису.