— Значит, вы думаете, что Наташа Метлина рассказала вам про якобы подслушанный ею на мельнице разговор, чтобы усыпить вашу бдительность и, не дай бог, не выдать то, что она узнала о Вике и Марине?
— Безусловно… Я же поверила ей! Во всяком случае, первое время я так и думала… Тем более что, когда я отправилась на квартиру, которую снимала Вика до того, как перейти жить на мельницу, хозяйка сказала, что Вика приходила с парнем, он помог ей нести сумки… Я так и думала, что они вместе — мой Рома и Вика. Теперь-то я понимаю, что он, проводив ее на квартиру, вернулся на мельницу, а она пришла следом… Та, другая девчонка, Марина, ждала их… Но Эрик говорил мне обратное. Он сказал, что Роман не мог так поступить, да и сама Наташа вела себя неестественно: перед ней открывалось блестящее будущее с красивым и талантливым мужем, и она не такая дура, чтобы отказываться от него. Она могла бы найти способ переубедить Романа, приложила бы все силы, уговорила бы его всеми мыслимыми и немыслимыми способами. А тут пришла и сказала, что никуда с ним не поедет. Правильно, она-то знала, что он уж точно никуда не поедет, ведь он же был мертв…
— Почему вы так быстро уехали за границу?
— Понимала, что если не приму приглашение Эрика и останусь в Марксе, то сойду с ума.
— Я так и думала… Вы позволите?
Женя закурила. Она сидела на мягком диванчике, пила хороший коньяк и спрашивала себя: как могло случиться, что ей выпала роль слушателя, адвоката, прокурора и судьи одновременно? Вилли, докопавшись до сути и потеряв интерес к этому делу, сказал ей, что самоустраняется и что поручает ей, Жене, во всем разобраться до конца и принять решение: выдавать ли Фильчагину (она же Раттнер, она же Гончарова) в руки правосудия или нет.
Узнав на портрете девушку, Ольгу Воробьеву, Вилли понял, что ответ на все вопросы следует искать в Марксе. Приехав туда, Женя и Вилли уже через час общения со случайными людьми на пляже (Женя не солгала Фильчагиной) знали историю жизни и смерти художника Романа Гончарова и собрали за короткий срок целый ворох сплетен, смысл которых сводился к следующему: Роман Гончаров, одаренный художник, был крайне неразборчив в своих связях с женщинами, перед его смертью, в 1997 году, на мельнице, где он жил последнее время, проживали вместе с ним две девушки — Вика и Марина. Обе были беременны от него. Работы Романа довольно высоко были оценены одним иностранцем, приехавшим, чтобы забрать художника вместе с его матерью в Австрию. Но Роман внезапно влюбляется в девушку по имени Наташа и собирается ехать за границу уже с ней, без матери. Но потом вдруг Роман и две его беременные приживалки исчезают. А спустя некоторое время зверски убивают Наталью Метлину… Поначалу это убийство связывают с исчезновением художника, но следствие устанавливает, что Наташу убила квартирная хозяйка, вернее ее брат… Цель убийства — ограбление. Поиски сына для Гончаровой превращаются в настоящую пытку, женщина — в депрессии, и австриец, поклонник ее сына, увозит ее на лечение в Вену, где и женится на ней. Весной тело Романа Гончарова находят на берегу Графского озера, выясняется, что он был отравлен… Известие о страшной находке Гончарова переносит мужественно, приезжает в Маркс и хоронит тело сына… Вика Ананьева и Марина Шелестова считаются без вести пропавшими… «Кстати, Марина Шелестова — это та самая девушка, которую изнасиловал пианист Воропаев, вы, наверное, слышали об этом, — сказала добрая женщина на прощанье, — тоже очень талантливый парень, говорят, потрясающе играет джаз…»
После пляжа, потрясенные рассказом совершенно случайной женщины, они зашли в кафе поужинать. Уже смеркалось, Женя с Вилли сидели на террасе и ели жареную рыбу.
— Да, я предложил тебе проехаться до Маркса, благо здесь километров семьдесят, не больше, чтобы навести справки о смерти Гончарова, но кто бы мог подумать, что какая-то тетка на пляже расскажет нам эту дух захватывающую историю с двумя беременными девушками с мельницы, отравлением, изнасилованием и зверским убийством с применением ножа и топора…
— Может, она склонна фантазировать? Может, это какая-нибудь ненормальная, а мы ее слушали… — предположила Женя, все еще находясь под впечатлением рассказа.
— А ты позови официантку, давай у нее расспросим…
Женя подозвала девушку в голубой юбочке и белой блузке и, предложив ей присесть за их столик, спросила:
— А это правда, что вашего художника, Романа Гончарова, отравили его же любовницы?
— Ой, что вы! — оживилась миниатюрная официанточка. — Его отравили крысиным ядом, это так, да только те девушки, которые с ним жили на мельнице, и сами пропали… Кто говорит, что их убили, как свидетельниц, а кто… Но я не верю в это. Вика не способна на такое…
— А вы что, были знакомы с этой девушкой?
— Я училась вместе с ней в медицинском… По своей профессии не пошла, знаете, как мало платят медсестрам… Я вышла замуж, родила ребенка, и одна моя знакомая помогла мне устроиться в это кафе… Платят, конечно, немного, но работа интерес…
— Вы знали Вику Ананьеву? — перебила ее Женя.
— Да, она была хорошая и добрая. И я не верю, что они с той, Шелестовой, отравили Романа. Они его любили. Его нельзя было не любить. Он же был гений! А вы кто? Из газеты?
— Нет, — с напускной важностью ответила Женя. — Я романы пишу. Детективные… Хотела вот написать о Романе…
— Тогда сами и придумывайте финал… Никто не знает, где Вика, где Марина…
— А что стало с его матерью? Это правда, что она уехала за границу и вышла там замуж?
— Да, правда, как правда и то, что она уже давно вернулась оттуда. Вроде бы она не разошлась с австрийцем, но живет с евреем, в Саратове. Одна моя знакомая видела ее, говорит, что Гончарова очень изменилась, перекрасилась, стала шатенкой, но выглядит отлично… У нее художественный салон в самом центре города, где она продает картины своего сына…
— Тогда нам шампанского, только очень холодного, — сказал Вилли и многозначительно посмотрел на Женю.
— А где можно купить ваши книги? Назовите свою фамилию, — попросила официантка.
— Оськина. Евгения Оськина, — отчеканила Женя. — Не слыхали?
— Как же. Слыхала и даже читала, я, знаете ли, люблю читать, да только времени маловато…
— А ты говоришь. — Вилли поцеловал ее в машине. — Может, нам с тобой на самом деле написать книгу? История-то необычная, правда, жутковатая…
— Мне словно снится сон… — прошептала она. — Вилли, ты такой умный… Надо же, догадался, откуда ветер дует…
— С Волги, Женечка, с Волги… Городок маленький, и эту историю знает каждый ребенок…
— Значит, Фильчагина… И наши девчонки…
— Ты не хочешь встретиться с ней? Поговорить по душам?
— Но зачем?
— Уговоришь ее продать нам портреты кисти Романа Гончарова.
— А что, если она и меня… того… укокошит? Как их?
— Нет. Неужели ты не поняла самого главного в этой истории?
— Не знаю…
— Женя, она хочет, чтобы ее вычислили, понимаешь? Она играет с судьбой… Поэтому-то она и подстроила все это между Алексеевкой и Базарным… Чтобы обратили внимание и пришли к ней… Она не только преступница, она и жертва, ведь это ее сына убили… А она отомстила…
— Тогда, может, оставить ее в покое?
— Можно было бы, если бы не портреты… Она должна заплатить за свое преступление обществу…
— То есть тебе?
— Пока мне… Но портреты потрясающие, им цены нет, понимаешь? К тому же пусть уж лучше они будут у меня, то есть у нас, так их хотя бы не узнают…
— Но ты же узнал?
Вилли умирал от желания купить гончаровские работы, и Женя сдалась.
— Позвони ей и назначь время. Я уверен, что в мастерской, кроме нее, никого не будет.
— А что мне ей сказать?
— Передай привет от Ананьевой и Шелестовой… И скажи, что хочешь купить портреты. Она поймет. Она ждет подобного визита уже три года…
— Мария Петровна, так как же вы нашли их?
— Бог, наверное, помог… или дьявол… — Она отпила коньяку и закусила лимоном. — Я просто зашла в магазин купить чулки, вот и все. Зашла и увидела их. Не могу сказать, что сразу поняла, кого вижу перед собой. Ведь, как я уже говорила, я их не видела никогда. Только их портреты. Эти работы я всегда возила с собой. Они были у меня и в Вене, и в Саратове. Когда постоянно видишь лица этих девушек, привыкаешь к ним и воспринимаешь их не как живых людей, а именно как портреты. К тому же тогда они были молоды, очень молоды, им было по семнадцать лет всего-то, и лица их были юными, свежими… Я вот спрашиваю себя: ну откуда столько ненависти в людях, столько зла?.. Ведь совсем девочки были. А когда я вошла в магазин и заговорила с Ольгой Воробьевой, то разве я могла подумать, что говорю с той самой Викой, которая дала выпить моему сыну крысиного яду. Конечно, она изменилась, и вместо длинных кудрявых волос у нее была стильная короткая стрижка… Что же касается Ирины, то она больше походила на свой портрет…
— Ваша реакция, когда вы поняли, что нашли их?
— Сначала испугалась. Я пришла туда еще раз и уже более внимательно стала разглядывать их, спросила, помнится, Ольгу, какой пудрой она пользуется, потому что кожа ее просто потрясла меня своей нежностью, матовостью… Мне же надо было как-то объяснить свое поведение, я разве что в рот им не смотрела… Они спокойно отнеслись ко мне, к моему неуемному любопытству, в их глазах я не заметила страха, да и откуда ему было взяться, если и они меня никогда не видели? Они меня не боялись!
— И что было потом?
— А потом я стала придумывать способ, как их переманить к себе, как заполучить этих красавиц к себе домой, чтобы убедиться в том, что я не ошибаюсь…
— Вы уже тогда задумали убийство?
— Конечно. Я только об этом и думала. Их следовало наказать за преступление, которое отняло у меня сына, а у всего мира — настоящего художника!
Гончарова встала и прошлась по мастерской. Она была худенькая, стройная и спину держала прямо, как балерина. На редкость ухоженная и красивая женщина. Черный легкий костюм оттенял белую, сливочного оттенка кожу. Густые каштановые волосы блестели при свете желтых электрических ламп. Маленький, с опущенными уголками рот выдавал в ней сильно обиженного, униженного человека.
— И тут, представьте себе, какое стечение обстоятельств! Этот скандал в «Черном бархате»! Как же он мне оказался на руку! Эти девочки остались на улице…
— Вы уже точно знали, что это они?
— Я забыла… Забыла рассказать об одной важной детали… Понимаете… 1997 год. Гибель Капустиной и Воробьевой. Один мой приятель, работающий в органах, сильно помог мне. Во-первых, это он рассказал мне о катастрофе, в результате которой в Алексеевке погибли Капустина и Воробьева. Во-вторых, мне было совсем нетрудно выяснить, в каком морге находились их тела… Ведь я понимала, что Вика с Мариной после того, что натворили с Романом, сбежали именно в Саратов, куда же еще! Спрашивается, откуда у этих девчонок появилась мысль о том, чтобы присвоить себе паспорта погибших ровесниц? И я поняла. Вика. Она же училась в медицинском училище. Ей надо было куда-то устроиться без паспорта, на какую-нибудь низкооплачиваемую работу… Словом, я навела справки и выяснила, что в конце ноября 1997 года в университетском городке, в морге работал один парень, тоже студент-медик, он занимался бальзамированием трупов…
— Неужели вы нашли его?
— Легко. Я навела о нем справки, выяснила, что он не совсем чист на руку, что в свое время он был уличен в продаже трупов… Да-да. Не удивляйтесь… Словом, я наняла человека, он припугнул его, и этот бывший студент, а ныне терапевт в одной из наших клиник, признался, что был знаком с девушкой по имени Вика, которой понадобились новые документы. Ей и ее подруге… И назвал фамилию человека, который в то время мог помочь им за деньги купить паспорта двух девочек, которых этот студент и бальзамировал, а Вика была у него на подхвате…
— Неужели вы нашли и его?
— С помощью денег, моя милая, можно найти кого угодно… Да, я нашла, но оказалось, что зимой того же года этого человека, жившего махинациями с документами так называемых мертвых душ, убили… Прямо в его доме. Я не думаю, что это сделали эти мерзавки, хотя убийц так и не нашли, но в любом случае этот человек был знаком с Викой, и можно смело предположить, что он помог им обзавестись чужими паспортами…
— Значит, скандал у Позднышевой оказался вам на руку.
— Да, не то слово!
— Вы, случаем, не приложили руку к этой шубке?
— Нет, там все дело в ревности… Думаю, вам и это известно, раз вы здесь, у меня… — В голосе ее появился металл.
— Да, я в курсе. Словом, вы приютили их у себя, дали работу… Но с какой стати они поменяли квартиру? Это тоже ваш ход?
— Разумеется. Я никогда бы не смогла что-либо предпринять, если бы не была уверена в том, что это действительно они. Я должна была услышать из их уст о моем сыне, о Романе. Но как это сделать? Мне надо было заполучить их в свою квартиру, нафаршированную подслушивающими устройствами. И я это сделала. Я поселила их в одной из квартир Миши, назначила просто смешную квартирную плату, и девчонки клюнули. Они так радовались… А я целыми вечерами проводила за прослушкой, слушала их разговоры, поражалась тому, насколько это симпатичные и добрые существа. Это были вполне благоразумные, аккуратные и очень умные девушки. И что больше всего поразило меня — как они держались друг за друга. Они были настоящими подругами.
— Вы услышали о Романе?
— Да, буквально через день. Я сама подкинула им тему для разговора. Вечером, перед тем, как им уйти из мастерской домой, я разыграла сцену и сказала, что сегодня годовщина смерти моей сестры, что ее отравил муж и что он откупился… Что-то в этом роде. Я рисковала, конечно. Но моя фраза сыграла. Они пришли домой и… помянули Романа. Вы не представляете, что со мной тогда было… Они говорили о нем, сожалели о том, что им пришлось… связывать Романа, что он, выпив несколько глотков кофе, вдруг почувствовал что-то неладное, и они, пьяные, набросились на него, связали и заставили допить кофе до конца. Вика плакала, Марина успокаивала ее и просила прощения… Я не верила своим ушам… Я скажу вам… как вас?..
— Женя.
— Я скажу вам, Женя. Я не хотела, чтобы это были они. Я больше всего на свете хотела ошибиться. Ведь, когда я поняла, что это Вика с Мариной, я должна была им отомстить за Романа.
— Как вы это сделали?
— Очень просто. Заговорила о грибах, пригласила к себе в гости, угостила потрясающе вкусными солеными груздями, а потом предложила им прокатиться в лес, в Алексеевку, там якобы всегда оставляют мне грибы… Я все знала о том опасном участке дороги, все… Но мне надо было всего несколько минут, чтобы перерезать тормозной шланг…
— Дальше можете не рассказывать, — остановила ее Женя. — В алексеевском магазине вы оставили для них банку с грибами… Действовали через посредника.
— Да, все правильно.
— Но зачем вам понадобилось привлекать к этому происшествию внимание? Неужели нельзя было найти другой, еще более опасный участок дороги?..
— Понимаете, ведь я становилась убийцей. Чем я была лучше их? А мне хотелось быть лучше. Я так настрадалась… Я — не убийца!!!
— А они, думаете, не страдали все эти восемь лет?
— Вы хотели бы, чтобы я их простила? Я тоже думала об этом. Но потом решила сделать так, как задумала. Если в милиции не дураки, то они найдут и перерезанный шланг, и обратят внимание на то, что девушек зовут так же, как и тех, погибших в 1997 году… Если мне судьба быть наказанной, меня вычислят и привлекут…
— Вы играли своей судьбой?
— Можно сказать и так… И мне повезло — автокатастрофа, понимаете, несчастный случай, эксперты не дали себе труда проверить тормоза… Нервы мои были на пределе… Мне стало страшно…
— Вы поэтому показали Сергею Диденко портреты? Играли судьбой? — усмехнулась, не скрывая своего презрения, Женя.
— Да. Я повсюду расставила подсказки. Но не знала, чем все это закончится. А мне хотелось, чтобы все закончилось. Мне надо было кому-нибудь рассказать о том, как у меня отняли сына, но не смогла признаться даже Мише…
Она вдруг посмотрела Жене в глаза:
— Вот только Эрику позвонила, сказала, что подстроила автомобильную катастрофу и что Вики и Марины больше нет в живых… Выпила много и позвонила…
— И как он отреагировал на ваше сообщение?
— Сказал, что мне пора возвращаться в Вену, что он скучает и что мне нельзя много пить… Конечно же, он не поверил мне. Женя, почему именно вы пришли ко мне?
— Я выхожу замуж за Вилли… Он когда-то встречался с… Ольгой, то есть с Викой… Это он узнал ее на портрете, написанном вашим сыном… Он хочет иметь этот портрет. Хотя бы этот, один, если нельзя купить два.
— Неправда. Дело не в портретах. Ведь не в портретах, Женя? — На глазах ее выступили слезы. — Диденко знает?
— Не знаю… Но он сделает так, как скажу ему я. У нас с ним свои дела…
— Что вы хотите? Деньги? Сколько? — Гончарова разрумянилась, глаза ее заблестели.
— Понимаете, я… Поначалу мне эта история была неинтересна, а потом я увлеклась, дошла до конца и захотела встретиться с вами, поговорить… понять…
— Жестоко говорить мне такие слова. Так чего вы хотите, бессердечный вы человек?
— Ничего. Я хочу к Вилли… Я устала от вашего рассказа, от вашего гениального сына, который покалечил судьбу Вики, ждавшей от него ребенка, он грубо обошелся с двумя своими беременными подругами… Мне непонятно поведение Наташи, отбившей Романа и пожелавшей поехать вместо Вики в Вену… Меня тошнит от вас, от вашей трусости и ваших пошлых подсказок, от вашей дурацкой игры в кошки-мышки с самой собой, а уж никак не с судьбой. Мне стыдно, что я вообще была знакома с этими девчонками-оборотнями… Я не увидела в этой истории ни одного светлого человека, за исключением, быть может, Эрика Раттнера. Но вы и его бросили. Что вы за люди такие? Да, Вика и Марина совершили страшное убийство, но сгоряча, от отчаяния… Они озверели, и им нет прощения, но вы-то! Почему не сдали их милиции? Почему не занялись поисками доказательств их вины? Хотя стоп. Какое право я имею вообще судить кого-либо. Я ухожу, у-хо-жу. Мне здесь душно…