— А приглашения к любви в этих строфах вы разве не заметили?
Сатурнина проигнорировала намек и продолжала:
— Что я поняла из этих строф — что любая система стремится к вершине удовольствия и выстраивается в соответствии с ним. Возможно, все варианты вселенной сходятся в точке единого наслаждения, силу которого мы даже не можем себе вообразить. Это верно также и на индивидуальном уровне. Все живое стремится к максимальному наслаждению.
— Каково же ваше?
— Простите, что я могла счесть вас убийцей ваших родителей. Я плохо вас знала: это не укладывалось в вашу хроматическую схему. Я просто еще не постигла ваш образ мысли и глупым образом споткнулась о неправдоподобные обстоятельства их кончины — лопнули! С тех пор я поняла, что неправдоподобие — спутник правды. Люди и лгут в первую очередь из-за этого. А вы-то как раз никогда не лжете. Вот почему три четверти того, что вы говорите, до такой степени не укладывается в голове.
— Почему вы уклоняетесь всякий раз, когда я говорю о вашей любви ко мне?
— А что, если вы впервые в жизни сфотографируете живую женщину?
Дон Элемирио побледнел, что утвердило Сатурнину в верности ее плана. Она не дала ему возразить:
— Пока вы сходите за вашим «хассельбладом», я побегу надену юбку.
Она кинулась в свою комнату. Подкладка юбки коснулась ее ног с упоительной нежностью. Когда она вышла к дону Элемирио, он показал ей «хассельблад».
— Мне страшно, боюсь, я не способен на это.
— Страх — неотъемлемая часть удовольствия.
Он привел ее в будуар, в колорите которого — цвет засахаренных каштанов — не тускнело сияние юбки. Она позировала, стоя на софе, чтобы золото ткани заполонило кадр.
Он лег на пол, сказал, что ее лицо как будто расцветает, вылупившись из юбки, и нажал на кнопку спуска.
Вспышку они едва заметили — так оба пылали от наслаждения.
— Вот, — промолвил он.
— Вы шутите! Не удовольствуемся же мы одной-единственной фотографией!
— Так я делаю всегда.
— С мертвыми женщинами. С живой нужно испробовать все позы.
— В таком случае не сходить ли мне за бутылкой «Кристал-Рёдерера»? Нам понадобится горючее.
Она согласилась. Шампанское для фотографии — что порох для войны.
Сатурнина выложилась до донышка. Не выпуская из рук бокала и не забывая регулярно его наполнять, она была горгоной, тамплиером конца века, марсианской пагодой, карфагенским идолом, суккубом, Парвати, Аматэрасу, Марией-Магдалиной, Лилит, Кровавой Графиней Елизаветой Батори, межгалактической пчеловодкой. Он же подбирал для каждого воплощения кадр, контрасты и свет.
Опыт ошеломил их. До сих пор Сатурнину фотографировали лишь за семейной воскресной трапезой, а дон Элемирио имел дело только с послушными покойницами. Новизна занятия возбудила их, точно девственников. Каждый подарил другому нечто неизведанное.
Чем больше он ее фотографировал, тем сильнее она ощущала, как приливает к самой поверхности кожи брызжущая залпами энергия. Он снимал на пленку, так что сеанс не был испорчен немедленным результатом: творчеству необходима тайна ожидания. Созидая, лучше не отвергать время.
Когда бутылка опустела, Сатурнина заявила, что идет спать. Она покинула его внезапно, но иначе не могла: то, что связало их, было слишком сильно, чтобы привести к какому-либо возможному эпилогу.
Вернувшись на следующий день из Школы Лувра, молодая женщина нашла у себя на кровати разложенные в ряд вчерашние фотографии.
Их было не меньше пятидесяти, одна другой изумительнее: казалось, позировали полсотни разных моделей. «Не знала, что я так мозаична», — подумалось ей. Как это чудесно — быть не другой, но пятьюдесятью другими! Даже снимки, на которых она была запечатлена не самым выгодным образом, привели ее в восторг. Все, что испанец в ней уловил, существовало, безобразное и прекрасное, хрупкое и основательное.
Мелен позвал ужинать. Дон Элемирио ждал ее перед пирамидой из лангустинов.
— Спасибо за фотографии, — сказала она.
— Это я должен вас благодарить. Я никогда не переживал ничего подобного. Какую вы предпочитаете?
— Никакую. Мне нравится видеть их все вместе.
Он откупорил бутылку «Круга Кло дю Мениль» 1843 года. Будучи человеком отменного вкуса, он не уточнил, что это самое дорогое шампанское в мире. Впрочем, он сам об этом забыл.
— Какую из фотографий мы с вами выберем для темной комнаты? — спросил он.
— А надо ли, в самом деле, помещать одну из фотографий в эту комнату? — отозвалась она, пригубив божественный нектар.
— Конечно. Иначе недостает одного цвета.
— Может быть, и нужно, чтобы его недоставало.
— Что за вздор? Это было бы эстетической ошибкой.
— Я в этом не уверена.
— Идемте, посмотрите.
Дон Элемирио подвел Сатурнину к черной двери. Не преминув убедиться, что он заблокировал криогенное устройство, она последовала за ним внутрь.
Войти в гробницу Тутанхамона ей было бы не так жутко. Одна лампочка освещала восемь портретов, развешанных на черных стенах. Свободное место было оставлено для девятого. От этой пустоты Сатурнину пробрала дрожь; она явственно ощутила все восемь агоний, имевших место в этой комнате, и глубоко вздохнула.
— Представьте меня, — хладнокровно проговорила она.
Очарованный этой просьбой, дон Элемирио склонился по очереди перед каждой фотографией.
— Эмелина, возлюбленная моя, вот Сатурнина, женщина, которую я люблю. Прозерпина, возлюбленная моя, вот Сатурнина, женщина, которую я люблю. Северина…
Та, что была жива, долго смотрела на портреты. Фотографии чересчур удались, и это значило, что здесь что-то не так. Маленькая деталька, которая звалась смертью. Прекрасные женские лица застыли, покрытые крепчайшим лаком, от которого так и веяло жутью.
Нельзя было не понять, что эти женщины мертвы, более того, не подлежало сомнению, что они были убиты.
— Вы слышите, что они говорят? — спросила Сатурнина. — Этот голос идет от всех восьми портретов, он повторяет одну и ту же фразу: «Любовь моя, как вы могли не прийти и не спасти меня?»
— Вы ничего не сказали о цветах. Вы не находите, что они необычайно насыщенны? Цвет — аристократическая частица каждой. А вот ваше место, — добавил он, указав на незанятый кусок стены.
— Живая среди фотографий умерших? И думать забудьте!
— Мне нужна моя желтая женщина! — взвился он. — Известно вам, как зовется цвет, чаще всего упоминающийся в Библии?
— Я не знаю.
— Это золото. Это вы, возлюбленная моя.
Сатурнина содрогнулась: он назвал ее так же, как умерших.
— Я не хочу, чтобы вы вешали мою фотографию здесь.
— Я обойдусь без вашего разрешения. Палитра должна быть полной.
— Вам случается считаться с желаниями других?
— Позволю себе вам напомнить, что каждая из этих женщин пошла наперекор моему желанию.
Он, казалось, растерялся.
— Я, — продолжала она, — с вашим желанием считалась. Я дождалась, пока вы сами пригласили меня в темную комнату. Разве я вела себя не идеально?
— На то вы и золото.
— Так разве мое желание не заслуживает того, чтобы вы к нему прислушались?
— Я не понимаю, — вздохнул он. — Вам нравятся ваши фотографии, которые я сделал?
— Слишком нравятся, чтобы выставлять их в этом жутком месте.
— Жуткое? Это святилище любви?
— Скорее холодильник мясника.
Он рассмеялся, и от молодой женщины не ускользнули снисходительные нотки в этом смехе. Она поняла: стоит ей отвернуться, как он повесит ее портрет на загодя подготовленное место.
Сатурнина не колебалась ни секунды: одним прыжком она выскочила из комнаты, включила криогенное устройство и захлопнула дверь. Прислонившись к ней спиной снаружи, она ждала.
— Сатурнина? — донеслось до нее наконец.
— Я здесь, — ответила она, подумав, что впервые он назвал ее по имени.
— Дверь нельзя открыть изнутри.
— Я так и думала. Иначе ваши восемь женщин были бы живы.
— Вы не могли бы выпустить меня? Пожалуйста!
— При одном условии: если вы поклянетесь оставить пустым место для желтого цвета.
— Лгать я не способен. Я не могу дать такую клятву.
— Значит, вы выбираете смерть.
— Это как если бы вы принудили Бога отказаться от желтого цвета при сотворении радуги.
— Тем хуже для вас. Вы узнаете, каково умереть от холода.
— Вы не могли бы побыть здесь, пока я не отойду? Составить мне компанию.
— Об этом не может быть и речи. «Круг Кло дю Мениль» выдохнется. Я с удовольствием допью его без вас.
— Сатурнина!
Она почувствовала, что он тоже прислонился спиной к двери. Только два сантиметра дерева разделяли их тела.
— Вы не можете себе представить, какое наслаждение я испытал за эти десять дней, созерцая ваши тростникового цвета глаза.
— Вы не можете себе представить, какое наслаждение я испытал за эти десять дней, созерцая ваши тростникового цвета глаза.
Она ничего не ответила. Уходя, коснулась губами черной двери там, где к ней прижимался затылок обреченного.
Вопреки собственным словам, она не стала допивать «Круг», так как терпеть не могла пить одна. Но она унесла бутылку с собой в рюкзачке, а два фужера из толедского хрусталя сунула в карманы пальто.
Очутившись на улице Тур-Мобур, она решила пройтись, чтобы успокоиться. «Придется гулять всю ночь, иначе я не удержусь и вернусь, чтобы выпустить испанца», — сказала она себе. Было холодно, однако все же не так, как в темной комнате в этот час. Из солидарности со своей жертвой она поежилась.
Клошару, спросившему, почему у нее такой грустный вид, она ответила:
— Это потому, что меня зовут Сатурниной.
И, будучи не из тех, кто поддается унынию, позвонила с сотового телефона Коринне:
— Ночь на улице в компании со мной и лучшее коллекционное шампанское — как тебе такое предложение?
— Уже еду.
У станции метро Сатурнина увидела скамейку и присела на нее, чтобы подождать подругу. Перед ней высился Дом инвалидов, купол которого недавно позолотили. Идеально освещенный, он ослепительно сиял. У молодой женщины было достаточно времени, чтобы полюбоваться этим великолепием.
В тот самый миг, когда дон Элемирио умер, Сатурнина обратилась в золото.
Примечания
1
Грасиани-Моралес Бальтасар (1601–1658) — испанский прозаик, философ и теоретик литературы, иезуит. Крупнейший представитель литературы барокко. Луллий Раймунд (ок. 1235–1315) — поэт, философ и миссионер, один из наиболее оригинальных представителей средневекового миросозерцания с положительной его стороны. Один из родоначальников европейской арабистики.
2
Торквемада Томмазо де (1420–1498) — основатель испанской инквизиции, первый Великий инквизитор Испании.
3
При местечке Азенкур в Северной Франции 25 октября 1415 г. состоялось сражение между французскими и английскими войсками во время Столетней войны. При Бувинево Франции 27 июля 1214 года состоялось сражение между войсками французского короля Филиппа II Августа и англо-фламандско-немецкой коалиции, возглавляемой императором Священной Римской империи Оттоном IV.
4
Кнопф Фернан — бельгийский художник, график, скульптор и искусствовед, главный представитель бельгийского символизма.
5
«Сент-Оноре» — популярный французский десерт: торт с профитролями и заварным кремом или взбитыми сливками.
6
Ландрю Анри Дезире (1869–1922) — французский серийный убийца.
7
Доктор Петио (Петио Марсель; 1897–1946) — парижский маньяк, во время войны убивший множество людей. В 1944 г. в его доме на улице Ле Сюер были найдены останки двадцати семи человек. После громкого судебного процесса казнен на гильотине в 1946 г. Его история легла в основу фильма «Доктор Петио», снятого в 1990 г.
8
Букв.: с кафедры; здесь: непререкаемо (лат).
9
Лк. 6:45.
10
Ньепс Жозеф Нисефор (1765–1833) — французский изобретатель, наиболее известен как первооткрыватель фотографии.
11
По желанию (лат.).
12
Песнь песней Соломона, 1:1–3.
13
О вкусах и цветах не спорят (лат).
14
Настольная игра детективного жанра.