— И что стоящего ты там увидел? Или она тебе даже картины не показала?
— Показала. Я хоть и не знаток, но мне там кое-что понравилось, особенно два женских портрета… Художника уже нет в живых, его, кажется, убили… Роман Гончаров… Вы не слышали это имя? Да, чуть не забыл… Она рассказала мне про Вундершу…
И Диденко охотно поделился с Вилли рассказом Фильчагиной о предполагаемом соперничестве Лизы и Ольги.
— А что, интересно было бы проверить эту информацию, встретиться с Аликом… — произнес Вилли нерешительно, как человек, и сам не верящий в сказанное. — Ну да я пойду?
Он скомкал разговор и быстро попрощался с Диденко. Позвонил Жене и пригласил ее прогуляться по городу, походить по магазинам. Женя, не веря своим ушам, согласилась. Она не помнила, чтобы кто-нибудь из ее бывших мужчин приглашал ее пройтись по магазинам. До этого момента она была уверена, что мужчины терпеть не могут подобного и испытывают массу негативных чувств, оказавшись в каком-нибудь супермаркете…
Она, не мешкая, собралась, и уже через полчаса они встретились возле магазина «Каштан» и нырнули под его прохладные своды… Вилли сказал, чтобы она спокойно выбрала себе что-нибудь, потому что они никуда не торопятся, и что ему даже приятно будет, если она подольше проведет время в примерочных кабинах.
— Ты женщина и должна получать удовольствие от покупок… — Он поцеловал ее руку, и Женя, еще не успевшая привыкнуть к такому галантному обращению и щедрости своего нового возлюбленного, приняла его предложение и начала обход магазина с первого этажа.
Они ходили по магазинам почти два часа, Вилли терпеливо ждал ее, разглядывая витрины с женскими украшениями, сумками, пока Женя примеряла платья, джинсы, блузки, туфли…
В бутике «Черный бархат» они пробыли недолго. Женя, по известным причинам испытывавшая неприязненное чувство к хозяйке этого магазина, пересмотрев все наряды, заявила продавщицам, двум симпатичным созданиям с раскрашенными мордочками, что весь их товар — барахло, купленное в Париже на дешевой распродаже и к тому же еще устаревшее года на два… Плюнула, и они с Вилли вышли на улицу.
— Извини, не было сил сдержаться… Мне так и кажется, что если бы не эта Позднышева, если бы девчонки остались работать у нее, ничего бы не случилось…
— Почему ты так думаешь?
— Интуиция, — она пожала плечами. — Скажи, Вилли, за что ты так любишь меня?
— За все, — коротко ответил он и поцеловал ее прямо на улице, на глазах многочисленных прохожих.
Они вернулись в машину, уложили в нее все покупки, и Вилли предложил Жене зайти в багетную мастерскую Фильчагиной.
— Это та самая, что приютила Олю с Ирой? Ну что ж, пойдем… — согласилась Женя.
По дороге она рассказала о том, что Алла уже собирается домой, что они с Гришей днем ушли на рынок, чтобы купить что-нибудь к прощальному, как выразилась ее племянница, ужину и что у них все, кажется, на мази.
— Ты хочешь сказать, что брат ее мужа вот так запросто приехал, чтобы увезти Аллу уже в качестве чуть ли не жены? — хмыкнул Вилли.
— И что здесь такого? — возмутилась Женя. — Это я ей посоветовала. И правильно сделает, если выйдет за него. А за кого ей еще выходить? За какого-нибудь альфонса, который убьет ее и заграбастает все денежки? У нее же детей нет, она совсем одна… А Гриша — человек свой, родной, надежный. Я дело говорю… И она тоже умница, что слушается меня.
— Наивная ты, Женя, думаешь, что она тебя послушала, а вдруг у них с Гришей был роман? Еще при живом муже?
— Я знаю Аллу. Она любила Натана…
Они поднялись на мраморное крыльцо багетной мастерской с вычурным названием «Византия».
— Как у вас хорошо, прохладненько. — Женя приветливо улыбнулась встретившей их девушке в джинсах и открытой майке. — Ну, и где же ваши багеты? Хочу вот выбрать… Мне картину подарили, но без рамки…
— У вас, помимо багета, я слышал, можно купить работы местных художников? — поинтересовался Вилли, оглядывая стены, по которым были развешаны недурно выполненные натюрморты и волжские пейзажи.
Девушка оживилась и спросила Вилли:
— Что вам показать?
Женя тоже заинтересовалась картинами, задрала голову и сразу же увидела написанный маслом огромный букет подсолнухов. Мысленно она уже поместила эту чудесную, на ее взгляд, работу в золоченую раму и повесила у себя в кухне над разделочным столом.
— Вилли, — простонала она, — посмотри, какая прелесть…
Они переходили от одной картины к другой, пока Вилли не остановился на пороге смежной комнаты, из которой струился желтоватый тусклый свет…
— А что у вас там? — спросил он.
Девушка стушевалась:
— Там у нас висят дорогие картины… — Личико ее порозовело.
— Мы бы посмотрели и дорогие картины. — Вилли улыбнулся улыбкой людоеда. — Давайте показывайте, что тут у вас? Вас как зовут?
— Наташа, — еще больше засмущалась девушка. — Но, понимаете, они очень дорогие… По несколько тысяч евро каждая…
— Включите свет, — приказал Вилли, и Женя быстро оглянулась, чтобы понять, шутит он или говорит правду. Неужели его настолько интересует искусство, что он готов выложить за работы местных художников такие бешеные деньги, и это вместо того, чтобы купить ей машину?! Но он не шутил. Вспыхнул свет и высветил небольшой зальчик с развешанными по стенам картинами.
Вилли медленным нерешительным шагом приблизился к одной из них и замер. Волосы на его голове зашевелились, а рука невольно принялась поглаживать усы. Он всегда так делал, когда сильно нервничал.
— Смотри, какая красивая девушка… Ну прямо итальяночка, черные блестящие локоны, глаза влажные… сверкают… А я и не знала, что у нас есть такие талантливые художники… — щебетала Женя, разглядывая понравившуюся ей картину.
— Ты посмотри на ее рот, — тихо проговорил Вилли, не в силах оторвать взгляда от этих малиновых, словно размазанных по матовому лицу, сладких губ… Он-то узнал эти губы и их вкус, как услышал и голос этой прекрасной «итальяночки»… Чудесное лицо, темные бархатные глаза, нежный румянец… Внутри его шевельнулось желание… Он любил эту молодую женщину, любил, понимая, что сам не любим.
— Написано просто «Женский портрет». Автор Р. Гончаров, — проговорила Женя, тоже задерживая взгляд на портрете и не понимая, почему ей так трудно оторваться от этого кажущегося ей знакомым лица.
Вилли перешел к другой работе, тоже женскому портрету. Теперь он понял, о каких портретах говорил ему Диденко. Мастерски сделанные работы.
— А это… вот… Рыжеволосая красавица… Лукавый взгляд, приоткрытый розовый ротик… хрупкая, нежная, дивная…
Портреты затуманились, и лицо прозревшего Вилли омрачилось. Ему показалось, что с холстов на него взглянули покойницы. Они словно просили его о чем-то… Но о чем? О новых паспортах?.. Ему стало не по себе.
— Я бы приобрел вот эти два портрета… Чьи это работы?
— Романа Гончарова, — бойко, не без гордости ответила девушка Наташа.
— Сколько стоит вот этот портрет брюнеточки? — Вилли вернулся к первому портрету и, забывшись, провел ласково ладонью по холсту.
— Я не знаю… Это надо спросить у Марии Петровны…
— Так спросите, — развел руками Вилли. — Ну же, звоните! К вам пришел покупатель, а вы стоите с таким растерянным видом…
— Хорошо, минутку…
Наташа, зардевшись, взяла в руку висевший у нее на груди мобильный телефон и набрала номер своей хозяйки:
— Мария Петровна, тут вот покупатель пришел. Ему понравился портрет работы Гончарова, девушки с черными волосами который… Сколько он стоит? Не поняла… Не продается? — Она бросила на Вилли извиняющийся взгляд: — Говорит, что не продается…
— Скажите, что куплю за тысячу евро…
— Мария Петровна, за тысячу евро… А за сколько?
— Скажите, что за пять тысяч евро. — Вилли сощурил глаза, уже понимая, что происходит. Даже если он предложит сейчас за эти портреты по сто тысяч евро, ответ все равно будет один. Он был счастлив, что зашел в эту багетную мастерскую.
— Двадцать тысяч евро, — чеканил он, забыв про Женю, которая стояла рядом с ним с вытаращенными глазами и качала головой, как если бы внезапно обнаружилось, что ее возлюбленный сошел с ума.
Наташа уже отключила телефон, а Вилли все не унимался:
— Пятьдесят тысяч евро… Наташенька, я только что предложил вашей хозяйке пятьдесят тысяч евро… Это очень большие деньги. Она что, намеревается продать эти портреты за миллион каждый?
— Я не знаю. Она сказала мне, что картины не продаются, и повесила трубку.
— Наташа, вы, я вижу, умная девушка. Скажите, в нашей стране действительно нужно умереть, чтобы твои картины ценились? Ведь, насколько мне известно, этот художник умер?
— Он умер не своей смертью. Его убили, — вздохнула Наташа. — Такая страшная история… Отравили и закопали на берегу Графского озера, под Марксом… Он же марксовский…
— Он умер не своей смертью. Его убили, — вздохнула Наташа. — Такая страшная история… Отравили и закопали на берегу Графского озера, под Марксом… Он же марксовский…
— И кто же его убил?
— Грабители. Картины Гончарова и тогда уже, при его жизни, стоили немало.
— Когда его убили, не знаете?
— Нет, точно не знаю… Несколько лет тому назад…
Глава 31
Саратов, июль 2005 г
В Москву возвращались на поезде, в СВ, тихом, чистом, в купе их было двое, и никто им не мог помешать проверить себя в роли мужа и жены. Она закрыла глаза и чувствовала, как в ней бьется совершенно чужой, нервный, страстный и чрезмерно предупредительный мужчина. Он стонал от наслаждения, волнения и ощущения того, что он наконец-то обладает женщиной, которую любит давно и которая, если бы не тромб, убивший ее мужа, никогда бы не лежала здесь, на этих белых проштампованных простынях, покорная, просто созданная для него и ни для кого другого. Он не мог оторваться от нее и готов был рычать и грызть, рвать в клочья остатки ее белья или даже впиться зубами в ее нежное белое тело, лишь бы поверить, что это не один из его хронических болезненных снов, а реальность… Он так увлекся физической стороной происходящего, что не заметил, что женщина, которую он так долго терзает, плачет… Что она, уже открыто закрыв ладонями лицо и пряча в них слезы, вспоминает нежные, ласковые руки и смуглое тело турка Али… Не Натана, не Диденко, а именно Али…
…Спустя какое-то время они, уже одетые, чинно пили горячий сладкий чай и Алла, делая вид, что ей хорошо, притворно-озабоченным тоном капризной жены жаловалась:
— Как-то нехорошо получилось… Уехали, даже с Женей не попрощались… И Диденко не позвонили… Так ничего и не узнали о моих девчонках… И на кладбище не съездили…
— Мы с тобой стол накрыли, ждали твою тетку, ты звонила ей каждые пять минут… Она сама во всем виновата. Ничего, вернется со своим Вилли, увидит накрытый стол, нашу записку и все поймет и простит. А может, даже обрадуется, что мы уехали и оставили ее в покое. У нее своя свадьба, у нас — своя… Я все обдумал, зарегистрируемся, понятное дело, в Москве, а свадьбу, маленькую, где будем только мы вдвоем, отметим на Кипре… И платье будет белое, и все-все… Ты чего загрустила, милая? Ты хотя бы немного любишь меня?
Легкая тошнота подкатила к горлу. Такого с ней после близости с мужчиной еще ни разу не бывало, и она подумала о том, что, возможно, от нелюбимого, но славного Гриши у нее родится ребенок…
— Люблю, Гриша… Только дай мне время…
— А что касается твоих подружек… Понимаешь, живым нужно думать о живых…
Где-то она уже это слышала…
Он усадил ее к себе на колени, распахнул на ней халат и стянул его с ее плеч. Она закрыла глаза и стиснула зубы…
Глава 32
Саратов, август 2005 г
По дороге в мастерскую Женя купила у художника на улице акварельный рисунок, взошла на крыльцо, перекрестилась на вывеску и толкнула дверь…
Как они и договаривались, Фильчагина в мастерской была одна. Встретив Женю, она молча указала ей на небольшой уютный красный диванчик, а сама заперла дверь.
— Кофе? Коньяк? — спросила она дрожащим голосом.
— И то, и другое, — вздохнула Женя. — Вот, купила зачем-то рисунок, хотела сначала заказать рамку… Так глупо…
— Вы хотели со мной поговорить, — через плечо бросила Мария Петровна, грациозно передвигаясь по мастерской и накрывая на стол. Бутылка коньяку, кофе в прозрачных чашках, коробка конфет, блюдце с нарезанным лимоном, пачка легких сигарет…
— Знаете, я не могла не прийти…
— Но кто вы? — неожиданно усталым голосом проговорила Мария Петровна.
— Моя фамилия Оськина, зовут Женя, Евгения. Так случилось, что моя племянница овдовела и приехала ко мне сюда зализывать раны… Она дружила с Ольгой Воробьевой и Ириной Капустиной, понимаете?
— Конечно, понимаю.
— Это с нее все началось. Случайно…
— Зачем вы пришли? Чтобы купить эти картины?
— Да.
— Не знаете, с чего начать?
— Не знаю… — призналась Женя.
— Тогда я вам помогу. Это началось с ненормальной, просто-таки патологической любви матери к сыну…
— Ваша настоящая фамилия Раттнер?
— Да, я все еще являюсь женой Эрика Раттнера, но вот уже несколько лет живу с Мишей, и все знают меня как Фильчагину…
— Но официально вы все же Раттнер?
— Да, — тяжело вздохнула она. — Я не смогла жить там, да и у нас с Эриком стали возникать проблемы… Точнее, у меня с ним. Он очень хороший человек, щедрый, любит меня, но как-то по-своему, часто уезжает, путешествует без меня… С Мишей мне проще, легче… Хотя иногда меня тянет в Вену…
— Как вы нашли Вику и Марину?
— Вы не поверите, я уже отчаялась их искать… Человек, которого я наняла искать убийц моего сына, так и не нашел их, только деньги тратил… Но кто мог подумать, что они живут по чужим документам?
— А как вы поняли, что это именно они убили Романа?
— В квартире Наташи Метлиной после ее трагической смерти были найдены билеты: железнодорожный — до Москвы и оттуда — авиабилет до Минусинска… Вы можете себе представить причину, заставившую эту девушку лететь на край земли? Так далеко?! Я узнавала — у нее там ни родственников, ни знакомых…
— Да мало ли…
— А я вот сразу поняла, в чем дело… В тот вечер, когда она пришла ко мне и со слезами на глазах сказала, что они с Романом поссорились, что она якобы подслушала разговор моего сына с Викой, с девушкой, которая ждала от него ребенка, она солгала мне… Она не подслушала, а случайно подсмотрела там, на мельнице, что-то такое, чего не должна была видеть… Находясь на улице, она ничего не смогла бы услышать, а войти вслед за Романом внутрь не решилась бы, я знаю… Но она категорически сказала, что никуда с Романом не поедет… Потому что Романа тогда уже не было в живых… К сожалению, на такие вещи обращаешь внимание, когда уже поздно что-либо изменить…
— Так что она увидела на мельнице?
— Мертвого Романа. Либо она увидела, как он умирал, либо он был уже мертв и эти гадины укладывали его тело на санки… Больше того, они могли заметить Наташу и пригрозить. Вот почему, когда ее зарезали, я думала, что это дело рук этих же мерзавок… Но кто бы мог подумать, что Наташу убьет ее же квартирная хозяйка, Рая? Вы поймите, у Наташи с Романом складывалось все на редкость удачно. Она была просто идеальной спутницей для такого талантливого человека, каким был мой сын. Умна, талантлива, красива, влюблена… Я хоть и не видела Вику, так только, на портрете, которым он, кстати, очень дорожил, но понимала, что она ему не пара… Медицинское училище, девочка из провинции, нахалка… Она же окрутила моего сына…
— Значит, вы ее никогда не видели?
— Нет. Ни ее, ни вторую, Марину. А уж как эта музыкантша Марина там на мельнице оказалась — до сих пор ума не приложу… Роман, конечно, был парень с причудами, но не до такой же степени, чтобы селить у себя сразу двух беременных девчонок?! Но ведь жила же Марина с ними. Может, Вика ее пригласила. Это я тоже допускаю. Вероятно, из жалости они взяли ее к себе, а может, у Романа было рыльце в пуху после той истории с изнасилованием… Вы же, наверное, знаете, о чем я говорю?
— Да, я все знаю…
— Если не секрет, откуда? — Мария Петровна подняла хрустальную рюмку и выпила залпом темно-золотистый коньяк.
— Нет, не секрет… Мне все это на пляже в Марксе рассказали… Какая-то женщина с внуком сидела на песке рядом с нами, очень разговорчивая, она и вас знает, и всю вашу историю с Романом… И знаете, что говорят в городе про смерть вашего сына?
— Что его ограбили и убили. Но я, повторяю, никогда не верила в это. Знала, что убийц все равно не найдут, да и искать не станут.
— Но ведь Вика с Мариной исчезли одновременно с Романом…
— В том-то и дело, что одновременно. И квартирная хозяйка Вики подтвердила, что видела их вдвоем… Это теперь я понимаю, что Вика вернулась на мельницу за ним следом, где ее поджидала Марина… У них был сговор, они подготовились… Поймите, мой сын, в каких бы мы с ним отношениях ни были, поссорились ли, наговорили друг другу резкостей, никогда не позволил бы мне так долго переживать, искать его… Даже если предположить, что он принял решение бросить Наташу Метлину и убежать с Викой, он все равно бы позвонил, сказал, где он… Мы были с ним очень близки, мы слишком хорошо знали и любили друг друга, понимаете? Уже это обстоятельство подсказало мне, что Романа нет в живых. И еще… После того, как сын пропал, я пришла на мельницу и провела там какое-то время и вдруг со всей ясностью поняла, какие чувства должна была испытывать Вика, девушка, которая любила его и которую, как ей казалось, любил Роман, когда узнала, что он так запросто бросил ее и переметнулся к Наташе… Мне тогда показалось, что я испытала будто физическую боль, как если бы бросили меня — беременную, без денег, с разбитым сердцем. Мне тогда не было дела до той, другой, и я недооценила ту степень женской ненависти, которая двигала ими, этими двумя девчонками, когда они приняли решение лишить его жизни. На мельнице было полно мышей… Я предполагала, что его отравили. Но все это было недоказуемо.