– Нет. Помню, что она заставляла меня постель застилать, без заломов. Мочалкой меня терла больно. И обливания помню.
– Они с Йосей очень подружились. Нина и ему помогала. Особенно когда у него младший сын родился… Нина и мой дом, и его на себе везла.
А с Иваном Ивановичем я еще раз встретилась. Мне позвонили из больницы. Из ЦКБ. Врач сказал, что один из его пациентов очень настаивает на встрече. И просил приехать. Как можно скорее.
– Что с ним? – спросила я.
– Была операция на сердце. Тяжелая. Мы сделали все, что могли. Но он одинок. Ни родных, ни друзей, – ответил врач. – Я его спрашивал, кому позвонить, но он говорит, что никого нет. И только сегодня дал ваш номер телефона. Приезжайте. Если не успеете в часы приема, ничего страшного. Позвоните, я вас встречу и проведу к нему. Честно скажу, прогнозы плохие.
Я не хотела ехать. Не понимала, зачем я понадобилась Ивану Ивановичу. Да и снова погружаться в эту историю у меня не было никакого желания. Ничем хорошим она не могла закончиться. Но я была ему должна. Он помог Нине. Так что я поехала. И не понимала, почему Иван Иванович сказал, что у него никого нет – ни родных, ни близких. И почему вспомнил обо мне? При этом мне было страшно. Я продолжала его бояться. Не знала, чего ждать.
…Лицо у него было серое. Как пододеяльник. Ему было очень плохо. Пусть больница была и знаменитой, но запах там стоял, как и во всех других таких учреждениях. И белье казенное. Иван Иванович лежал в одноместной палате. Капельница давно закончилась, а он так и лежал с иглой в руке. Никто не мог позвать медсестру. И на тумбочке пусто – ни яблок, ни сока, ни пирожных. Ничего домашнего. Тарелка с засохшей запеканкой, к которой он не притронулся.
– Иван Иванович, здравствуйте. Вы просили, чтобы я приехала. – Я села на стул. Он лежал с закрытыми глазами.
– Ольга? Привет. Видишь, во что я превратился?
Я стала выгружать из сумки продукты – все, что было дома, включая котлеты, которые пожарила Нина. Устроила скандал медсестре.
– Чем пахнет? – спросил Иван Иванович.
– Котлетами.
– Ты привезла котлеты?
– Да, вот сейчас на тарелку положу.
Иван Иванович заплакал. Тут уже я растерялась. Вообще не понимала, что происходит. Сидела и кормила его этими котлетами.
– Нина приготовила, – зачем-то уточнила я.
– Какая Нина?
– Вы квартиру ей подарили.
Он не помнил ни о какой Нине. Попросил вторую котлету.
– Зачем вы меня вызвали? – спросила я.
И он опять меня не понял. Удивился.
– Иван Иванович, вы хотели меня видеть. Зачем? Чем я могу вам помочь?
– Да, видишь, в каком я состоянии. Только тебе доверяю. Оформи документы. Завещание.
Странно, да? Он видел меня второй раз в жизни. И сказал, что доверять может только мне.
– Я все сделаю. А где Настя? Что с ней?
Иван Иванович рассказал. Было видно, что ему это дается тяжело. Но он понимал, что я имею право знать.
Так вот, Настя тогда взяла адрес, который я ей дала, и поехала искать своего Витюшу. Дверь ей открыла женщина. Как и следовало ожидать. Судя по всему, эта дама там поселилась давно и надолго. Жила на правах хозяйки. Настя устроила истерику – швырялась вещами, пыталась ударить соперницу.
Витюша сначала прятался в комнате, потом ему все же пришлось выйти.
– Кто это? Почему она здесь живет? В моей квартире? – орала Настя.
– Это моя квартира! – кричал Виктор. – Ты мне все подписала! Ты мне никто! Вот, смотри! – Он вывалил на стол бумаги. – Ни ты, ни твой папаша ничего не докажут! Ты сама все подписала. И я с тобой развелся! Убирайся отсюда! Да я видеть тебя не могу! Ты мне надоела до чертиков! Ненавижу! Всегда ненавидел! Ты дура! Думала, что я тебя люблю? Да я на твоих деньгах женился! Меня от тебя воротило! Я изменял! Меня тошнит, понимаешь! Ты же не женщина! Посмотри на себя!
– Что ты такое говоришь? Как ты можешь? Я не верю… – всхлипывала Настя. Она, наверное, допускала, что Витюша ей изменял, но не ожидала услышать от него такое признание.
Настя какой-никакой, но была женщиной. И ей было больно. И обидно. И ее распирала злость.
– Убирайся из моей квартиры! Я ее заработал! – продолжал верещать Витюша, хотя Настя уже сдалась, поникла, осела. – Столько лет терпел! И спал с тобой! Я имею право на эту квартиру! И скажи своему папаше, что его работа мне не нужна! Отвалите от меня оба! Ненавижу вас!
Настя ушла. Даже дверью не хлопнула. И слышала, как Витюша продолжает кричать.
Она доказала, что развод был недействительным, и ей выписали новое свидетельство о браке. Это был только первый шаг. Но Насте не была нужна квартира. Она хотела отомстить мужу. Отомстить так, чтобы у него ничего не осталось. Растоптать. И заставить страдать, да подольше. И как можно более мучительно.
Не знаю, сколько там прошло времени. Может, год, может, меньше. Настя была недалекой, но какие-никакие мозги ей от отца достались. Она прекрасно понимала, на что нужно надавить – у Витюши была одна страсть, перед которой он не мог устоять, – деньги. И тогда у нее созрел план.
Она вернулась в Тюмень. Мужу не звонила, не донимала. Он успокоился. Настя дождалась момента, когда он решит, что живет спокойно. И тогда позвонила.
– Не хочу с тобой разговаривать, – заявил Витюша, но трубку не бросил. Ему было лестно, что бывшая жена до сих пор не успокоилась и все еще испытывает к нему сильные чувства.
– Витя, мне нужно с тобой поговорить. – Настя была спокойной и ласковой.
– Говори, что надо, – рявкнул он.
– Понимаешь, тут папа… он уходит на пенсию… – Настя изобразила недоумение и оторопь. Она прекрасно знала, что ее муж после слов о тесте будет ее слушать как миленький.
– И что ты хочешь? Чтобы я ему хрустальную вазу подарил? – Витюша продолжал хамить, но в голосе появилась заинтересованность.
– Понимаешь, у него больное сердце, – продолжала Настя, – и он хочет, чтобы у нас все наладилось. Для меня это тоже неожиданно. Но ты же знаешь папу…
– И что он хочет?
– Он хочет, чтобы мы были на его празднике. Ты сможешь приехать? Там будут важные люди, все как положено. Ну не могу же я быть одна…
– Никуда я не поеду. Ты мне никто. Разве он не знает, что мы в разводе?
– Нет, я ему не сказала. Не смогла. Он думает, что у нас временные неприятности. Поэтому хочет передать тебе все имущество и средства. У папы много денег, очень много. И он просит, чтобы мы его не бросали, заботились. Больше ничего. Он для меня драгоценности покупал. Дорогие. Я сама видела.
– Иван Иванович же меня терпеть не мог. Что вдруг? Почему не тебе?
– Ты же знаешь, что я ничего в этом не понимаю. А ты разбираешься. И ты знаешь, как лучше все потратить. У тебя деловая хватка. Папа тебе доверяет. Он хочет, чтобы мы ни в чем не нуждались. Я же все сразу потрачу, а ты экономный, рассудительный.
– Ну да. – Витюша съел половник лести и не поперхнулся. – Ты сразу все профукаешь. Куда тебе, с твоими куриными мозгами!
– Конечно. Но папа хочет увидеть, удостовериться, что мы семья. Что мы снова вместе. Понимаешь? Это его условие. Нет, предложение. Он хочет нам помочь. Он уверен, что мы можем жить счастливо, детей родить. Там огромные суммы. Я даже не думала, что папа такой богатый.
– Хорошо, уговорила. – Витюша уже нарисовал себе золотые горы.
– Спасибо. Это будет много значить для папы. Только у меня тоже есть одно условие.
– Ты еще будешь мне условия выдвигать? – Витюшу опять понесло.
– Буду. Речь идет о больших деньгах, очень больших. И нашем будущем, – опять заворковала Настя.
– Что ты хочешь?
– Ты должен сделать это не для отца, а для меня. Я должна поверить в то, что ты меня любишь, только меня. Убеди меня. Или я скажу папе, что ты со мной развелся. И тогда ничего не будет. Вообще ничего. Подумай. Папа ведь собирался тебя уволить, но я попросила его не спешить.
– Пусть увольняет. Что я, работы без него не найду? Ты же сама говорила, что у меня и опыт, и связи! И деньги твоего папаши – не такая уж высокая цена за то, чтобы я тебя терпел рядом. У меня вообще другая женщина! И она у меня в ногах валяется!
– Ладно. Я так и передам папе. – Настя положила трубку.
На следующий день Витюшу не пропустили на проходной. Кадровичка спустилась в вестибюль и сказала, что он уволен. За прогулы. Прогулов было много, но вдруг нагрянула проверка, и они не смогли ничего сделать.
И в тот же день к нему в квартиру зашли двое. Дверь открыла любовница Виктора. Один из мужчин ударил ее, и она отлетела к противоположной стене.
– Пошла вон, – велел он.
Уговаривать ее не пришлось – дама быстро собралась и убежала. Мужчины расположились на кухне.
– Это моя квартира! Вот документы! – Витюша из последних сил старался придать голосу уверенность.
– Это моя квартира! Вот документы! – Витюша из последних сил старался придать голосу уверенность.
Один из визитеров взял бумаги, щелкнул зажигалкой и сжег их, бросив в пепельницу. Второй захохотал.
– Теперь не твоя, – объявил первый.
– Что вам нужно?
– Зависит от того, что нужно тебе. – Один из незнакомцев по-хозяйски налил себе чай. – Выбирай, или ты сейчас как миленький пакуешь вещички и едешь в Тюмень, или… пшик, и нет тебя, как этой бумажки.
Виктор тогда поступил так, как и ожидала Настя. Он был трусом. Жадным, тщеславным трусом. Он прилетел в Тюмень и валялся у Насти в ногах. Обещал, что больше не взглянет ни на одну женщину. Настя тогда получила все, что хотела – Витюша бегал, как собачонка, исполняя любую ее просьбу. Стоял на задних лапках и разве что тапочки в зубах не носил. Где-то рядом все время маячили две солидные мужские фигуры. Или ему это только казалось?
Не думаю, что Настя ему поверила. Да и он, естественно, решил, что отхватит деньги тестя, а потом будет делать все, что захочет. Он ведь считал, что разведен – Настя ему не сообщила о том, что их развод признан недействительным. И Виктор заливался соловьем, рассказывая, что они снова поженятся, уже навсегда. По-настоящему. И свадьбу шикарную сыграют. Настя кивала и улыбалась.
Юбилей Ивана Ивановича отмечали широко – в самом роскошном ресторане города. Гости, тосты, все, как положено. С чего началась драка, никто из присутствующих не вспомнил. Или не захотел вспомнить. Но в протоколе записали следующее – Виктор вдруг набросился на одного из гостей и начал его избивать. Пострадавший не сопротивлялся. Виктор схватил нож… Вызвали милицию и «Скорую» – пострадавший получил тяжкие телесные повреждения.
Виктора забрали в милицию и предъявили обвинение. Он говорил, что не помнит ни самой драки, ни того, с кем дрался. Как затмение какое-то. Да не мог он на человека наброситься. Последний раз дрался еще в молодости. Один раз махнул, его и припечатали. А уж чтобы до полусмерти избить… Нет, это ошибка.
На Виктора завели уголовное дело. Он сидел в следственном изоляторе, ходил на допросы. Ему грозило до восьми лет лишения свободы. Настя пришла к нему один раз.
– Я тебя вытащу. Наймем адвоката, и все будет хорошо. Только надо, чтобы ты подписал бумаги.
Виктор подписал все не читая.
– Попроси отца, он поможет. Я больше не выдержу. Только вытащи меня отсюда! Все, что хочешь, сделаю! – кричал ей Виктор.
В изоляторе Виктор провел три месяца. За это время Настя с ним развелась. Ему дали условный срок, но это уже не имело значения. Виктор вышел больной, седой и раздавленный – его избивали, несколько раз насиловали. Один раз еле откачали – он пытался повеситься. Не дали умереть только потому, что команды не поступало. Виктору было уже все равно – от него уже ничего не осталось.
Настя его не встретила. Никто не встретил. Она уехала в Москву и приехала ко мне с бутылкой коньяка, тортом и ананасом.
– Вот, ананас тебе привезла! – заявила она.
– Зачем? – спросила я.
– Отметим мой развод!
Ананас оказался прогнившим. Не важно.
– Настя, зачем ты это сделала?
В том, что все это организовала Настя, не было никаких сомнений. Она праздновала победу и наслаждалась.
– Как зачем? Отомстила. А он зачем так со мной? Ты считаешь, я должна была его простить? После того, как он меня обобрал?
– Твой отец тебе помогал?
– Он ничего не знал. Ему и не надо было. Я просто звонила, кому надо, и от имени отца просила то, что хотела. Мне и без него все устроили. В лучшем виде. Заплатить пришлось, но не много – Виктора и без денег были рады в асфальт закатать. Он ведь не мужик даже.
– И что с ним теперь будет?
– Мне-то какая разница? Пусть живет, как хочет.
– Тебе его совсем не жаль?
– А меня кто-нибудь пожалел? Даже ты меня не пожалела! Он получил то, что заслужил! Как он со мной, так и я с ним!
– Ты ведь с ним жила столько лет. Все-таки не чужой человек. Ты же знала, что он сразу сломается. Не выдержит.
– Конечно, знала. И девку эту к нему специально подсадила.
– Какую девку?
– Которая его в ресторане накачала до беспамятства. Все считали, что я дура недалекая, дальше своего носа не вижу, а я не дура! Слышишь? Я умная, умнее всех вас! Я все организовала получше Витюши! И он теперь в говне будет валяться! До конца жизни меня вспоминать будет!
– А Иван Иванович? Что он?
– Догадался, – хмыкнула Настя, – или доложили. Сказал, что я ему больше не дочь. Ну и плевать я хотела. Всю жизнь за его деньгами бегала. Сюсюкалась, пресмыкалась. Папочка то, папочка се. А ему на меня наплевать. Знаешь, что он мне сказал? Что Виктор мне под стать. Что он мой уровень! Что папа? Наймет себе какую-нибудь медсестру. С его-то деньгами. Купит того, кто о нем позаботится.
Виктор уехал в строящийся поселок под Тюменью. Работал дворником на складе. И через год умер.
Иван Иванович скончался в больнице. Он все оставил дочери. Правда, у него не было никаких особых сбережений, а уж тем более несметных богатств. Квартира в Тюмени и небольшой счет на сберкнижке.
Одна холодная зима
– Ты была маленькая и не должна помнить ту зиму. 1978 год. Было очень холодно. Страшные морозы. Декабрь. Жителям старых, кирпичных домов было легче. Хуже всего пришлось тем, кто только переехал в новостройки, в кооперативные дома на окраине Москвы, которые вообще тепло не держали, трубы лопались. И в оконных рамах щели толщиной с палец. Дома были признаны аварийными. Людей тогда предупреждали, чтобы уезжали – кто куда может. На время. Представляешь, только въехали в новые, красивые многоэтажные дома и… холод, жуткий холод. Целыми районами уезжали. Я отправила тебя с семьей Йоси к бабушке, на Кавказ. Еле билеты достала. А сама осталась – работала в управлении кооперативного хозяйства.
Из чиновников тогда составляли штабы – вместе с председателем кооператива, представителем ЖЭКа мы ходили по домам и забирали ключи у жильцов. Составляли акт – где прорвало трубы, где дом полностью в аварийном состоянии, где трещины поползли, кто из жильцов уехал, кто еще нет. Тех, кому некуда было деваться, отправляли в школы, в детские сады – их там размещали, предоставляли питание. Все нужно было зафиксировать, вписать в протокол.
Это было страшно – целые дома вдруг стали мертвыми – ни электричества, ни воды, ни тепла. Лифты не работали. Мы пешком поднимались на этажи, чтобы обойти все квартиры. Вывезти тех, кто еще оставался. Находились и те, кто не хотел уезжать, и от них нужно было получить официальный отказ. Людей можно было понять – эти квартиры… они очень тяжело доставались. И вдруг, когда жизнь только наладилась, их выселяют. На неопределенный строк. Никогда тот год не забуду.
Сейчас эти дома считаются старыми и не так чтобы комфортными: крошечные ванные, комнатушки-клетушки, а тогда они казались роскошными. Строили быстро, по плану, сдавали тоже по графику. Ведь наши районы даже Москвой не считались, а чуть ли не выселками. До ближайшего метро – сорок минут на автобусе. И вокруг – пустыри. Ни школ, ни детских садов, ни поликлиник – ничего. Коробки на голом месте. Но все были рады. Счастливы. Мы получили московскую прописку, чего еще желать? Я обои поклеила в твоей комнате, с ромашками. Зеленые такие. Достала за немыслимые деньги. И знаешь, мне казалось, что уже ничего не нужно. Вообще. Что я уже все, что могла, сделала. И для себя, и для тебя. Было ощущение полного счастья и уверенности в будущем. Такой короткий миг стабильности, что ли. Понимаешь, всегда тяжело было, а тут вдруг стало полегче. Мы тогда на море летом уехали, все деньги потратили. Главное, что у нас была эта квартира. И никто не ожидал такого. Чтобы новенькие дома, наши дома, стали непригодными для жилья. И никто не виноват. Как будто наказание какое-то. Что тогда на вокзалах творилось – люди уезжали как могли, последние деньги отдавали…
Было страшно заходить в квартиры – мы не знали, что увидим внутри. В одной нашли труп – женщина, еще молодая, включила газовую конфорку, хотела согреться и задохнулась. В другой квартире мужчина развел костер и отказывался уходить. На подоконниках снег лежал, с внутренней стороны, из окон дуло так, как будто стекол вообще не было. На стенах – иней. Можно было узоры рисовать. А он сидел и жег стулья. Один. Мы тогда на работе дневали и ночевали – с нас требовали отчетность, чтобы все было по закону. Да и идти нам было некуда. На работе, в этих стихийных штабах, выдавали питание, одеяла, валенки, обогреватели. Спали на стульях, на столах, где придется.
Тамара, одна из наших сотрудниц, со мной не работала. Я ее толком и не знала. Обычная молодая женщина, милая с виду, приветливая. Нам в управление позвонили и сообщили, что она умерла. Тамара работала в другом районе, так же по домам ходила. Ее нашли в одной из квартир – сидела в луже крови. При ней были все документы – и паспорт, и акты, и удостоверение. Обнаружили, можно сказать, случайно – пошли по второму кругу с проверкой. Вызвали «Скорую», но было уже поздно. В милицию позвонили, но им тогда тоже приходилось нелегко. Не до разбирательств, как умерла, почему осталась одна в квартире. Написали – «несчастный случай» и закрыли дело. Люди на улицах замерзали.