— Ничего, — засмеялся Кенни. — Он меня даже не заметил.
Действительно, бармена от зрелища схватки борцов не оторвать.
— Так чего вы изволите?
— А вы что пьете, Сэр?
— Скотч.
— Идет.
Кенни соглашается, но кажется, так же охотно он выпил бы и снятого молока. Джордж во весь голос зовет бармена, чтобы не притворился, будто не слышит, и делает ему заказ. Тот в отместку, скотина эдакая, желает видеть удостоверение Кенни. Пришлось предъявить. Джордж цедит бармену сквозь зубы:
— Вы много лет меня знаете. Я похож на идиота, угощающего выпивкой несовершеннолетнего?
— Мы обязаны проверять, — непробиваемо бубнит бармен.
Разворачиваясь к ним спиной, он уходит. Джордж еле справляется с приступом бессильной ярости. Он видимо рожден выглядеть ослом, и в глазах Кенни тоже.
Пока они ждут заказ, он спрашивает:
— Как вы сюда добрались? У вас есть машина?
— Нет, Лоис меня подвезла.
— И где она сейчас?
— Наверное, домой уехала.
Джордж чувствует, что-то тут не так, но кажется, Кенни это нисколько не волнует. Он заявляет:
— Я собирался немного прогуляться пешком.
— Но как же вы вернетесь?
— А, как-нибудь.
(Внутренний голос советует Джорджу пригласить его к себе домой, затем оставить на ночь, обязавшись утром доставить его обратно. Черт возьми, кто я такой по-твоему, злится на советчика Джордж. Это всего лишь предположение, отвечает голос.)
Принесли бокалы с выпивкой. Джордж предлагает:
— Слушайте, не хотите пересесть за тот столик в углу? Этот чертов телевизор маячит у меня перед глазами.
— Ладно.
Как было бы здорово, думает Джордж, если бы молодежь была поактивнее. Но глупо об этом мечтать. Приходится играть по чужим правилам, или забыть об этом. Когда они занимают места друг против друга, Джордж объявляет:
— А точилка все еще при мне, — достав ее из кармана, кидает на стол, словно вбрасывая кости. Кенни смеется:
— Я свою уже потерял!
ПРОШЕЛ час, может два. Теперь оба пьяны: Кенни не слишком, Джордж слишком. Впрочем, при всем при том ему так хорошо, как бывает редко. Он пытается классифицировать такую стадию опьянения. Решает, что, если грубо по Платону — пьяный диалог. Между двумя людьми. Но диалог без буквоедства, словесных игр, соперничества, без пакостного ложного уничижения. Это не занудные дебаты на заданную тему, но возможность говорить о чем угодно, меняя по желанию тему. Существенно важно не то, о чем говорить, важно обсуждать это совместно. Джордж не представляет подобного диалога с женщиной, женщины не могут рассуждать обезличенно. Мужчина его возраста подойдет, только если противоположен ему; например, если он негр. Пара в диалоге основана на полярности. Почему? Собеседники должны быть фигурами символическими, в данном случае, это Юность и Зрелость. Почему они символичны? Потому что диалог объективен, обезличен. Персонально участники в диалог не вовлечены. Поэтому может быть сказано все, что угодно. Даже самые личные сведения, самые ужасные тайны, изложенные как метафоры или иллюстрации, не могут быть использованы против тебя.
Джорджу хотелось бы разъяснить это Кенни. Что совсем непросто, и он не рискует обнаружить, что Кенни его не понимает. Он бы очень хотел, чтобы тот понимал, хочет верить, что Кенни способен познать сущность диалога. В этот миг ему кажется, что Кенни действительно знает. Джордж почти ощущает вокруг них наэлектризованное поле диалога. Он явственно чувствует просветление. Кенни сияет удивительной красотой. Свечение гармонии, как он это определил бы. Кенни излучает не сияние мудрости, не возбуждающее очарование, но когда они сидят, улыбаясь друг другу, он видит нечто большее — сияние глубокого взаимопонимания.
— Скажите что-нибудь, — приказывает он Кенни.
— Это необходимо?
— Да.
— И что сказать?
— Что угодно. Что кажется сейчас важным.
— В этом проблема. Я не знаю, что важно, что не важно. Мне кажется, моя голова набита ненужными вещами — не нужными мне.
— Как, например?
— Слушайте, не будем о личностях, но то, что мы изучаем в классе…
— Для вас ничего не значит?
— Иисусе, Сэр, говорю вам, я не вас имел в виду! Вы на порядок лучше других; это любой скажет. Вы стараетесь связать книги с днем сегодняшним, и не ваша вина в том, что мы все равно тонем в прошлом; как этим утром, с Титоном. Знаете, я не скажу, что прошлое фигня, может с возрастом оно станет невероятно важным для меня. Но оно мало значит для ребят моего возраста, вот в чем дело. И если мы о нем говорим, то лишь из вежливости. Думаю, причина в том, что у нас нет собственного прошлого — а то, что есть, мы мечтаем забыть, например, чему нас учат в школе, или что мы, дурачье, натворили…
— Что же, прекрасно. Это можно понять. Прошлое вам пока ни к чему, у вас есть Настоящее.
— Ох, Настоящее такая тоска! Я его просто презираю, нет — то, которое прямо сейчас, это исключение, разумеется… Чему вы смеетесь, Сэр?
— Сейчас — si! Сегодня — no!»
Джордж почти кричит, посетители оборачиваются.
— Выпьем за Сейчас!
И салютуя бокалом, выпивает.
— Сейчас — si! — Кенни смеясь, выпивает.
— Ладно, — суммирует Джордж, — Прошлое безнадежно, в Настоящем ничего хорошего. Допустим. Но есть еще такая неоспоримая вещь, как Будущее; его не избежать и не стряхнуть, словно пыль.
— Верно, чего-то сколько-то точно будет. Но может совсем немного, благодаря ракетам…
— Будет смерть.
— Смерть?
— Именно.
— Поясните, Сэр, я не понимаю.
— Я сказал — Смерть. Вы часто о ней думаете?
— Вовсе нет. Почти никогда. Зачем?
— В будущем — Смерть.
— А, да. Да, возможно, в этом что-то есть. — Кенни ухмыляется. — Только знаете что? Может и правда прошлые поколения думали об этом гораздо больше. То есть в те времена парни боялись, что молодежь пошлют на очередную бойню, где их перебьют, а весь остальной люд целеньким останется дома — изображать патриотизм. Только больше этот фокус не пройдет. Теперь все будем жариться одном котле.
— Но всегда будет причина ненавидеть тех, кто старше. За то, что прожили на несколько лет больше, пока всех не взорвали.
— Верно, почему нет? Может, и возненавижу. И вас тоже, Сэр.
— Кеннет…
— Сэр?
— Из чисто социологического интереса, почему вы упорно обращаетесь ко мне «Сэр»?
Кенни поддразнивающее улыбается.
— Я больше не буду, если не хотите.
— Я не сказал, что не хочу, я спрашиваю — почему?
— А вам не нравится? Хотя, наверное никому не нравится.
— То есть, никому из нас, стариков? — Джордж улыбкой пытается показать, что не обижается. Однако он видит, что символические отношения вырываются из-под контроля. — Ну, типичное объяснение будет в том, что мы не любим, когда напоминают…
Кенни решительно помотал головой.
— Нет.
— Что значит — нет?
— Вы не такой.
— Это вероятно комплимент?
— Может быть… Но дело в том, что мне нравится звать вас «Сэр».
— В самом деле?
— Люди привыкли к притворной фамильярности. Будто нет никакой разницы между людьми — ну, примерно как вы объясняли это сегодня, о меньшинствах. Если мы с вами одинаковы — что мы можем дать друг другу? Зачем такая дружба?
Он действительно понимает, с удовлетворением думает Джордж.
— Но двое молодых могут дружить, разве нет?
— Тут другая проблема. Конечно, могут, по-своему. Но они всегда будут соперничать, оттеснять друг друга. Молодые всегда состязаются друг с другом, вы разве не знаете?
— Да, положим, если не влюблены.
— Может, даже тогда. Может, в этом порочность… — Кенни запнулся.
Джордж ждет, полагая услышать какие-то признания о Лоис. Но не слышит. Кенни несомненно обдумывает что-то совсем иное. Он сидит, молча улыбаясь несколько минут, и — чистая правда — он краснеет!
— Это может чертовски глупо, но…
— Ерунда, продолжай.
— Иногда, читая викторианские романы, думаешь, ни за что не хотел бы жить в то время, разве что… ой, черт… нет, не могу!
Он замолкает, и краснея, заливается смехом.
— Ну что за глупости!
— Знаю, то, что я хочу сказать, чушь полная! Но я бы хотел жить во времена, когда к отцу обращались «Сэр».
— Ваш отец жив?
— Ну конечно.
— Почему же вы не зовете его «Сэр»? Иногда так зовут и сейчас.
— Но не моего отца. Не тот человек. И потом, он не здесь. Сбежал от нас пару лет назад… Но черт!
— Что такое?
— Зачем я вам все выложил? Я что, настолько пьян?
— Не больше, чем я.
— Я наверное сбрендил.
— Послушайте, если хотите, забудьте о том, что рассказали мне.
— Я не забуду.
— Нет, забудете. Если я вам велю, значит, забудете.
— Серьезно?
— Клянусь, забудете.
— Ну, если так — ладно.
— Ладно, Сэр.
— Ладно, Сэр!
Кенни сияет от счастья. Он действительно настолько рад, что это смущает его.
— Знаете, когда я сюда пришел, я думал, вдруг мы с вами сейчас встретимся — я хотел кое о чем у вас спросить. Я не забыл… — он залпом выпивает остатки в бокале. — Это насчет опыта. Нам говорят, чем ты старше, тем опытней, будто это что-то потрясающее. Что вы скажете, Сэр? Думаете, опыт правда великое дело?
— Какой именно опыт?
— Ну, места, где был, встречи с людьми. Какие-то ситуации, которые потом могут повториться, и это поможет справиться. То, что с годами тебя делает умнее.
— Я вот что вам скажу, Кенни. За других не могу отвечать, но я лично ничуть умнее не стал. Конечно, много разного со мной было, но если ситуации и повторялись, даже если я думал, вот оно: опять — ничем мне мой опыт не помог. По-моему, я лично становлюсь только глупее и глупее. И это факт.
— Вы не шутите, Сэр? Этого не может быть! То есть, глупее, чем в молодости?
— Намного глупее.
— Будь я проклят… И весь опыт бесполезен? Вы хотите сказать, что с тем же успехом его могло не быть?
— Нет. Не совсем так. Вы не сумеете им воспользоваться, если и не пытаться — но если у вас есть опыт, который вы можете применить — это бесценно.
— Пошли купаться, — внезапно сказал Кенни, словно их болтовня ему надоела.
— Ладно.
Кенни от души расхохотался.
— О-о, это потрясающе!
— Что потрясающе?
— Это был тест. Я думал, вы заливаете насчет глупости. И сказал себе, предложу я ему что-нибудь совсем дикое, и если он откажется, или просто засомневается — значит, точно заливает… Ничего, что я так говорю, Сэр, а?
— Почему бы нет?
— Ну, здорово!
— Итак, я не заливаю, чего же мы ждем? Вы-то часом не заливаете?
— Черта с два!
Вскочив с мест и расплатившись, они бегут из бара через дорогу, Кенни одним махом перелетает через ограждение и прыгает с высоты шести футов вниз на песок. Джордж не слишком ловко пытается перелезть через перила. Кенни оборачивается, лицо его сияет в свете уличных фонарей:
— Вставайте мне на плечи, Сэр.
Джордж подчиняется с пьяной доверчивостью, и Кенни с мастерством балетного танцора, поддерживая за икры и лодыжки, перемещает его на песок. При таких манипуляциях их тела соприкасаются хоть и кратко, но жестко. Электрическое поле диалога нарушено. Их отношения сейчас трудно определить, но вряд ли они символические. Отвернувшись, они бегут к океану.
Фонари теперь так далеко, что их яркие пятна ничего не освещают; может, свет гасит слой верхового тумана. Океан едва виднеется густой холодной чернотой. Кенни с дикими криками срывает с себя одежду. Джордж остатками осторожности фиксирует наличие фонарей, шансы появления машин и полиции, но он уже не колеблется, не в состоянии; марш-бросок из бара должен завершиться в волнах океана. Он неловко раздевается, путаясь в штанинах. Кенни, теперь совершенно обнаженный, подобно отважному воинственному дикарю азартно атакует волны. Когда Джордж наконец избавляется от штанов и ощущает под ногами песок, ночные волны уже уносят морского дьявола Кенни прочь; не удостоив его взглядом и не оборачиваясь, чудовище всецело отдается стихии.
Для Джорджа волны слишком велики. Угрожающе набегая одна за одной из черноты, они нависают над ним, сверкая чудным блеском; ринувшись вниз с оглушающим грохотом, рассыпаются на песке фосфоресцирующим шипением прибоя. Джордж счастливо хохочет над своим телом, весь в бриллиантах-капельках. Слишком пьяный, чтобы пугаться, он смеется, ныряет, захлебываясь, глотает соленую, не хуже виски пьянящую воду. Иногда мельком замечает нагое тело Кенни, исчезающее в очередном водовороте. Всецело отдаваясь обряду самоочищения, он снова бросается вперед, раскинув руки, раз за разом повторяя крещение в волнах, полностью отрешившись от мыслей, слов и желаний, от себя в целом, от прошлой жизни; становясь все чище и чище, все свободней, безыскусней. Джордж совершенно счастлив одиночеством; довольно знать, что есть только он и Кенни, они вдвоем во всей стихии; лишь для них ночь, шум и волны. Пусть будет вдалеке свет фонарей, фары проносящихся машин, на склонах холмов свет окон высохших домов, где адепты всего сухого с сухим скрипом забираются в свои пересохшие постели. Здесь только беглецы от сухости Джордж и Кенни, они пересекли границу водной стихии, оставив на таможне всю одежду.
Но вдруг апокалипсис, чудовищно гигантская волна — и Джордж застывает, не чувствуя под собой дна; он гол и ничтожен перед ее величием, перед ее нависшим валом, перед сокрушительным ударом надвигающейся стихии. Джордж пытается поднырнуть под нее — даже сейчас не зная страха — но схвачен, прокручен раз, другой, и третий; хватая воду руками, он рвется к поверхности, хотя вверху она или снизу, сбоку или сзади — он уже не представляет.
А потом Кенни, пошатываясь, вытаскивает его из воды, подхватив под мышки, он смеется, приговаривая, как хорошая нянька:
— Хватит, на сегодня хватит!
А Джордж, все еще оглушенный избытком алкоголя и воды, глотая воздух, твердит:
— Я в порядке, — направляясь обратно в воду.
— Ну а я нет, я замерз, — говорит Кенни, заботливо натирая Джорджа своей, собственной рубашкой до тех пор, пока жжение кожи на спине не вынудило того умерить нянькин пыл.
Но вообще Джордж так впечатлен его заботой, что готов прямо сейчас свернуться калачиком и уснуть, сжавшись до размеров младенца у ног богатыря. Чудно, но едва они вышли из воды, как в глазах Джорджа все члены Кенни невероятно разрослись в пропорциях: громадные обнаженные в улыбке зубы, широченная выпуклость плечи, торс с внушительными причиндалами, длиннющие ноги, впрочем, от холода дрожащие.
— Можно к вам домой, Сэр? — спрашивает Кенни.
— Разумеется. Куда еще?
— Куда еще? — Повторяет Кенни, ему это кажется забавным.
Подхватив одежду, все еще голый, он направляется к шоссе, на свет.
— Вы в своем уме? — кричит Джордж ему вслед.
— А в чем дело? — Кенни ухмыляется, обернувшись.
— Вы так и пойдете? С ума сошли? Вас сдадут в полицию!
Кенни добродушно пожимает плечами.
— Нас никто не увидит. Мы же невидимки — вы не знаете?
Но конечно же, он одевается, Джордж тоже. Когда позже они шагают по пляжу, Кенни обнимает Джорджа за плечи.
— Знаете что, Сэр? Вас нельзя оставлять одного. Вы навлекаете на себя неприятности.
ПРОГУЛКА к дому достаточно отрезвила Джорджа. В дом посреди ночи входят уже не дикие чудища морские, а пожилой мокроволосый профессор с основательно мокрым студентом. Джордж, чувствуя себя не в своей тарелке, отрывисто командует:
— Ванная наверху. Я принесу полотенца…
Кенни тотчас же переходит на официальный тон, интересуясь почтительным и немного разочарованным тоном:
— Вы тоже примете душ, Сэр?
— Я могу и позже… Жаль, но у меня нет одежды вашего размера. Завернитесь в одеяло, пока одежду не высушим обогревателем. Боюсь, это процесс довольно долгий, но что делать…
— Послушайте, я не хочу вам надоедать. Может, я пойду?
— Не дурите. Схватите воспаление легких.
— Одежда на мне высохнет. Ничего страшного.
— Чепуха! Идемте наверх, покажу вам, где что лежит.
Нежелание Джорджа отпускать его, похоже, льстит Кенни. Во всяком случае, принимая душ, он громко горланит; пением это не назовешь. Наверное, разбудит соседей, но какая разница? Джордж снова на подъеме; он возбужден, счастлив и бодр. Поспешно раздевается в спальне, облачается в белый махровый халат, затем спускается вниз, ставит чайник и делает несколько бутербродов на ржаном хлебе, с тунцом и помидорами. Несет все это на подносе в гостиную, куда спускается и Кенни, небрежно завернувшись в одеяло: ни дать ни взять жертва кораблекрушения.
Кенни заявляет, что не хочет ни кофе, ни чая; ему лучше пива. Что же, Джордж приносит ему банку пива из холодильника, себе опрометчиво наливает приличную дозу скотча. Вернувшись, он находит Кенни зачарованно изучающим его жилище.
— Вы здесь живете один, Сэр?
— Да, — отвечает Джордж, добавив с ноткой иронии, — Это для вас сюрприз?
— Нет. Один из парней говорил об этом.
— Вообще-то прежде я жил вместе с другом.
Но этот друг не вызывает у Кенни интереса.
— И даже без кота, собаки, или еще кого-нибудь?
— Полагаете, стоило заиметь? — Джордж спрашивает чуть агрессивно. Бедный старик, ему некого любить — так, наверное, Кенни считает.
— Черт, ну нет! Кажется, это Бодлер сказал, что они превращаются в демонов, забирающих наши жизни?
— Что-то в этом духе. Мой друг держал животных, но кажется, нас они не поработили… Хотя, когда двое, другое дело. Мы сошлись во мнении, что оставшийся в одиночестве животных держать не станет…