Нужно было последнее усилие, од но-единственное завершающее слово, и владыка бесов перешел бы в разряд эфирных созданий, чье зловещее естество представляет опасность лишь для них самих, но тут силы вдруг покинули Дария.
Из его горла вдруг фонтаном хлынула кровь, и со стоном: «Все!» — он рухнул на корявые доски пола.
— Нельзя употреблять такие заклятия всуе, — произнес Соломон, мало-помалу приобретая былой облик. — Это то же самое, что баловаться с огнем. Если и не сгоришь дотла, то крепко обожжешься.
Хотя в поединке с Дарием он формально одержал верх, даже самому туповатому из солдат было ясно, какой дорогой ценой куплена победа. Если бы речь шла о человеке, а не о бесе-оборотне, то можно было бы сказать, что он в одночасье постарел лет на двадцать.
Погрозив кулаком толпе людей, сгрудившихся в центре лесопилки, Соломон доковылял до Дария и стал кружить возле него, как шакал возле раненого буйвола.
— Имей совесть, — с трудом вымолвил тот. — Следующий удар за тобой, но дай мне время очухаться.
— Какая может быть совесть у бесов, если ее и у людей-то давным-давно нет, — ответил Соломон. — Ты причинил много вреда нашему племени, а потому обречен. За твою жизнь даже объявлено вознаграждение.
— Цистерна крови? — попытался усмехнуться Дарий.
— Нет, мое благорасположение. Поверь, это не так уж и мало.
— Верю. Любой мелкий бесенок только об этом и мечтает… Но ты, как видно, своим благорасположением зря не разбрасываешься, а потому решил расправиться со мной самолично. Так?
— Я постараюсь, чтобы ты не мучился понапрасну, — пообещал Соломон.
В это время снаружи раздался простуженный голосок, заслышав который Синяков выпустил Димку из рук.
— Семечки! Кому семечки! — нараспев приговаривала Дашка (не хотелось верить, что это проделки какого-нибудь очередного беса). — На любой вкус! Тыквенные! Подсолнечные! Жареные! Не жареные! Соленые!
— А это кто еще? — удивился Соломон.
Воспользовавшись всеобщей заминкой, Димка подхватил стебелек травы, едва не погубивший могущественнейшего из бесов, и тут же растворился в толпе, вне зоны досягаемости Синякова.
А тот этого события даже не заметил, потому что во все глаза пялился на Дашку, уже проникшую вовнутрь лесопилки. Как и прежде, она была одета в коротенькие шортики и безобразную старушечью кофту. За плечами Дашка имела туго набитый рюкзачок, а в руке — полиэтиленовый пакет с изображением Джулии Роберте, которую Ричард Гир (видный лишь со спины) употребляет прямо на фортепьянных клавишах.
Бесцеремонно оттолкнув Соломона, оказавшегося у нее на пути, Дашка бросилась к брату, корчившемуся в луже крови.
— Господи, что с тобой? — воскликнула она, роняя свой пакет, из которого обильно посыпались семечки.
— Надорвался… — хмуро ответил Дарий. — А ты откуда взялась?
— Потом расскажу… Ах жаль, я никаких зелий с собой не прихватила! Чем же тебе помочь?
— Не лопочи… Мы здесь не одни. — Появление сестры скорее удручило, чем обрадовало Дария.
— Действительно, — поддержал своего врага Соломон. — Ты бы, девочка, шла своей дорогой. Не мешалась у взрослых под ногами.
— Это ты кому говоришь, чучело гороховое? — Дашка положила рюкзачок под голову Дария, а сама приняла позу, характерную для уличных скандалисток — руки в бока и хищный наклон вперед.
— Хотел бы знать, с кем имею честь… — Жестокий и лукавый бес на сей раз демонстрировал удивительную кротость, которую нельзя было объяснить ни полом, ни возрастом собеседницы.
— А сам разве не видишь? — Похоже, Дашка обнаглела вконец.
— Ты ненастоящая… —заявил Соломон не очень уверенно.
— Настоящая, — заверила его Дашка, но потом, правда, уточнила: — Почти…
— Не понимаю… — Соломон переминался с ноги на ногу, как часовой на морозе. — Ты же рискуешь. Эту вылазку тебе не простят. Свои же и проклянут… Никто из прибывших оттуда так и не смог вернуться назад.
— А может, я туда и не собираюсь! — расхохоталась Дашка. — Нет, не поймешь ты меня, нечистый! Даже и не старайся.
Из этого странного диалога Синяков понял только одно — употребляя термины «туда» и «оттуда», Соломон и Дашка подразумевали вовсе не срединный мир, нечто совсем иное.
— Хихоньки свои брось, — обиделся Соломон. — Молодая еще… Если надо, и на тебя управа найдется. Но ты попробуй войти в наше положение. Мы не претендуем ни на срединный, ни тем более на верхний мир. Упаси боже, как говорят люди. Просто нам деваться некуда. Верните нас в преисподнюю, и все распри сразу прекратятся.
— В общем-то это не моего ума дела. — Дашка чихнула и утерла нос рукавом кофты. — По-своему ты, конечно, прав. Но тот, кто не хочет видеть вампиров на пороге своего дома, прав стократ. Больше мне сказать нечего. В нижнем мире случайностей не бывает. Ищите того, кто является первоисточником вашей беды.
— В общем-то, тут нет никакой тайны. Но не все зависит от воли бесов, а тем более людей. Иногда разрушительные лавины порождает самая ничтожная причина. И уж если такое случилось, остается лишь посыпать голову пеплом. Никто не в силах одолеть предначертания судьбы… Возьми, к примеру, хотя бы этого человека, — Соломон кивнул на беспомощного Дария. — Еще вчера хозяева преисподней трепетали перед ним, а сейчас он валяется у меня в ногах.
— Ничего… еще посмотрим, кто где будет потом валяться, — прохрипел Дарий.
— Значит, это ты его изувечил, поганка! — И без того осипший голос Дашки перешел в зловещее шипение.
— Но, но! Грабли-то убери, сикуха! — Соломон отшатнулся назад, но Дашка почти неуловимым движением мазнула его всей пятерней по лицу.
— Прими это клеймо от меня на память, — сказала она. — И носи его в любом облике, зримом и незримом, во все времена и во всех мирах.
В ответ раздался такой вой, что, если бы не сорванная крыша и не выбитые окна, у людей, наверное, полопались бы барабанные перепонки. Прежнего Соломона уже не было. Его внешность менялась ежесекундно, но какой бы новый облик ни приобретал разъяренный бес — каменного идола или медного змея, — на его шкуре горели пять глубоких параллельных царапин.
Напоследок Соломон превратился в тучу бешено мельтешащей черной паутины, попытавшейся запеленать Дашку в непроницаемый кокон, из которого она,. надо полагать, уже никогда бы не вырвалась.
Однако девчонка извернулась и с криком: «Изы-ди!» — показала бесу четыре кукиша сразу.
— Изыди! — харкая кровью, поддержал ее Дарий.
— Изыди! — Синяков вложил в этот крик столько силы и страсти, что его душа на мгновение потеряла связь с телом и вернулась обратно, только совершив в свободном пространстве нечто вроде сальто-мортале.
— Изыди! — Димка очертя голову бросился вперед и хлестанул беса стеблем волшебной травы.
Такого дружного отпора Соломон, конечно же, не ожидал. Туча паутины сжалась до размеров футбольного мяча, который выкатился к двери и прыжками понесся прочь. Пять красных полос на черном фоне напоминали товарный знак какой-то спортивной фирмы.
Преодолев таким манером метров пятьдесят, Соломон попытался превратиться в крылатое существо, но так и не смог оторваться от земли. Дальнейший путь он продолжал в жалком облике дождевого червя, длинного и толстого, как пожарный шланг. Форма клейма, оставленного Дашкой, при этом не изменилась, только теперь это были фиолетовые полосы на розовом.
Однако, прежде чем исчезнуть окончательно, ползучая тварь сделала стойку на хвосте и голосом, срывающимся от ненависти, пригрозила:
— Знайте, что власть бесов простирается гораздо шире, чем вам кажется. И за это надо благодарить вас, людей. Поэтому очень скоро мы встретимся опять. Жаль, конечно, что не все доживут до этого момента…
— Кого я вижу! — Дашка перевела взгляд с Синякова на Димку, корректно отвалившего в сторону сразу после того, как стало ясно, что между его отцом и неизвестно откуда взявшейся юной ведьмой существует взаимная симпатия. — А сыночек-то в папашу уродился. Только поотчаянней будет.
— Ничего не поделаешь, — развел руками Синяков. — Зачем отец, когда сам молодец!
— Ты себя в старики не записывай. Осталась еще силушка?
— Есть немного.
— Тогда лови меня! — Разбежавшись, Дашка прыгнула в объятия Синякова.
— Эй, кончайте там лизаться! — буркнул Димка. — Комбату никак конец приходит…
— Как ты себя чувствуешь? — допытывалась Дашка у брата. — Жить будешь али нет? Любой колдун свою смерть загодя чует.
— Если почую, сразу скажу… Таить не стану, — пообещал Дарий, которому каждое новое слово давалось с видимым усилием. — Ты лучше объясни, как попала сюда.
— Я для всех буду рассказывать, можно? — Под «всеми» Дашка имела в виду Синякова и Димку, примостившихся поблизости.
Дарий обвел мутным взором сначала юного штрафника, не убоявшегося ни подневольной службы, ни бесов, а потом и его настырного папашу, вопреки всему в одиночку выжившего в Пандемонии, однако ничего по их поводу не сказал, еле-еле выдавив посиневшими губами:
Дарий обвел мутным взором сначала юного штрафника, не убоявшегося ни подневольной службы, ни бесов, а потом и его настырного папашу, вопреки всему в одиночку выжившего в Пандемонии, однако ничего по их поводу не сказал, еле-еле выдавив посиневшими губами:
— Можно.
— Тогда надо издали начинать… Когда вы меня одну бросили, я поплакала немного и в город вернулась. Получила по квитанции чемодан и осталась ночевать на вокзале. Если человек при чемодане, его милиция не трогает. Утром чемодан опять в багаж сдала и на то самое место вернулась, где тебя ждать обещала. — Она без всякого стеснения чмокнула Синякова в щеку. — День впустую просидела. Какие-то алкаши ко мне клеились, но я их быстро отшила… Ночевать на базар поехала. Хотела новости узнать. Там купила полмешка сырых семечек. Часть зажарила, часть так оставила. Многие ведь, особенно старики, сырые любят. Теперь я на той проклятой окраине уже не просто так ошивалась, а вроде бы при деле была. Навара, правда почти никакого. Больше сама налузгала, чем продала Потом смотрю, братец мой катит на своем драндулете. Обматюкал он меня самыми последними словами и назад стал гнать. Я для вида согласилась да еще и семечек ему в карман насыпала. Знаю ведь, какой из карманов у него дырявый. Сколько раз зашить хотела только он не давал… Мотоцикл, думаю, будет бросать на кочках да колдобинах, вот семечки и посыплются. Вы их, кстати, кушайте, зачем добру пропадать… Ну а потом подождала немного и пошла вслед за братцем. Как нитка за иголкой.
— Как же ты в темноте шла? — удивился Синяков.
— Как-как! Обыкновенно. Я ведь ему семечек сырых насыпала, нежареных. А каждое семечко — живое. В нем до поры до времени зародыш живой жизни таится. Я живое в любой темноте различу. Хоть человека, хоть кактус. От них всегда сияние исходит. Эти семечки мне в темноте как звездочки светили. Только, конечно, не так ярко… Разве для тебя это новость?
— Новость, — сознался Синяков. — Я в темноте только гнилушки вижу… Скажи, а не страшно тебе было? Сама ведь говорила, что темных нор боишься.
— Страшно… Но без милого еще страшнее. Я ведь за тебя больше боялась, чем за себя. Чуяло мое сердце, что ты в беду попадешь.
— На этот раз обманулось твое сердце, — произнес Дарий. — Милый твой, как Колобок из сказки… От любой беды уйдет…
— Разве это плохо? — удивилась Дашка.
— Хорошо… Ты лучше вспомни, не встречала ли кого по дороге?
— Встречала, как же! — охотно подтвердила она. — Несколько раз этих уродов встречала, которые бесами зовутся. Только все они какие-то пугливые. Шарахались прочь. От семечек отказывались. Потом паренька одного встретила. Совсем несчастного. Он дорогу в мир людей искал, а я ему ничего объяснить не смогла. Правда, семечками одарила. Он голодный был.
— Это Семенов… Из второй роты. В мир людей ему дороги нет, а назад вернуться боится. Пропадет зазря… Так тебя, говоришь, бесы боятся? Только увидят и сразу шарахаются?
— Да, а что тут особенного?
— Ничего… Ты хоть за последние дни ела что-нибудь?
— Семечки.
— И голода не чувствуешь?
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
— Потом сама поймешь… Эй! — Лицо Дария, до этого неподвижное, как маска, вдруг перекосилось. — Кажется, чую! Смерть свою чую! Далеко она еще, но сюда идет… За ротным послали?
— Давно уже, — ответил Димка. — Скоро должен здесь быть. Если, конечно, живым остался.
— Ладно, пока его нет, поговорим о главном. — Похоже, что предчувствие скорой смерти прибавило Дарию сил. — Колдун, прежде чем из жизни уйти, обязан все свои тайны кому-то передать. Это уж как закон! А иначе не будет ему покоя на том свете. Причем передать не первому встречному, а человеку с понятиями… Почему, думаете, тот чекист, что по соседству с нами жил, так меня привечал? Он колдуном был. Колдуном из колдунов. Только, конечно, в своем репертуаре. Идейные догмы ему развернуться не позволяли. Нельзя одновременно верить в марксизм-ленинизм и заниматься черной магией. Хотя и скрывал он свою настоящую сущность, но втайне от всех пользовался ею. Да и не один он, наверное, был такой. Недаром ведь публика до сих пор удивляется, какого это враги народа во всех мыслимых и немыслимых преступлениях сознавались. Нет, тут без колдовства не обошлось… Ну а когда пришел ему срок в гроб ложиться, старик мне многое поведал. Да и шмотку эту я недаром ношу, — он погладил рукав кожаной куртки. — В одежде колдунов тайная сила накапливается. Вроде как электричество в аккумуляторе. Недаром ведь за столько лет ее ни моль не тронула, ни плесень…
— Ты случаем не бредишь? — Дашка положила ладонь ему на лоб.
— Молчи! Шустрая очень… Недаром старик тебя недолюбливал. Говорил, что некоторые младенцы с рогами и копытами рождаются, хотя заметно это только сведущему человеку. А некоторые, наоборот, с крылышками, что еще хуже. Это, сестренка, тебя касается.
— Нет у меня никаких крылышек, — как бы в подтверждение своих слов Дашка передернула лопатками.
— Ясно, что нет. Это я так, для красного словца. Метафора… Люди ведь по жизни не в затылок друг другу идут. Кто-то по центру шпарит, а другого поближе к преисподней тянет. Есть и такие, кто в противоположную сторону отклонился. Вот эти — самые опасные! Ведь серафимы да херувимы всякие пострашнее бесов будут. Недаром им в грядущем полная победа обещана. Да только ради этой победы весь мир одним местом накроется вместе с большинством народонаселения.
— Тебе нельзя много говорить, — сказала Дашка. — Побереги силы.
— Верно… Что-то я чересчур разболтался перед смертью… Не к добру это… Короче, кто-то из вас сегодня наденет эту куртку. Станет, так сказать, ее очередным законным владельцем.
— И, само собой разумеется, колдуном, — добавила Дашка.
— Конечно… Иначе для чего бы я здесь перед вами распинался.
— И кого же ты наследником выбрал? — Дашка всем своим видом демонстрировала полное неприятие этой идеи.
— Ты, сестренка, отпадаешь сразу. Хотя, если учитывать только врожденные способности, могла быть главным претендентом. Но увы! Разошлись наши дорожки… Кому-то порхать, а кому-то землю грызть. Дружок твой, — Дарий перевел взгляд на Синякова, — в принципе тоже подходит. Единственный его недостаток — годы. В таком возрасте сложно жизнь сначала начинать. Да и не отдашь ты его, наверное…
— Не отдам, — подтвердила Дашка, картинно обняв Синякова.
— Тогда остается один-единственный кандидат. Как ты, боец, смотришь на такое предложение? — обратился Дарий к сидевшему чуть на отшибе Димке.
— Не знаю даже. — Тот по привычке собрался уже было вскочить, но потом, видимо, решил, что с лежащим командиром можно разговаривать и сидя.
— Тягу к тайным знаниям ощущаешь?
— Никак нет.
— Не страшно. Натура у тебя подходящая. Задатки есть. Я их сразу заметил. Что еще нужно? Только твоя добрая воля. Колдунами по принуждению не становятся.
— Я, честно сказать, свою дальнейшую жизнь как-то иначе представлял. — Димка оттянул ворот гимнастерки, словно ему вдруг стало душно.
— Дело хозяйское… Только ты о других подумай. Бесы до темноты перекантуются, а в полночь снова полезут. Кто их остановит? Мамзель наша к тому времени уже смоется. Да и не женское это дело. Ротный — мужик неплохой, однако в магии — как валенок. Есть, правда, способные ребята в других подразделениях, но пока их еще разыщут… Впрочем, после моей смерти никто вас здесь удержать не сможет. Заклятие сойдет на нет. Можете разбегаться на все четыре стороны. Кто-то, возможно, до срединного мира доберется. И даже поживет там немного в свое удовольствие, пока бесы окончательно власть над людьми не захватят. Вот и решай, как быть. Все сейчас от тебя зависит.
— Как решать, если у меня выбора нет? — Димка не поднимал глаз. — Хорошо, я постараюсь…
— Что значит — постараюсь? Я ведь не гальюн тебя посылаю чистить, а мир спасать.
— Будет сделано! — Димка встал, вытянув руки по швам. Проделано это было не с рекрутским испугом и не с ефрейторским подобострастием, а с неподдельным достоинством старослужащего, хорошо знающего свою истинную цену.
— Вот это другое дело. — Впервые в голосе Дария прозвучало что-то похожее на удовлетворение. — Теперь пусть нас наедине оставят. Разговор предстоит сугубо доверительный… А ротный пусть немного подождет…
Ротный прибыл спустя четверть часа да еще и не один, а в сопровождении Додика, чья коляска, как выяснилось, по проходимости и маневренности мало в чем уступала танкетке.
Синяков, как мог, объяснил ротному причины, по которым раненый комбат не может немедленно принять его. Тот хоть и косился на незнакомца (напомним, что в момент их предыдущей встречи лицо Синякова было сплошь замотано бинтами), однако, паче чаяния, права качать не стал и отправился осматривать поле боя.
Воспользовавшись этим, Додик полностью завладел вниманием Синякова. Таким образом, встречу с Дашкой наедине пришлось отложить до лучших времен.